за Томаса. Ее пальцы скользили по железным доспехам, она наконец прижалась
к нему сзади, обхватила обеими руками, сцепив пальцы чуть выше пряжки на
поясе.
Олег мчался суровый и мрачный. Краем глаза посматривал на молодого
рыцаря -- у того в глазах были растерянность и острое сожаление. То ли
страдал, что придется расставаться с драгоценной чашей, то ли мучился, что
железо панциря отделяет его от тонких пальцев золотоволосой женщины.
Они скакали весь остаток дня. Томас молился, чтобы МакОгон сумел
продержаться до их возвращения. Отец и дядя спорили о баронах, что
поддерживали короля, о чаше как-то снова забыли, ибо чаша -- это святость,
а топчут грешную землю, общаются с грешными людьми, любят грешных
женщин...
Потом как-то разом все разговоры смолкли. Впереди на фоне багрового
неба черными колоннами грозно и торжественно вырисовывались каменные
столбы. На крохотных людей пахнуло внезапным холодом. Эти столбы
вытесывали и ставили не люди -- древние великаны! Теперь нет такой мощи,
чтобы притащить издалека, а то даже из-за моря, такой камень и воздеть
стоймя. А на многих колоннах неведомые гиганты еще и каменные плиты
водрузили как крыши.
Часть мегалитов казалась чудовищными грибами на высоких тонких
ножках. Они стояли широким кругом, в середине тоже были каменные плиты,
вбитые в землю, где в самом центре был выложен круг из массивных белых
камней.
В северной части каменные столбы стояли плотно, образуя стену, где на
немыслимой высоте виднелись широкие каменные плиты. Ни грозы, ни ураганные
ветры, ни войны не могли их сдвинуть, сбросить.
Только так кажется, подумал Олег невесело. Когда-то они выглядели
совсем-совсем иначе. Это был настоящий храм, храм древней мощи. Теперь
даже нельзя представить, каким он был...
Копыта внезапно застучали сухо и страшно. Томас напрягся, сердце
сжали холодные пальцы страха: в развалинах языческого храма еще могут
гнездиться старые демоны!
-- Сэр калика, -- спросил он уже в который раз, -- ты уверен, что...
-- Сам убедишься, -- ответил калика. -- Я тебя когда-нибудь
обманывал?
-- Вот это и тревожит... Как раз время надуть так надуть!
Сэр Эдвин сердито хмурился, ерзал в седле. Племянник и его спутник в
звериной шкуре шутят в таком месте, где даже дышать страшно и опасно.
Древние места везде хранят темные тайны. Под тяжелыми глыбами камня спят
могучие и злобные демоны темных времен. Они ушли вглубь, спасаясь от
блистающей чистоты и святой невинности Пресвятой Девы, но сон их чуток!
На вымощенной плитами равнине воздух был сухой и горячий, словно эта
часть Британии принадлежала другому миру. Сэр Эдвин напомнил себе, что
каменные плиты вбирали солнце целый день, сейчас расстаются с теплом, к
утру будут такими же холодными, как и окружающая сырая земля, но ум одно,
а чувства кричали про огненных демонов, близком аде с кипящими на кострах
котлами, уши тревожно ловили шорохи, а глаза уже намечали места среди
плит, откуда полезут безобразные чудовища ночи.
-- Здесь одни развалины, -- сказал Томас напряженно, -- ты хоть
помнишь, куда надо ее поставить?
-- Ты еще не видел развалин.
-- Я не видел?
-- Но ты их увидишь.
Голос калики был суров и мрачен. Кони прошли между огромных каменных
столбов. Томас оглянулся, посерел лицом. За их конями тянулись багровые
отпечатки копыт. Томасу даже послышалось шипение горячего камня. Отпечатки
оставались только за конями Томаса и калики, а темнели и гасли медленно,
нехотя.
Чем ближе приближались к середине круга, священному капищу, тем ярче
становились оттиски копыт. Наконец стали совсем оранжевыми, а ноздри людей
уловили жар и запах горения. Кони тревожно прядали ушами, суетливо
перебирали ногами. Глаза были дикие, непонимающие.
