стали.
Томас насторожился:
-- Что?
-- Он уже получил силы больше, чем выказывает. Не заметил? У него нет
врагов, а во всех христианских странах... а там народцу все больше, уже
поговаривают, что после смерти вашего бога, он сядет на его трон.
Томас закричал:
-- Замолчи! Или я сам убью тебя! Господь бог бессмертен, он не может
умереть!
Олег отступил, в зеленых глазах стояла такая тоска, что Томас
задохнулся от бури в груди, но пальцы лишь крепче сжали рукоять меча. Олег
пошел к двери:
-- Будь здоров, сэр Томас.
-- Ты куда? -- крикнул Томас зло.
-- Раз уж я здесь, погляжу, что за змеиное гнездо мы разворошили...
Томас выставил перед собой меч, направив острие в голую грудь
отшельника:
-- Не выпущу. Это мой мир, я давал обет защищать. А ты -- враг.
Олег покачал головой:
-- А если попытаюсь?
-- Убью,-- сказал Томас. Он провел по губам шершавым, как терка,
языком, повторил хрипло и убежденно.-- Убью!
-- А как же... дружба?
Томас вскричал как раненый зверь:
-- Молчи! Сам знаешь, в мир пришло... нечто выше дружбы, выше кровных
уз, выше всего! Наш Господь ревнив, он требует всего... и мы отдаем все!
Олег смерил взглядом расстояние от кончика меча до груди, его зеленые
глаза снова уперлись в Томаса:
-- Ты уверен, что успеешь?
Томас ощутил в груди странное жжение. Острый конец посоха упирался
ему в грудь, там блестела искорка. Мышцы отшельника были толстые, как
сытые удавы. Страшное острие пронзит стальной доспех как пленку бычьего
пузыря. Взгляд калики печален, но Томас помнил, с какой холодной
жестокостью язычник убивал и тут же забывал про жертвы.
-- Рази,-- выдохнул он со странным облегчением.-- Может быть, и я
успею... А нет, то сложу голову, защищая Пречистую Деву...
Внезапно в глазах Олега блеснула тревога, он чуть повернул голову.
Томас тоже скосил глаза в ту сторону, и лишь когда в ушах прогремел
страшный звон, когда оглох и ослеп от искр в глазах, понял, что подлый
отшельник не родился отшельником, знает все хитрые уловки, а его, героя
сарацинских походов, поймал на самом простом...
Он рухнул на пол, пытался ухватить противника, теперь уже противника,
за сапог, но толстая подошва мелькнула перед лицом и пропала. Томас
поднялся на четвереньки, тряхнул головой, в ушах звенели все колокола,
словно сам себе саданул железным сапогом по железной голове. В глубине
зала мелькнула фигура в звериной шкуре. Красные волосы развевались как
пламя, что грозит сжечь весь... этот хехалот.
-- Черт бы тебя побрал,-- выкрикнул Томас яростно.-- Я сам... своими
руками привел врага престола Господа своего прямо в хеха... небесный
дворец, полный благочестия и святости!
Рыча от стыда и бешенства, он поднялся, держась за стену, тряхнул
головой, очищая взор. По мраморным глыбам сползали капли крови, его и
Николая-угодника, он же Санта Клаус, а может и проклятого язычника.
Стиснув челюсти, он собрал рыцарскую волю и достоинство в кулак, бросился
с обнаженным мечом в руке через анфиладу залов.
Глава 12
Три или четыре величественных зала были пусты, еще в двух он смял
стражу. В голове была ослепляющая ярость, он помнил лишь, что кого-то
рубил, кого-то просто сшиб так, что несчастный ударился о стену, где
вспыхнуло, и на пол осел белоснежный хитон с множеством крыльев. Когда
понесся дальше, взрывая благоговейную тишь грохотом тяжелых сапог,
внезапно услышал негромкий вскрик:
-- Эй, рыцарь!..
Он оглянулся, настороженный и злой, готовый увернуться как от
брошенного дротика, так и летящей стрелы. В боковом коридоре возник
высокий сухощавый серафим. Меч торчал из ножен, руки серафима были далеки
от рукояти. Он приложил палец к губам, сказал так же негромко:
-- Если ищешь женщину, то не здесь, не здесь...
-- А где? -- выкрикнул Томас во всю мощь легких...
