исхудавших людей, от их тряпья, цепей и вериг, от покрытых струпьями босых
ног.
-- Не понимаю... -- прошептал он тоскливо.-- Не понимаю...
Олег помрачнел, отвел глаза. Неужели и в этом красивом теле,
мускулистом, здоровом, заведется червячок неуверенности? В расцвете сил
рыцарь к ужасу друзей и семьи сбросит доспехи, уйдет в пещеру или примкнет
к странствующим паломникам?
Все-таки это самый легкий путь искать Истину. Отсечь шумный мелочный
мир, лживый и продажный, отгородиться стеной отшельничества, остаться с
Богом наедине. Без боли нет рождения. Душа просыпается лишь от боли,
страданий. Душа либо страдает, либо спит. Когда говорят, "душа радуется",
то под душой подразумевают что-то другое.
Что ж, малое отшельничество -- еще не самая большая боль. Есть еще
Большое!
Расставшись с каликами, добрели до ближайшей деревни, сторговали для
Томаса коня. Чуть было не купили и Олегу, но принесло жену хозяина,
подняла крик, вцепилась мужу ногтями в лицо, купленного уже коня отстоять
бы, и Олег с Томасом поспешно отступили. Томас заикнулся было предложить
вдвое больше за коня, но Олег вытащил друга из дома:
-- Здесь земля богатая, села одно за другим. Купим еще краше.
-- Неловко, сэр калика! Я, рыцарь-крестоносец, на коне, а служитель
религиозного культа...
Олег сдержанно усмехнулся. В начале путешествия отважного рыцаря не
мучила совесть, что рядом с покрытым роскошной попоной конем тащится
покрытый дорожной пылью и грязью измученный странник. Благородному рыцарю
еще старым Богом положено быть на коне, а простолюдину под конем, что
молодым Богом Христом освящено и закреплено! Легко сползаем к худшему, но
и к человечности, оказывается можно прийти достаточно быстро.
-- Сэр Томас, -- сказал он обещающе, -- во-о-он от того холма я поеду
на таком жеребце, что твой конь покажется крестьянской лошадкой!
Томас ревниво перевел взгляд на коня, на котором сидел. Удалось
купить огромного могучего битюга, явно завезенного из северных стран,
заплатил втрое дороже, но что деньги, если на кону рыцарская честь? А
монеты достались легко, если верить калике, который их где-то не то нашел,
не то отобрал у пробегающего мимо зайчика.
Калика на ходу часто касался кончиками пальцев оберегов, и Томас
косился на них с двойственным чувством. Языческие, нечестивые деревяшки,
но Пречистая Дева в своей непонятной милости пока что дозволяет им
существовать, ибо ничто на свете не совершается без ее ведома.
-- Если там не купим, -- сказал он решительно, -- то меняемся!
Он уже видел впереди по дороге пять домиков, десяток сараев и
торчащий к небу шест колодца. Вряд ли там отыщется даже лишняя коза,
придется слезть с коня, утруднив тело, зато облегчив душу.
Олег искоса посматривал на рыцаря, что ехал как закованная в железо
башня, -- непоколебимый и несокрушимый. Синие глаза потемнели, подернулись
дымкой, словно мужественная душа витает в несвойственных ей сомнениях. Все
еще среди калик, слышит запах немытых тел, звон тяжелых цепей, видит
ужасающие язвы, где железные вериги протерли живое мясо до кости. А еще
его отважный друг, тоже калика, объяснил как-то странно жалостливо, отводя
глаза, что только они -- люди, остальные -- долюди. Томас тогда
справедливо возмутился, воспылал праведным гневом на нечестивые речи,
теперь же втихомолку поворачивал слова друга и так и эдак. Когда ели
жареную печень, Олег еще спросил ехидненько, чем же, дескать, отличается
человек от зверя? Томас с ходу выпалил, что человек может говорить, а
зверь нет. Речью отличается, значит. Разумом. Но Олег заявил сразу, что
звери тоже перекликаются: кто воем, кто щебетом, кто писком. Значит,
человек лишь самый смышленый из зверей и самый лютый, ибо убивает даже
себе подобных, но все равно зверь, а не человек. Так чем же отличается?
