людей, среди которых оказалось несколько высокопоставленных ученых,
деятелей Расширения.
Даже любовь для него открылась с неожиданной стороны...
И жил он в новом мире, жил в незнакомом знойном лете, но однажды
острое чувство утраты заставило сказать:
- Один ребенок... А если с ним что-либо случится? Я потеряю шанс на
бессмертие. На это не имею права... За мной - тысячи поколений! Каждый из
предков оттачивал мысль и тренировал тело, чтобы послать в будущее
достойного представителя вида. Я не имею права ставить под удар эстафету
поколений...
В ее глазах блеснула искорка. Через месяц он увидел красные и желтые
пятна на ее чистом лице. Он закусил губу, побледнел. Она со вздохом сжала
ему пальцы:
- Ты не ошибся...
Спазмы сжали ему горло. Он передохнул с трудом, сказал тяжело:
- Но ведь так... я тебя потеряю.
Она мотнула головой. В широко расставленных и темных, как лесные
озера, глазах сверкнул огонек не то отчаяния, не то вызова.
- Мы и так перехитрили судьбу! Мы ведь были вместе снова... Не
отчаивайся. Я люблю тебя, но это... жизнь, Брек Рот. Не всегда такая,
какой нам бы хотелось.
Он потрогал ее пышные волосы, склонился поспешно над ее лицом, чтобы
она не увидела его покрасневшие глаза. Сердце сжало болью, и он знал, что
отпустит не скоро. Если отпустит вообще.
Когда он вез ее в Дом Окончательной Метаморфозы, холодный ветер гнал
по дороге желтые листья.
Пришла осень.
Он ухитрился взобраться по вертикальной стене, заглянул в зал. Ни
одна из женщин не смотрела в его сторону: все стояли лицом к руководству
Города, тот в этот момент напыщенно говорил о великом вкладе в дело
Расширения... Брек Рот висел на кончиках пальцев, чувствуя, как немеют
фаланги, с отчаянием шарил взглядом по женским лицам. Ни одна не походила
на Эли. Ни на хрупкую и робкую, ни на страстную и жаркую. Даже отдаленно
не походит!
Он спрыгнул, больно ушиб колено и, прихрамывая, заспешил к воротам.
Вскоре массивные засовы загремели, тяжелые створки медленно пошли в
стороны, донеслись приглушенные расстоянием звуки старинного гимна.
Через ворота выходили женщины. У каждой на руках покоился аккуратно
спеленатый ребенок. Все безучастно обходили Брека Рота, который метался,
хромая, с надеждой заглядывал в спокойные лица.
И вдруг словно кто-то толкнул его в спину. В сторонке к стоянке
экипажей шла русоволосая женщина с крупными ясными глазами. Движения ее
казались слегка замедленными, вся фигура излучала покой, тепло и ласку.
- Эли!
Он сглотнул и снова крикнул:
- Эли!!!
Женщина спокойно протянула ему руку и сказала просто:
- Ты снова нашел меня, Брек Рот...
- Я нашел тебя, Эли!.. И, клянусь, никогда не отдам.
Ее большие ясные, как день, глаза спокойно встретили его полубезумный
взгляд, прошлись по бледному измученному лицу.
- Брек Рот, - сказала она и повела ладонью по его небритой щеке, - я
совсем другая.
Он задохнулся от неожиданной ласки. Знал, что женские руки могут быть
нежными и трепетными, узнал и то, что могут быть горячими и страстными, но
что могут бить такими ласковыми и успокаивающими...
- Ты моя Эли!
- Нет, Брек Рот. Ничего общего. Я не понимаю, как можно было целыми
днями носиться по выставкам, смотрам, соревнованиям, презираю ее
взбалмошность, осуждаю визгливое веселье... Извини, но я совсем другая. Ну
а девичество вообще помню как смутный сон.
- Ты любишь меня? - спросил он с надеждой.
- Да, - ответила она так же просто, - я люблю тебя.
Он взял у нее из рук ребенка и подозвал экипаж.