Олег кивнул на середину белого круга. Там высился круглый, как
жернов, камень. В середине была неглубокая ямка, диаметром как раз для
ободка чаши. Томас чувствовал, как холодок пополз по спине. Неужели высшие
силы, языческие или богоугодные, уже все приготовили? Или даже
предусмотрели эти его шаги сотни или тысячи лет назад, когда неведомая
сила обтесывала эти чудовищные камни?
-- Это... для чаши?
-- Для жертв, -- ответил калика равнодушно.
-- Ж...жертв?
-- Вон еще канавка для стока крови.
Томаса передернуло от отвращения. На этот богопротивный камень для
дьявольских жертвоприношений, наверняка человеческих, поставить святую
чашу?
Он остановился, немеющими пальцами взялся за мешок. Веревка была
затянута так туго, что едва не обломал ногти. Вокруг стукали головами,
заглядывали, сопели, дышали луком и мясом. Нетерпеливо вздыхали, подавали
советы.
Сэр Эдвин наконец сказал в нетерпении:
-- Дай я развяжу!
Калика подал нож.
-- На!.. Все равно не носить тебе чашу больше.
Томас с неудовольствием разрезал ремешок: жалко хорошую вещь портить,
служила всю дорогу. Все не отводили взоров, когда он запустил руку в
мешок, пошарил, будто ловил крупную улитку.
На миг Яре почудилось, что сейчас он вытащит пустую руку: слишком
странным было лицо Томаса. Но в следующее мгновение яркий блистающий свет
озарил его лицо!
Общий вздох изумления раздался под сводами Стоунхенджа. Томас вскинул
чашу -- полыхающую чистым светом, настолько чистым, что даже первый снег
показался бы рядом с нею дегтем. Сумерки за кругом света стали чернее
самой черной ночи.
-- Скажи что-нибудь, -- попросил сэр Торвальд хриплым от волнения
голосом, -- Это же великий миг!
-- У англов есть будущее, -- сказал сэр Эдвин. -- Скажи что-нибудь,
Томас.
Томас беспомощно переступил с ноги на ногу. В их войске был
священник, мог говорить часами так, что даже старые воины заливались
слезами и шумно утирали сопли. Но сюда его не затащить, ведь Святой Грааль
принес не в храм святого Дункана, а в страшное место демонов...
-- Да ладно, -- сказал он досадливо, чувствуя странную пустоту и
жалость, словно бы без той горы, что давила на плечи, будет чувствовать
себя не человеком, а так, простолюдином. -- Дело сделано, чего еще?
Он начал опускать чашу на плиту, что призывно светилась навстречу.
Все глаза были прикованы к его руке, никто не заметил, как из-за каменных
колонн неслышно вышли темные фигуры с арбалетами. Они взяли Томаса на
прицел, а сзади появились еще четверо в плащах, капюшоны надвинуты на лоб.
-- Не двигаться!
Голос был настолько властный, привыкший повелевать, в нем было
столько нечеловеческой мощи, что рука Томаса застыла в воздухе. Он
похолодел, смотрел беспомощно, как из тьмы в освещенный круг выходят
четверо незнакомцев. От них излучалась мощь, движения их были неторопливы,
но исполнены властности.
Оказавшись в кругу света, передний откинул капюшон. Он был стар, худ,
запавшие глаза смотрели в упор, бледные бескровные губы плотно сжаты.
Глубокие морщины, похожие на шрамы, избороздили лицо. Голос был силен, не
терпящим прекословия, но в нем теперь была и насмешка:
-- Все-таки донесли!.. Правда, мы помогали изо всех сил.
Глава 13
Томас не нашелся, что ответить так сразу, он пристально всматривался
в четвертых, а калика выступил вперед, кивнул.
-- Спасибо за деньги. Пригодились.
-- Да и не только деньги... Вы получили кое-что еще.
-- И это пригодилось, -- ответил калика кротко. -- Ты и есть нынешний
Глава Семи Тайных? Думай, что делаешь. Иначе не долго тебе им быть.
Человек окинул его брезгливым взором, повернулся к Томасу. Голос его
был исполнен нечеловеческой мощи:
-- Меня зовут Аслан Маздон. Я повелеваю силами, о которых вы уже
слышали. Теперь вы можете отдать мне чашу, а я обещаю не мстить вам. Вы
уже достаточно знаете о нас, чтобы поверить. Месть нам несвойственна, как
и бессмысленная жестокость. Мы вообще не любим убивать... без
необходимости.