Неужто веригами, думал Томас сердито. Он бросал украдкой пытливые
взгляды на шагающего справа от коня калику. Дорожная пыль вздымается при
каждом шаге, калика посерел, его загорелые плечи и душегрейка стали одного
цвета, потное лицо блестит.
Конечно, сказал Томас сердито, ни один зверь не оденет на себя цепи
или другую тяжесть. Как и все люди. Благородные или простолюдины. А что
такое -- люди? По словам калики, это те, кто еще зверь, недочеловек. А
есть и те, которые вышли из зверей в люди. Таких немного, потому для
большинства -- странные, непонятные. Но что такое всем понятное? Что-то не
слишком трусливое, но и не храброе, не полный дурак, но и не мудрец. Не
хиляк, но и не силач... Так что богатыри, мудрецы, пророки, герои -- все
странные. Обычным людям кажутся нелепыми... Кому-то, например, даже
покажется глупым его поход из мирного богатого края, из замка на Дону, в
чужой мир, где на каждом шагу подстерегала смерть, где голодал, страдал,
нес лишения, падал с высоких башен, зачастую спал, как собака, на охапке
соломы... Но даже сейчас: нормально ли, что везет смертельно опасную чашу,
вместо того, чтобы бросить и поспешить в объятия любимой?
Калика шел погруженный в думы. Томас с высоты седла первым заметил
далеко впереди на дороге всадника:
-- Ого! Боюсь, нас ожидает схватка!
Всадник несся навстречу тяжелым галопом. Томас даже повеселел, уходя
от несвойственных благородному рыцарю размышлений. Конь у незнакомца как
скала из черного базальта, а сам всадник выглядит скалой поменьше, но
массивный, тяжелый, угрожающе сильный. Над приближающимся всадником летают
черные вороны, Томас с удивлением и холодком между лопатками не сразу
сообразил, что это огромные комья земли, выброшенные широкими подковами.
Человек на коне был невероятно широк в плечах, коренаст, грузен, от
него веяло древней звериной мощью. Он был в рубашке из толстых
металлических колец, на голове блестел шлем размером с пивной котел, левую
сторону груди закрывал широченный щит размером с дверь сарая, а на локте
правой руки вместо ожидаемого Томасом меча висела тяжелая шипастая булава.
Наискось седла совсем не по-рыцарски лежало толстое копье с простым
булатным наконечником.
Всадник придержал коня. Они съехались на расстояние пяти шагов,
остановились. Всадник оценивающе рассматривал Томаса -- бесцеремонно,
откровенно. Томас нахмурился, надменно выпрямился. Рука дернулась опустить
забрало, но сдержался -- знал эти ревнивые взгляды. Разбойники нападают
ради добычи, но есть порода странных -- опять же людей! -- в молодой
Британии их зовут странствующими рыцарями, что бродят по дорогам еще
полудикого края в поисках самой схватки. Не успокаиваются, пока не отыщут
рыцаря сильнее, да и потом еще пробуют поквитаться, не получая от кровавых
схваток ничего, кроме ран и увечий. Томас раньше сам был таким, да и
сейчас такой, но то ли отшельник подействовал, то ли недавняя встреча с
сорока каликами выбила из колеи, но сказал первым, вполне мирно:
-- Приветствуем незнакомого рыцаря! Пусть дорога твоя будет короткой.
Незнакомец смерил его хмурым взглядом, не шелохнулся, только проревел
густым голосом, похожим на рев рассерженного медведя:
-- Короткой? Уж не ты ли ее укоротишь?
-- А что, можно попробовать.
-- Надо бы померяться силушкой, -- согласился незнакомый богатырь.--
Я пока что равных не встречал, а ты выглядишь крепким дубком... Среди
поединщиков не припомню. Но сперва дело, а забавы опосля. Откеля путь
держите?
Томас заметил, что всадник с явной недоброжелательностью посматривает
на Олега. Тот, напротив, смотрит на всадника с симпатией, со странным
сочувствием. Опережая рыцаря, что вспыхнул от требовательного вопроса,
Олег ответил ровным благодушным тоном:
-- Из Иерусалима. Поклонились Гробу Господню, что крестоносцы в
прошлом году отвоевали у сарацинов, искупались в Иордане, в кипарисовых
рощах побыли... Идем обратно.
