- Не спеши! - крикнул Савелий. - Ты его ранил, а медведь не трус,
обид не прощает!
Но ланитар уже скрылся в темноте. Савелий прыгнул, когда до земли
оставалось еще больше метра, распорол штаны о валежину, бросился вдогонку
за ланитаром.
Изгородь повалена. Савелий поскользнулся в луже, сообразил: кровь. Он
с разбега наткнулся на ланитара, едва не повалил.
- Тихо, - сказал ланитар напряженным шепотом. - В лес не бежал, я бы
заметил. Где-то затаился здесь!
Савелий торопливо переломил ружье, выловил в глубине кармана патрон с
жаканом. Ланитар осторожно тронулся вперед.
- Стой, - сказал Савелий. - Дозаряди второй ствол. Таков закон.
- Зачем?
Даже в темноте было видно, как узкие плечи ланитара сдвинулись и
разошлись.
- Дозаряди! - прошипел Савелий. - Нельзя спорить с лесом. Это у вас
там, если зацепил хоть. чуть - убил наверняка. А у нас не током бьют -
пулями. Подранишь такого зверя - в гроб ложись.
Он почти насильно всунул ему в руки свою заряженную двустволку.
В наступившей тишине вдруг робко затирлинкал тоненький голосок
кузнечиковой скрипки, ей отозвались зеленые кобылки. Вскоре все звенело
чистыми звонкими голосами. Огромные пушки страшных сапиенсов замолчали,
заговорили насекомые музы...
Савелий подтолкнул заворожено слушающего ланитара, они двинулись
вперед. Очень сильно пахли ночные травы, густой душистый запах буквально
забивал ноздри. Савелий безотчетно отметил, что завтра пойдет хороший
дождь.
Вдруг куча хвороста, мимо которой шли, стремительно взметнулась
вверх. В двух шагах, словно огромный извергающийся вулкан, поднялась
ревущая туша, страшные лапы раскинулись на полнеба, глаза горели красным
огнем, пасть и оскаленные зубы надвинулись так быстро, что Савелий не
успел повернуть ружье...
Страшный удар, и ружье полетело в сторону. Савелий успел пригнуться и
выхватить нож, но ударить уже не успел.
Неимоверная тяжесть навалилась, пригнула, расплющила о землю. Он
услышал хлопок выстрела, потом еще один. Гора на спине вроде бы полегчала.
- Жив? - услышал он испуганный голос.
- Вроде бы...
Ланитар подважил тушу ружьем, и Савелий кое-как вылез. Трава была
мокрая от росы, прохладная. Он стал хватать пересохшими губами редкие
капельки. Ланитар молча отстегнул фляжку и приложил к губам товарища.
Савелий напился, кивком поблагодарил запасливого друга.
- Ты был прав, - сказал ланитар, убедившись, что Савелий пришел в
себя. - Свалил только вторым выстрелом. Ну и живуч, зверюга!
- Дело в зарядах. У вас все по-другому. Если стрелять электричеством,
то все равно куда попадать. Хоть в палец поцель - убьет. А с нашими пулями
надо бить точно. Но ты, паря, молодец!
Ланитар с почтением смотрел на тушу гигантского плотоядного. Свирепый
зверь лежал на брюхе, мощные лапы вытянулись вперед. Страшные крючковатые
когти пропахали в почве две канавы. Ланитар представил себе, что он
оказался бы под такой лапой, содрогнулся. Одним ударом чудовищный зверь
снес бы голову и зашвырнул ее в глубину леса.
- Шкуру подстелишь под ноги, - сказал Савелий деловито. - Теплая
шкуряка, мягкая. А череп повесь в гостиной. Вон какие клыки агромадные!
Гости ахать будут.
Разделав тушу, Савелий тут же отнес шкуру в старенький космолет
ланитара. Роскошный трофей занял почти половину крошечной каюты. Притопал
ланитар и с натугой затолкал в корабль огромную тяжелую голову хищника.
- А теперь - спать! - скомандовал Савелий.
На востоке уже серело. До восхода солнца осталось совсем немного, а
нужно еще малость соснуть. Хорошо бы, конечно, соснуть как следует. Утром
- вылет.
