груди вырвался стон, и тут же сверху донесся удовлетворенный голос:
-- Очнулся?.. Зри на меня, враг.
Он поднял голову. Перед ним приплясывал отвратительный человек, лицо
которого вобрало в себя все гнусности рода человеческого. Да и сам был
похож на паука с его тонкими высохшими от неведомых болезней ручками,
кривыми иссохшимися ногами. Он убрал прут и сунул в горн, где угли
полыхали оранжевым огнем.
-- Скоро тебя зничтожат,-- сообщил он.-- Не понимаю, почему светлый
царь так спешит. Я б с тебя сперва шкуру снял с живого! Вон какая толстая.
В коридоре бы постелил...
-- А я б твоей побрезговал,-- сказал Мрак хрипло.
Палач крикнул в сторону двери:
-- Стража! Пленник очнулся. Зовите царя.
Послышался топот множества ног. Мрак уловил и шаги Додона, их
научился отличать из тысяч. Похоже, царь находился поблизости.
Несмотря на боль и горечь утраты друзей, поразился лицу царя. Тот
страшно исхудал, пожелтел как мертвец. Глаза ввалились, под ними повисли
черные мешки. Белки налились кровью. А когда заговорил, голос был похож на
карканье старого ворона:
-- Ты... лишил меня всего...
-- Я? -- прошептал Мрак.
-- Ты... даже сына...
-- Я не бросал ему в спину копье,-- напомнил Мрак без всякой
жалости.-- У тебя еще не подломился хребет под грузом проклятий?
Додон впился в него ненавидящим взором:
-- Я отвечу перед богами... Но ты ответишь теперь. Мне.
-- Что ж... Ты скажи только, каково быть убийцей собственного сына?
Каково смотреть людям в глаза?
Додон проскрежетал зубами:
-- Некому смотреть! Ты их всех убил. А кто уцелел, тот ушел. Но ты
прав! Ты умрешь завтра на рассвете. За все. И за смерть моего сына.
-- Он сказал, что сражается за тебя,-- прошептал Мрак разбитыми
губами.-- Теперь я понимаю... Мальчишка любил тебя. Он пытался своей
смертью уменьшить твою вину.
Додон задрожал. Его трясло, лицо было синим как у утопленника.
-- Да,-- ответил он свистящим шепотом,-- мне жить незачем.. Но сперва
я потопчу твою могилу, проклятый!
Он вздрогнул, застыл, завороженный страхом. В подземелье внезапно
пахнуло холодным воздухом могилы. В каменной стене медленно проступило
огромное лицо человекозверя. Глаза полыхнули огнем, толстые губы чуть
раздвинулись, показывая клыки. Грохочущий голос проревел:
-- Несчастный... на самом деле, у тебя есть еще один сын...
Измученные глаза Додон вспыхнули надеждой. Он умоляюще прижал обе
руки к груди. Мрак, переждал приступ острой боли, прохрипел:
-- Молчи, дурак... Копыта откинешь, коли ответишь.
Он видел как дергается в муках царь, ибо демону, живущему в камне,
отвечать нельзя. Кто ответит, кто заговорит, тому не будет спасения от
разгневанных богов, а душу его навечно заточат в котле с кипящей смолой.
Каменное лицо повело огненным взором по темнице, скривилось и, не
слыша ответа, начало растворяться. Царь истошно завопил тонким заячьим
голосом:
-- Скажи!.. Умоляю, скажи! Душу отдам, все отдам! Пусть сегодня умру,
но скажи: где мой незнанный сын?
Голос прорычал еще тише, неразборчивее, но со злобной радостью, и
даже Мрак ощутил, что нелюдским силам тоже знакомо коварство:
-- Он знает, что твой сын, но молчит. Да и кто признался бы? И ты
никогда не узришь. И не будет у тебя наследника. А вот твой пленник... По
всем дорогам, где прошел, матери будут называть младенцев его детьми. Да и
там, где не был! Его роду бысть в веках...
Голос стих, серый камень стены стал ровным, разделенным лишь на
квадратные глыбы. Царь отшатнулся, взвыл дико. Мрак молча наблюдал, как
Додон выбежал, разрывая одежды. Даже из коридора было слышно, как царапает
лицо и выдирает клочья волос.