-- Через Царьград?
-- Другой дороги еще не придумали.
-- Что там сейчас? -- потребовал всадник грозно.
Томас нахмурился, со стуком опустил забрало и широким жестом хлопнул
себя по бедру, где торчала рукоять меча.
-- Неспокойно, -- ответил Олег мирно.
-- Новые народы нападают?
-- Варвары?.. Они тоже, но сейчас поговаривают там Идолище появилось.
Какие-то церкви разграбили, иконы вышвырнули, церковными ризами коней
вместо попон укрывают...
Всадник побагровел, стал устрашающе огромным. Выпуклые глаза налились
кровью, прохрипел лютым голосом, переходящим в свирепый рык:
-- Почему допустили?
Олег раздраженно повел плечом. Он, как заметил Томас с удовольствием
за друга, смотрел на огромного воина без всякого страха.
-- Давно ли мы, россы, -- сказал Олег недовольно, -- ходили на
Царьград? А теперь вдруг стали его защитниками?
-- Там наши христианские святыни! -- проревел всадник.
-- Не мои, -- ответил Олег сухо. Лицо его потемнело.-- Вовсе не наши,
дубина.
Томас вмешался, боясь, что всадник неправильно истолкует слова калики
как слабость или трусость:
-- Нам плевать на ваши святыни правокефалия! Я левокефал, а мой
благородный друг, хоть и бредет пешком -- он герой с причудами -- вовсе
исповедует свою древнюю веру отцов и даже, возможно, прадедов.
Всадник сказал, не поворачивая огромной головы к блестящему рыцарю:
-- Заткни пасть, железяка!.. А ты, калика, как не стыдно? Встречал
тебя однажды, еще больше о тебе слышал. Вдвое сильнее меня, но бродишь по
дорогам аки птаха небесная, что кизяки клюет! Смелости, ухватки в тебе
нету. Взял бы Идолище поганое за лапу или что там у него, шмякнул бы о
стену, чтобы весь дворец затрясся, а маковки церквей посыпались! Мокрое бы
пятно осталось, тут бы и делу конец.
Томас яростно пыхтел, обнажил меч до половины и горячил удилами коня,
выбирая позицию для удобного удара.
Олег ответил раздраженно:
-- Какое мне дело до драк внутри чужого города?.. Там каждый месяц
появляется новое Идолище. Со своими сторонниками! Только своего вожака
зовут пророком, а чужого -- Идолищем. А те -- наоборот, хотя для меня это
выкапанные близняки. Царьград -- гнилой город. Если царьградцам едино, кто
ими правит, то какое дело нам?
Богатырь вытаращил глаза, задышал тяжело:
-- Да как ты... Да ты что?.. Царьград -- святой город! Там патриарх
православный, оттуда наша вера русская пришла!
Олег снова потемнел лицом, даже скрипнул зубами. У него было такое
лицо, словно сердце пронзила злая боль. Томас сразу люто возненавидел
чужака, выдернул меч, развернул коня и заставил его попятиться для
разгона.
-- Русская, -- повторил Олег мертвым голосом. Щека его дернулась, он
стоял бледный как мертвец.-- Твой патриарх гнет шапку перед Идолищем,
базилевсом, любым князьком, кто его держит в кулаке. Вон те левые,
католики, все-таки не кланяются! Для них вера -- это вера, власть --
власть. Словом, дурень ты с короткой памятью... Впрочем, ты ли виноват?
Всадник поедал его огненными глазами. От него едва не шел сизый дым,
раздулся, схватился за булаву, но с огромным усилием смерил себя, гаркнул
люто:
-- Дурень? Аль я не помню, что у нас на святорусской земле завсегда
была вера Христова?.. Отцы-прадеды молились Христу и Николаю-Угоднику!
Язычник ты поганый, гореть тебе в геенне огненной!.. А ну, скидывай свое
отрепье! И лапти скидывай!
Томас пригнулся к луке седла, крикнул во весь голос:
-- Сэр калика! В сторону!.. А ты, невежа, укрепись духом, прежде чем
я его вышибу к твоему дурацкому православному Христу, который в подметки
не годится нашему, католическому!