Он уже принял молчаливое приглашение будущего кума. Посмотрим, устоит
ли шкура летающего дракона против жаканов? Это не всякие там новомодные
штучки с лучами да электричеством. А засядут к тому же вдвоем.
И только одна мысль мешала заснуть сразу. Где он присобачит в доме
длиннющую драконову шкуру?
Юрий НИКИТИН
ПИГМАЛИОН
- Любимая, - шептал он в смертельной тоске. - Любимая...
Слезы застилали глаза. Стало трудно дышать, он прижался лицом к
холодному мраморному пьедесталу. Галатея стояла над ним прекрасная,
холодная, недоступная.
Его сотрясало отчаяние. Он вскинул голову, жадно всматривался в
сказочно совершенное лицо, отказываясь верить, что эту красоту создал
именно он, именно он сумел взлет души и тоску по недосягаемому воплотить в
этот камень!
И вдруг ощутил, что ее лодыжка в его ладони чуть шевельнулась.
Дрогнули пальцы правой ноги, пробежала почти незаметная волна жизни по
левой. Мрамор стал мягче, теплее...
Он смотрел сумасшедшими глазами, как статуя оживает, как, сохраняя
мраморную белизну, шевельнулись руки, мучительно медленно пошли вниз,
опустились к бедрам. Девушка начала поворачивать голову, ее ресницы
дрогнули. Ее взгляд пробежал по мастерской, задержался на миг на
неотесанных глыбах мрамора, заскользил дальше, пока не остановился на нем
- скульпторе.
Ее губы медленно наливались алым. Наконец она раздвинула их, и
Пигмалион услышал голос:
- Где я?
Он молчал, потрясенный. Слаще и удивительнее не слыхал голоса, уже
это могло бы отобрать у него дар речи.
Она легко спрыгнула с пьедестала. Он напрягся в невольном ожидании
тяжелого удара глыбы мрамора о пол, но ее шаги оказались мягкими,
неслышными. Она двигалась легко и грациозно.
- Где я? - повторила она. - Ответь, создавший меня!
Пигмалион прокашлялся, прочищая горло, сказал хриплым голосом,
который самому показался грубым, как неотесанный камень:
- Ты у меня в мастерской... Я скульптор Пигмалион, а тебя я назвал
Галатеей. Боги тебе, моему лучшему творению, даровали жизнь.
Она легко и светло улыбнулась, сказала замедленно, как бы с
удивлением прислушиваясь к своим словам:
- Слава тебе, творец! Ты творец?
- Я только скульптор, - сказал он растерянно.
- Ты - творец, - возразила она серьезно.
- Галатея, - сказал он, делая к ней шаг, - ты поспоришь красотой с
богинями. Даже не знаю, как мне это удалось! Я очень люблю тебя.
- И я люблю тебя, - ответила она.
Он протянул к ней руки, она шагнула навстречу, прижалась к нему,
такая нежная, что у него помутилось в голове, а сердце едва не выпрыгнуло.
Счастье разрывало ему грудь, и странным было чувство, когда он чуть не
разгневался на нее за то, что она подставила губы для поцелуя ему, такому
несовершенному, грубому, неуклюжему!
С этого дня Пигмалион зажил как в сладком тумане. Так, судя по
хвалебным гимнам, ощущают себя только боги на Олимпе...
По ночам, когда она засыпала, он подолгу смотрел ей в лицо, всякий
раз изумляясь, что ему выпало такое счастье, что может смотреть на нее,
дышать одним воздухом с ней, слышать ее мерное дыхание...
Галатея оказалась и хорошей помощницей. Готовила по его вкусу, а
немного погодя ознакомилась с работой скульптора и ранним утром, когда
Пигмалион еще крепко спал, ходила далеко к реке за глиной.
Инструменты Пигмалиона теперь всегда были в полном порядке, очищены
от глины, вымыты. Впервые за много лет одежда его оказалась заштопана, а
вскоре Галатея сшила ему красивые одеяния, на которые с завистью
посматривали городские щеголи.
Когда о ней пошла молва, к нему под разными предлогами стали
заглядывать приятели, заходили даже отцы города. К их любезностям и
ухаживаниям Галатея отнеслась холодно, восторги пропускала мимо ушей, а
когда Пигмалиону частые посещения начали мешать работать, она сумела всех
вежливо отвадить.