Он был в тяжелых цепях, но бронза не удержит оборотня, и Мрак сам не
понимал, что удерживает его, не дает грянуться оземь, подняться черным
волком, дождаться когда откроют дверь, сигануть мимо палача, пронестись по
коридору к выходу, а там уже по улицам Куявии и до городской стены рукой
подать, за которой спасительный лес...
Когда вывели из подвала, он с жадностью вдохнул холодный утренний
воздух, жгучий как родниковая вода. В воздухе была зима, а тучи наползли
настолько темные, что казались лиловыми. Стражи напялили полушубки,
кое-кто обул сапоги с меховыми отворотами.
Во внутреннем дворе за ночь соорудили помост, поставили плаху.
Толстый мужик в красной рубахе палача уже прохаживался по помосту, на
плече жутко блестела широким лезвием огромная секира. Лицо палача было
укрыто красным платком, только черные глаза недобро блестели через
прорезь.
В трех шагах от помоста стоял царский трон. Додон сидел в шубе,
желтый и с черными кругами под глазами. Щеки обвисли, а белки глаз были
красные от лопнувших кровеносных жилок. За ним застыли как каменные столбы
телохранители, а сбоку суетливо дергаются новые советники, постельничьи,
простые и главные, что-то шепчут в оба царских уха, злобно поглядывают на
Мрака.
Был допущен и простой люд из дворцовой челяди. Они в молчании стояли
тесной толпой, редкая цепь стражников не давала подойти ближе.
Мрак поглядел на небо. У тучи вот-вот лопнет брюхо со снегом...
Попробовать уйти? Но могут подшибить и волка. В любом случае что ему
лишние минуты, если вдали от Светланы? Ветер усилился, сейчас начнется
метель... Нет, пусть лучше народ не узнает, что он из породы оборотней.
Оборотней ненавидят и боятся. А так даже пожалеют, когда палач поднимет за
волосы отрубленную голову, покажет на все четыре стороны, а потом швырнет
в корзину.
Он сжал зубы, сдерживая стон, с трудом взобрался на помост. Из раны
на груди снова потекла кровь. Палач обернулся, смотрел изучающе.
-- Дружище,-- попросил Мрак,-- размахнись получше! У меня шея
крепкая.
Плаха была новенькая, блистала свежим срезом. Он положил голову,
прижавшись щекой к пахнущему свежим соком дереву. Два толстых муравья
жадно сосали янтарную бусинку.
Краем глаза он видел как страшно и весело сверкнуло отточенное
лезвие. На миг замерло на фоне темной тучи, заблистали золотые искры,
затем топор с нарастающей скоростью ринулся вниз. Глухо стукнуло. Мрак
услышал сочный хряск, тут же на щеку брызнуло теплым.
Он повернул голову. Рядом на краю плахи лежала отрубленная кисть
руки. Пальцы еще шевелились, пригибаясь к широкой ладони. Кровь брызгала
тонкими струйками.
Вся толпа ахнула как один человек. Палач стоял, неловко держа топор в
левой руке. Правую вскинул над головой, из срубленной по кисть руки торчал
край белой, сразу же окрасившейся красным, кости. Кровь хлынула щедро,
побежала по рукаву, рубашка сразу промокла и прилипла, а культя пошла
красными пузырями и брызгала тонкими струйками.
Палач побледнел, но глаза стали страдальчески-счастливыми:
-- Как видишь, царь, я верен присяге. От службы не отказываюсь.
Просто к ней больше непригоден.
Додон подскочил на троне. Глаза были как у филина, побагровел, поднял
к небу сжатые кулаки, взорвался было криком, но тут же рухнул обратно.
Глаза не отрывались от окровавленной культи.
А в народе плакали и смеялись, кричали со слезами на глазах:
-- Вавил!.. Ты -- человек...
-- Не пролил кровь праведника!
-- Вавил, тебя и семью прокормим всей улицей!
-- Вавил, весь род твой прощен до седьмого колена!..
-- Ты видишь, царь?
-- Царь, даже палач не поднял руку на такого человека!
-- Да разве это Вавил палач? Вон сидит палач, глазами лупает!
Додон велел резко:
-- Быстро другого палача.
За спиной загомонили, наказ передавали дальше, слышно было как ушла
затихающая волна говора, а потом она же вернулась, к уху царя наклонился
толстый осанистый постельничий:
-- Царь, у нас нет другого!