Брек рос и воспитывался без матери, как и положено будущему
Покорителю Диких Земель, потому не знал материнской заботы, но сейчас в
свои тридцать три года впервые ощутил уют, ласку... Эли прекрасно
готовила, и он впервые обнаружил с изумлением в ежедневном поглощении пищи
иные достоинства, кроме зарядки калориями.
В костюмах, которые связала Эли, он готов был и спать, настолько
нравились, но для сна она приготовила другие, восхитительно мягкие и
неправдоподобно удобные одежды. По комнате ползали два маленьких веселых
человечка, приставали, требовали внимания, но - странное дело! - возле них
отдыхал еще больше.
Даже мебель она заменила полностью, стены выкрасила в мягкие
спокойные тона. Он чувствовал, что в этой его квартире он впервые
по-настоящему отдыхает, с души спадает корка усталости, раздражения,
приходит блаженный покой.
Не скоро появилась тревожная мысль, но однажды повертелась на языке и
сорвалась:
- У нас двое детей... Нас двое, и мы дали двоих. Увы, не все доживают
до брачного возраста, не все из добивших женятся, не у всех женившихся
бывают дети... Нужно хотя бы троих детей на семью, чтобы население не
уменьшалось. Клянусь тебе, Эли, это в последний раз!
Она обняла его, ее губы были мягкими и теплыми.
- Меня убеждать не надо. Сама любовь - порождение этого инстинкта. У
нас будет третий ребенок, Брек Рот.
Вскоре лицо ее покрылось красными пятнами. В оставшиеся дни она
заботилась о его будущей жизни... Чтобы ему было удобно с последующей
женщиной. Кем бы она ни была. Эта новая черта ее характера потрясла его,
заставила выскочить из дома, пряча покрасневшие глаза, где стояли слезы.
Если в первый раз она - впрочем, она ли это? - готова была умереть вместе
с ним, во второй раз - красиво погибнуть за него, то сейчас самоотверженно
заботилась о его будущей жизни...
И снова боль сжала ему сердце. Какой она будет? Останется величавой
красавицей Севера или вернется к прежнему состоянию знойной южанки?
Превратится в робкую девчонку, которую привел в дом, даже не спросив ее
имени? Или характеры сольются? А может, откроются совершенно неведомые
тайники женской души?
Когда он вез ее в Дом Окончательной Метаморфозы, подул ледяной ветер,
и с неба сорвались первые снежинки.
Наступила зима.
Юрий НИКИТИН
БУМЕРАНГ
Владислав несся как булыжник, выпущенный из баллисты. Игорь держался
за ним, но не мог вот так ловко проныривать в микроскопические щели в
толпе, мягко нажимать, раздвигая плотную толпу, не умел вскакивать сбоку
раньше других на эскалатор, а за другом все получалось, да и сам Владислав
раздувается от довольства, что добрейший Игорь будучи на два года старше и
с кандидатской на носу, послушно следует сзади, всецело на него полагаясь.
Они прогрохотали ботинками по движущейся ленте эскалатора, отпихивая
зевак, которым нужно обязательно стоять слева, загораживая проход, вовремя
заметили подкатившую электричку, даже успели добежать до третьего вагона,
откуда ближе до пересадки.
Запрыгнули в последнюю минуту. Владислав даже двери чуть придержал
для Игоря. Запыхавшись, они шумно переводили дыхание, кто-то бросил
сочувствующий взгляд, остальные держались индифферентно.
Владислав и Игорь прошли в салон, там попросторнее, но оказались
прямо перед двумя молодыми наглыми развалившимися на сидении широкими
работягами в спецовках, правда, чистыми - иначе и в метро бы не впустили,
у их ног стоял ящик с инструментами.
Оба крепкие, налитые здоровой наглостью, они захватили половину
лавки, а с той стороны было пусто, словно даже воздух стремился
отодвинуться в разные стороны вагона.
Владислав поморщился, покосился по сторонам. Эти двое... Начнется
ржачка над похабными анекдотами, а ты стой столбом и делай вид, что не
слышишь, а то ведь, перехватив взгляд женщины - а их вон сколько, - вроде
бы вынужден призвать их к порядку, а оно надо - лезть в драку? Любой из
этих мордоворотов не смолчит, ответит покрепче, и ты опять в проигрыше:
для него свара даже драчка - обычнейшее дело, он и на работе расскажет с
гордостью, как попал в ментовку, а там отметелили и отпустили, даже
протокол не составили. Ну, а составят, что с него возьмешь? Не уволят, и
ниже, чем он есть, не поставят...