Серафим поморщился, но все же указал, правда, совсем в другую
сторону:
-- Третий зал... поворот налево... еще двое ворот. Там на двери
крылатый лев с бычьей головой...
Он не договорил, как Томас развернулся, стены замелькали, светильники
слились в блистающие полосы. Двери распахивались как от пинка, хотя Томас
иной раз вроде бы не успевал поднять ногу.
Мимо двери с крылатым быком едва не пробежал, тот похож разве что на
толстого ягненка, но меч в руке протестующе дернулся, сделал слабую
попытку вывернуться. Томас с ходу шарахнул ногой, створки распахнулись с
такой силой, что от удара о стены посыпались драгоценные камешки.
Комната невелика, но украшена богато. Томас отметил это сразу, хотя
взгляд зацепился за женскую фигуру, что стояла возле окна. Женщина
повернулась лицом к нему, Томас вскрикнул потрясенно:
-- Яра!
Она смотрела неверящими глазами. Вскрикнула как раненая птица, ее
руки потянулись навстречу:
-- Томас! Ты... пришел сюда с мечом в руке?
-- Я пришел за тобой,-- ответил он с гордым достоинством. Подумал и
добавил,-- Любимая.
Она кинулась к нему, вытянув руки, а он, отшвырнув меч, схватил в
объятия, жадно целовал ее волосы, ее лицо, мокрые от слез щеки, счастливые
любящие глаза. Она вздрагивала и цеплялась за него, а в его сердце как
пламя в горящей башне полыхала ярость. Как посмели держать против воли!..
Она не простолюдинка какая-нибудь, а урожденная княжна, а самое главное --
невеста Томаса Мальтона, за доблесть и воинское умение избранного советом
воинов королем!
-- Я видел, как ты одевалась,-- сказал он счастливо,-- как ты вдевала
нитку в иголку!
Она удивленно отстранилась:
-- Что? Я со времен своего детства не держала иголку в руках...
-- Но я же видел ясно,-- начал он, сверху что-то зашелестело. Он все
еще держал Яру, когда ее глаза вдруг расширились, она уперлась ладонями в
его широкую грудь, уклоняясь от горячих ищущих губ:
-- Томас! Сзади...
Страшный удар в затылок потряс как удар топора молоденький ясень. В
глазах вспыхнули звезды на черном небе. Он смутно чувствовал, что руки и
ноги зажаты словно в тисках кузнеца-оружейника. В ушах длился затихающий
звон, будто со всей дури ударили молотом по листу железа, и тот еще
вибрирует, медленно затихая. Он смутно понял, что звенит от удара по
шлему.
Звезды медленно гасли, а из темноты выступили стены, почему-то
пололок. Сверху нависла торжествующая харя. Томас ощутил, что лежит на
полу, рванулся, но руки остались прижаты к телу, а ноги не слушались. Он с
трудом приподнял голову, его железное тело было так скручено толстыми
веревками, что те почти закрыли весь металл.
Громкий насмешливый голос произнес:
-- Вот теперь, когда обе птички в моих руках...
Сильные руки подхватили Томаса, прислонили к стене. В трех шагах
стоял, широко улыбаясь, тот самый серафим, который указал дорогу. Томас с
содроганием смотрел в светлое лицо. Глаза, огромные и пылающие, теперь
налились багровым. Брови изогнулись как изломанные стрелы, отчего лицо
выглядело не только величественным и грозным, но и злым, даже злобным.
Пухлые губы растянулись в торжествующей усмешке, в них появилось нечто
змеиное, а ровные белые зубы показались Томасу зубами хищного зверя.
Ярослава сидела рядом с Томасом, туго связанная, но, похоже, ее
пальцем не тронули. Она прижалась к нему плечом, и Томас, сразу ощутив
прилив сил, потребовал надменно:
-- Назови себя, презренный, который бьет в спину!
Серафим всплеснул руками, ворох белых крыльев за спиной заколыхался,
распространяя с сильным ароматом фимиама и легкий запах серы:
-- Рыцарь с головы до ног! Не в спину, кстати, а в затылок. Я и есть
Уриил, если тебе это что-то говорит, меднолобый.
-- Ничего не говорит,-- бросил Томас надменно.-- Безродный плебей!