-- Как это нет?
-- Всегда был один. Зачем держать еще одного дармоеда, кормить и
платить, когда один управлялся?
Царь скрипнул зубами, народ на площади ликовал. К Вавиле тянулись
десятки рук, кто-то рвал на себе чистую рубашку, общими усилиями
распанахали на ленты, сбивали друг друга с ног, спеша перевязать ему
увечье.
-- Все равно надо казнить,-- сказал Додон сквозь зубы.-- Если нет
палача, тогда... эй, позовите вон того стража!
На зов приблизился высокий крепкий воин, смелое лицо, шрам через
бровь, преданность во взоре.
-- Что прикажешь, царь-батюшка?
-- Прикажу,-- протянул царь, он быстро окинул воина придирчивым
взором.-- Все выполнишь?
-- Все! -- сказал воин твердо.-- Хоть из окна вниз головой. Я клятву
давал.
-- Тогда вытащи из ножен меч,-- сказал Додон зловеще,-- тяни, тяни!
Вот так... А теперь ступай вон туда и отруби вон тому голову!
Воин с мечом в руке с готовностью повернулся, сделал шаг,
остановился, медленно обернул к царю разом побледневшее лицо:
-- Так это же... преступник?
-- Верно,-- подтвердил царь.-- Отруби ему голову.
-- Не могу,-- прошептал воин.
Вокруг настала мертвая тишина. Додон спросил зловеще:
-- Почему?
-- Я воин... Я клялся защищать тебя в бою, проливать кровь на полях
сражений. Но мой меч -- не топор палача! Это благородный меч.
Кто-то ахнул. Додон предложил неожиданно:
-- Тогда возьми топор. Авось, себе руки рубить не станешь?
-- Не стану,-- согласился воин. Он прямо взглянул в грозные глаза
царя.-- Но я шел на воинскую службу, а не на палаческую. Уволь, но топор
палача в руки не возьму.
В тишине Додон вскрикнул с такой яростью, что сорвался на визг:
-- Тогда... тогда я тебя положу рядом с ним! И вместо одной головы
две скатятся.
Воин сказал негромко:
-- Что ж, как скажешь. Лучше быть жертвой, чем палачом. Да и к тому
же... умереть рядом с праведником -- завидная доля!
К царю приблизился постельничий. Рассвирепевший Додон брызгал слюной,
орал, едва не бросался на воина с кулаками, наконец постельничий приблизил
губы к царскому уху:
-- Погляди, что с народом творится!.. Это опасно. Отложи казнь на
завтра. Я сейчас пошлю гонца в Артанию. К ночи, меняя коней, сюда прибудет
их палач. Он-то и отрубит Мраку голову. С удовольствием и за бесплатно!
Додон умолк, израсходовал запас ярости, а не успел заорать снова, как
другой боярин шепнул на левое ухо:
-- К тому же можно будет казнить не при народе.
-- А как это? -- спросил Додон тупо.-- Всегда преступников казнили
прилюдно. И чтоб другим неповадно было. И развлечение какое-то надо
простому народу...
-- Это не развлечение. Посмотри на них!
-- Эй, стража! -- вскрикнул Додон.
Но боярин настойчиво шепнул:
-- Казнишь сегодня ночью. Прямо в подземной тюрьме. Никто и не
узнает.
Однако уже в полдень его снова повели к выходу. На этот раз вытащили
на задний двор, где обычно резали скот. Высокие стены отгораживали от
мира, людей на этот раз не было, только дюжина стражей. По их хмурым лицам
Мрак понял, что наконец в самом деле настал его смертный час.
Солнце едва поднялось, воздух был морозный, в нем звенели невидимые
глазу крохотные льдинки. Через каменный забор склонялись голые ветви
деревьев. Листья усеивали двор, желтые, оранжевые и вовсе пурпурные,
словно окрашенные кровью.
Мрак вышел на середину двора, и тут тяжелый грохот заставил повернуть
голову. Из соседнего подвала шел, сильно припадая на правую ногу и повесив
голову, непомерно широкий в печах человек, на голове которого среди
отрастающих волос ясно выделялась длинная прядь.
-- Гонта,-- выдохнул Мрак.
Гонта шел, стиснув зубы, тяжело гремел тяжелыми цепями. У него, как и