Он потянулся было перейти в другой конец вагона, но уперся Игорь. Там
народу побольше: приезжие с узлами, толстые бабы с грудой детишек,
неопрятно одетая пара очень восточного типа... Ладно, останемся в
неприятной близости, когда не знаешь, чего ждать?.. Не знаешь ли?.. У них
и рожи вроде бы пьяные...
Один из этих мордоворотов перехватил взгляд Игоря, скривился, отвел
глаза, затем снова посмотрел внимательнее, словно мысли прочел, стал
наливаться непонятной злостью. Он раздувался, став похожим на авиабомбу, и
Владислав ощутил всей кожей колючие волны недоброжелательства.
Он все же решил уйти от греха подальше, у этих "людей снизу" слово с
делом не расходится. Скандал, так скандал, ругань так ругань, а подраться
захочется - так без раздумий кулаки в ход пустят. Это не развинченные
интеллигенты, которых из-за их закомплексованности вовсе невозможно
довести до взрыва...
... но было уже поздно.
- Глянь, - сказал один, указывая дружку на Владислава пальцем, -
какой галстук! Тебе такие портянки и не снились... А чо он бороду не
отпустил, а ?
- Мыться не любит, - бухнул второй. - Капуста из щей в бороде
застревает, насекомые заводются... А может, и вовсе не растет... у энтих,
ну... которые не могут, она ж, грят, не растет вовсе.
Владислав нервно топтался на месте. Уйти сейчас - дать понять, что
сбежали от насмешек, эти гады восторжествуют еще больше.
- А очки? - снова спросил первый, буравя Владислава колючими глазами.
- Тиллигент должен носить очки, они ж газеты читают!.. Они ж умные!
- Не заработал на очки, - предположил второй. - Все на алименты
уходит. Да и на таком шнобельке пинснэ не усидит... что за нос? С таким
только книжки читать, к бабам не ткнешься.
Владислав задергался. Не дашь же по морде, сам не оберешься
неприятностей. Да и морды у обоих - кирпичом не своротишь. Хотел было
уйти, но первый легко подставил ногу, и Владислав, что ретировался с гордо
поднятой головой, позорно повалился на людей, от неожиданности хватаясь
руками и боднув кого-то, опрокинул чьи-то корзины.
Сзади, а теперь и сверху довольно ржали те двое. Игорь суетливо
помогал Владиславу встать. Но мордоворот, все так же сидя, схватил
Владислава за лацканы и рывком поднял с пола, намеренно прихватив рубашку
так, чтобы побольнее стянуть горло.
- Уже и на ногах не держится, - сказал он сочувственно второму. - С
утра! А чо сделаешь, теперь и тиллигенты пьют, как лошади?
- Как две лошади, - поддакнул второй. - Вишь, морда опухла?
- Может от книжек? - предположил первый. - Глаза какие-то
начитанные-начитанные...
Владислав, дрожа от негодования, пулей вылетел на остановке. Игорь
сочувствующе держался рядом, сопел, мигал добрыми выпуклыми глазами.
- Он у тебя пуговицу оторвал, - сообщил он виновато.
Владислав лапнул ворот, ощутил шероховатую вмятину. Скотина, с мясом
выдрал, а пуговицы дорогие, фирмовые.
- С рукава срежешь, - говорил Игорь рядом, - а сюда перешьешь, я так
всегда делаю... Ты не расстраивайся! Гигантский червяк. Мозгов меньше, чем
у амебы. На таких и обижаться как-то странно. Себя унизить.
Владислава трясло еще сильнее. В голове бешено крутились,
сталкивались, взрывались картины сладкой мести, и все равно обида душила,
а ведь обижаться - все равно, что на пса из подворотни, что норовит
цапнуть всякого прохожего, или на разъяренного быка, что ринулся на твою
красную рубашку...
- Скоты, какие скоты!
- Да брось ты, - буркнул рядом Игорь.
- Как только и живет такое!