Если твои слуги сейчас же развяжут меня, я постараюсь, чтобы тебя не
наказывали слишком жестоко. Поторопись... иудей!
Уриил хохотнул:
-- Уже не иудей. И здесь, и в исламе я больше, чем иудей. А завтра
весь мир будет в моем кулаке... Но ты, меднолобый, оказался прав насчет
Николая-угодника. Конечно же, этот простак не мог стоять во главе
заговора. А твой звероватый друг, что показался мне умнее... впрочем,
умнее тебя даже твои сапоги... он промахнулся.
-- И чего ты хочешь от нас? -- потребовал Томас.-- Выкупа?
Уриил ответил рассеянно, он все время к чему-то прислушивался:
-- Выкупа? Какой выкуп можешь предложить ты... тому, кто уже и так
владыка мира?
-- Владыка -- Господь,-- сказал Томас твердо,-- а ты... пар, пыль. Я
не знаю сколько таких помещается на острие иглы, но на острие моего меча
поместится побольше, чем десять тысяч!
-- Гордая речь,-- ответил Уриил рассеянно, он все еще прислушивался к
тому, что происходило за дверью.-- Да, Сатана внедрил в вас такое, что
ничем не выбить... Эй, это не его поступь?
Оба стража разбежались по сторонам двери. Томас напрягся, уже и он
уловил торопливые шаги, в этот миг раздался грохот. Дверь слетела с петель
с такой мощью, что грохнулась на середину комнаты, Уриил едва успел
отпрыгнуть. В дверном проеме стоял, окутанный тончайшим облаком пыли,
красноволосый волхв. В руках был боевой посох, он стоял в боевой стойке.
Томас раскрыл рот, пытаясь предупредить, но сильные пальцы стиснули горло,
а с другой стороны шею кольнуло острым. Скосив глаза, увидел отточенное
как бритва лезвие, что надрезало кожу прямо над сонной артерией.
Даже не поворачивая головы, со смертным холодком понимал, что другой
страж точно так же держит острый нож у нежного горла Ярославы.
Уриил сказал очень быстро:
-- Застынь!.. Даже не дыши. Одно движение, и твои друзья умрут.
Томас видел, как зеленые глаза изучающе пробежали по всему помещению.
Он не взглянул на связанных, но Томас был уверен, что калика увидел все, и
от стыда стиснуло дыхание, а кровь ударила в голову с такой силой, что в
ушах зашумело, а в глазах встала красная пелена.
-- И что еще? -- проговорил калика медленно, почти не двигая губами.
-- Ты сейчас сложишь оружие... Просто разожми пальцы, пусть дубина
упадет на пол.
Олег прорычал:
-- Я если не послушаю?
-- Умрут, как я уже сказал, раньше, чем шевельнешь пальцем,-- бросил
Уриил резко.-- Ты не успеешь, разве не понятно?
Томас прохрипел:
-- Олег, не слушай... Все равно убьют...
Олег проговорил медленно:
-- Он прав. Если сложу оружие, все равно убьешь их, а кроме того, еще
и меня.
Уриил нехорошо улыбнулся:
-- Я не пытаюсь обмануть. Убью, бросишь оружие или нет. Я к этому шел
слишком долго, мой упорный враг. Но я не убиваю торопливо, как трусливый
волк. Ты и твои друзья проживете чуть дольше... Правда, всего лишь, пока
я, торжествуя, отвечу на твои вопросы. Ведь победа не в тот миг, когда
сносишь голову врага, не когда вырываешь его окровавленное, еще трепещущее
сердце! Торжество в те минуты, когда видишь связанного и поверженного,
когда сравниваешь его жалкие попытки сопротивления со своим грандиозным
замыслом, со своим предвидением, когда он корчится в муках больших, чем
если бы посадили на кол или заживо сдирали кожу!.. А кроме того, у тебя
останется крохотная надежда, что пока разговариваем, что-то произойдет,
случится чудо, вас спасут. На этом все попадаются!.. И хотя помощи ждать
неоткуда, а всяк на что-то надеется...
Олег поколебался, зеленые глаза затравленно перебегали с одного лица
на другое. Уриил широко улыбался, в глазах уже было торжество. Томасу
зажимали рот, он прохрипел:
-- Дерись... Олег!.. Забудь о нас...
Ярослава исхитрилась вонзить зубы в ладонь стража, тот с воплем