Пигмалион теперь работал в мастерской исступленно, словно стремился
наверстать потерянное время медового месяца. Если работа над новыми
скульптурами не клеилась, уходил, подолгу бродил по ту сторону городских
стен, лазил по крутым скалам и забирался в густые рощи, спускался в
овраги, домой возвращался поздно.
Однажды она очень долго ждала его, тщательно приготовила все на утро,
разогрела и поставила на стол любимые кушанья скульптора, ее создателя.
Однако его все не было, и она снова и снова убирала мастерскую, которая и
так сияла непривычной чистотой, заботливо перепроверила инструменты.
Когда зажглись первые звезды, она набросила покрывало на голову -
иначе мужчины пойдут толпой следом, шушукаясь как женщины и обсуждая ее
красоту, - закрыла двери мастерской и бесшумно выскользнула на улицу.
С городской стены видно далеко, и Галатея обошла по ней вокруг всего
города, но Пигмалиона так нигде и не увидела. Усталые ноги послушно
спустили ее вниз на площадь, где она прошла мимо опустевшей на ночь школы
математиков, аллеи логиков и бассейна философов. Оставалась харчевня, что
на краю площади, оттуда дорога ведет в порт, там часто пируют пьяные
моряки и бродячие солдаты, харчевня пользуется дурной славой, и философы
постоянно требуют от властей, чтобы ее закрыли.
Галатея осторожно заглянула в приоткрытую дверь. В лицо пахнуло
запахами жареного мяса, кислого вина, острых специй. В грязном темном зале
с низким потолком сидели за длинными, грубо сколоченными столами люди.
Трое обросших грязью и небритых солдат шумно веселились за отдельным
столом, орали, хвастались, обнимались, требовали еще вина. Возле двери за
двумя сдвинутыми столами расположились пятеро крестьян, а ближе к жарко
пылающему очагу ерзала на лавке спиной ко входу раскрасневшаяся женщина.
Когда она игриво оглядывалась на солдат, Галатея рассмотрела с
отвращением, что лицо женщины густо и неумело нарумянено, и что в глубоком
вырезе платья кожа в тонких морщинках.
Рядом с ней сидел, раскачиваясь в такт песне и обнимая женщину за
плечи, тоже спиной к Галатее, широкоплечий мужчина с кубком вина в руке.
Галатея еще не видела его лица, но сердце застучало тревожно. Мужчина
сделал большой глоток, заглянул в кубок, крякнул и допил остальное.
Женщина взвизгнула, когда он лихо швырнул его оземь.
Примчался хозяин харчевни. Мужчина выкрикнул пьяно:
- Еще вина, только хорошего! А ту бурду, что покупаешь в соседних
селах, вылей свиньям в корыто!
Крестьяне глухо заворчали. Один из них поднялся, угрюмо смерил
взглядом Пигмалиона, сказал тяжелым, как гром, голосом:
- Это наше вино. Оно впитало все лучи солнца, начиная с ранней весны
и кончая поздней осенью. Это благословение небес! Если же ты, скотина, еще
раз посмеешь сказать о нем непочтительно, я вобью в твою лживую глотку
твои гнилые зубы вместе с этими словами!
Пигмалион вскочил. Женщина ухватилась за полу его хитона, но
скульптор оттолкнул ее, шагнул к обидчику:
- Что за ворона здесь каркает?
- Это ты ворона, - ответил крестьянин зло, - но я научу тебя говорить
с людьми!
Он замахнулся. Сам рослый, жилистый, с длинными мускулистыми руками,
Пигмалион легко увернулся, отбил второй удар и вдруг быстро и страшно
ударил сам.
Крестьянин содрогнулся, словно налетевший на скалу корабль,
переломился в поясе и рухнул плашмя так, что деревянный пол задрожал.
Солдаты оглянулись, одобрительно ударили рукоятями мечей в щиты.
Пигмалион вернулся к очагу, снова обнял гетеру, что уже услужливо
протягивала ритон с вином, искательно заглядывала в глаза.
Крестьяне подняли поверженного, усадили за стол, но тот все падал со
скамьи, и лужа крови растекалась по выскобленным доскам.
Галатея в нерешительности стояла у двери. То бралась за ручку, то
отпускала, а в щель был виден этот странный мир, этот безумный мир; видела