Один из четверых резко сбросил капюшон. На Томаса глянуло
перекошенное яростью лицо короля. Губы тряслись, глаза вылезали из орбит.
-- Целыми?.. Я оказал вам, проклятым колдунам, свое высочайшее
покровительство, я дал помощь... в ответ на услуги, а вы -- отпустить? Да
ни за что! Он будет казнен страшной смертью! Я сам его убью! Он виновен в
гибели моего единственного сына!
Томас гордо выпрямился.
-- Я на турнире дрался честно. А как дрался он, сейчас отвечает уже в
аду.
Маздон, глаза Тайных, поморщился.
-- Здесь повелеваю я. Тебе мало, что мы сделали тебя королем? И ты
будешь королем до скончания твоих дней. А здоровье и долгую жизнь тебе
обеспечим.
Король трясся от ярости. Он хватался за меч, но его же телохранители
удержали его за руки, явно страшась больше Тайного, чем своего владыку.
-- Ага, -- сказал Томас, -- мы только повернемся, как нас изрубят на
куски!
-- Ты можешь спросить своего друга в лохмотьях, -- предложил Маздон
спокойно. -- Он знает, что мы не любим тратить зря человеческий материал.
Ведь у нас нет злобы к вам, нет ненависти.
Томас смотрел исподлобья. Когда ненависть -- понятно, а когда у
противника ее нет, то это еще страшнее. Словно бьется с горной лавиной,
ураганом или молнией, что бьет во все, что поднимает голову.
-- Не ищи ветра в Стоунхендже, -- сказал он предостерегающе, --
костей не соберешь!
А калика тихим печальным голосом, в котором чувствовалась безмерная
усталость, произнес:
-- Отыди, прошу тебя. Отыди, и не сотворишь зла.
Маздон смотрел напряженно, глаза были острые.
-- Несмотря на все твои личины, всю твою скрытность, тебя раскусили.
Я знаю, кто ты. Ты тот Великий Изгой, который не нашел себе места в нашей
цивилизации. Ты теперь вне ее... В старых архивах есть обрывки
воспоминаний о тебе, но только обрывки, их кто-то старательно уничтожал.
Но кое-что уже знаем. Ты опустился, посмотри на себя сам, ты начинал идти
по одной дороге, затем оставлял ее и шел по другой, и так вот уже много
раз. Ты болен, потому ты и сбежал, ибо мы искореняем любую болезнь.
Олег покачал головой.
-- А ты безнадежен. Потому чашу я вам не отдам.
Маздон насторожился, а темные фигуры придвинулись так, что свет
заблестел на металлических частях арбалетов.
-- Я слышал, хотя в это не очень верю, что ты был великим магом. Но
для магов в этом мире уже нет места, к тому же за века бродяжничества ты
растерял все умение мага, ибо в магии надо постоянно упражняться! Но самое
главное -- твои принципы запрещают пользоваться магией!
Раздался общий вздох. Томас похолодел: проклятый враг знал все о его
друге, чьи рыцарские принципы запрещали вытаскивать из ножен блистающее
лезвие магии.
Олег сказал тихо:
-- Принципы -- святое дело. Но если понадобится, я в состоянии ее
применить.
Маздон с победным видом оскалил зубы.
-- Ты в состоянии сделать многое: убить, ограбить, предать,
отравить... Но ты же этого не делаешь? Принципы культуры не позволяют?
-- Не позволяют.
-- А цивилизация позволяет! Потому что у нее высокая цель. А во имя
благородной цели можно слегка и замарать руки. Ты сам этому учил!
Олег повесил голову. Каждое слово било, как молотом по голове. С
трудом поднял голову, в глазах блестели слезы.
-- Учил... Но почему вы остались в том заученном навсегда?.. Проще
повторять азы, хочется поскорее пользоваться добытым? Даже малым?.. А я,
дурак, тащу на следующую ступеньку. Все бы хорошо, но приходится
отказываться от добытого... Да, каждая ступенька дается вдвое труднее, чем
