вернулся:
-- Что ты наплел этому мордовалу?
-- Почему мордовалу,-- сказал Ховрах с неудовольствием.-- Какой-то ты
грубый сегодня! Не с той ноги встал? Вполне достойный витязь.
Вежественный! Родню чтит.. Они все такие мои племянники со стороны
троюродной сестры. Ну, не совсем племянники, но мой дед и его дед в
молодости вместе грабили храм на Хмурой горе, жриц тамошних обрюхатили
всех до единой, даже телицу при храме... ну, словом, мы почти
родственники, сам видишь.
Мрак прохрипел сожалеюще:
-- Да, родня -- это сила. Жаль, что я нездешний.
-- А мне жаль,-- сказал Гонта мрачно,-- что я здешний. Так и не
повидаю твоих лесов.
Мрак едва успел подхватить с пола палицу. Та норовила выскользнуть из
мокрой ладони как большая тяжелая рыба. Воздух был пропитан тяжелым
запахом свежепролитой крови, и люди шли тяжело, словно двигались в воде.
Гонта сказал тоскливо:
-- Боги, все еще не конец! Какие же они...
-- Медленные? -- подсказал Ховрах.
-- Как черепахи.
-- А какие это черепахи? -- полюбопытствовал Ховрах.
Он задержал дыхание, выставил щит, приняв удар сразу троих тел, с
усилием оттолкнулся от стены, на этот раз отпихнув настолько, что тремя
ударами расшиб им головы. Рядом сопели Мрак и Гонта, рубились молча, зло,
сосредоточенно.
Любоцвет дрался красиво, меч его блистал как молния, а сам он
двигался быстро и ловко. На нем пока не было ни одной царапины, только
погнулись пластины доспехов на плечах.
-- Не могу,-- проговорил вдруг Ховрах хриплым голосом.-- Уже скоро
обед...
Он выловил в луже крови щит, поднялся. Топор сжимал посередке, не
было сил держать за конец топорища. Мрак непонимающе смотрел как он
зашагал через трупы к выходу. Там его встретили блеском топоров, Ховрах
заорал дурным голосом, врубился в стену тел, щитов, копий, пошел крушить
как будто разбивал крепостные врата.
-- Что с ним?
-- К обеду боится не успеть,-- объяснил Гонта саркастически.-- Жрун
ненасытный.
-- К обеду... Какому обеду? -- переспросил Мрак.-- А, в небесном
чертоге?
-- Ну да. Там вроде бы только раз в день кормят. В полдень.
Он бросил короткий взгляд в окошко. Оттуда веяло прохладой, но солнце
еще стояло высоко.
-- И самому, что ли...-- сказал он задумчиво.
С усилием подняв оба меча, он заспешил к Ховраху. От усталости даже
не переступал тела павших, обходил. Мрак вытер пот с лица. Воздух был
жаркий, липкий, напоенный запахом теплой крови, лопнувших внутренностей,
нечистот.
Впереди был непрекращающийся звон, лязг, грохот, от криков звенело в
ушах. На Ховраха и Гонту наконец навалились скопом. Те подались, но Ховрах
внезапно взревел страшно, врубился в самую середку, пошел сеять смерть как
рассвирепевший буйвол. Гонта попытался прийти на помощь, но его теснили,
острия копий били сильно и часто. Доспехи звякали, но узкие острия
находили щели, больно вонзались в тело. Дальше не пускал доспех, но кровь
из многих мелких ран текла обильно, он чувствовал в голове слабый звон и
обманчивую легкость.
Ховрах ревел и рубил во все стороны. Он оказался у самого входа, его
окружили в пять рядов, били копьями, топорами, палицами, но Ховрах все
орал, ругался, его топор все еще сеял смерть, он весь был покрыт кровью,
уже и своей, но сил будто прибавилось, и воины падали к его ногам как
снопы. Он опирался о них ногой для лучшего удара, бил быстро и почти без
промаха.
-- Ховрах,-- прошептал Любоцвет потрясенно,-- я не думал, что он
такой герой!
-- К обеду спешит,-- ответил Мрак непонятно.
-- К обеду? Какой сейчас может быть обед?
-- Ховраху не ляпни,-- предупредил Мрак.-- Обидишь... до конца жизни.
Двое подкрались со спины, с размаха ударили копьями. Ховрах взревел,
начал поворачиваться. Топор уже прочертил дугу, копья переломились с
треском. Ховрах на излете достал одного краем в лицо и, продолжая страшно
реветь как раненый медведь, ухватил другой рукой за обломок второго,
дернул. Воин, не успев выпустить копье, налетел на Ховраха. Тот ударил
головой в переносицу, и несчастный рухнул на спину, раскинув руки и с
залитым кровью лицом.
Еще трое упали, обливаясь кровью, а другие попятились в страхе.
Кто-то вскрикнул отчаянно:
-- Да что же он?.. Заговоренный, что ль?
Из Ховраха хлестала кровь, как вино из пробитого стрелами бурдюка. Но
и бледнея, он ревел мощно, вращал топором и сверкал глазами. Со спины
подкрался Кажан, нивесть почему решивший принять участие в драке. Молча
отвел назад обе руки с зажатым копьем, ударил с такой силой, что все
услышали треск плоти и ломаемых костей. Копье погрузилось почти до
половины. Ховрах зарычал, поперхнулся хлынувшей изо рта кровью.
Кажан выпустил копье, попятился, не отрывая устрашенного взора.
Ховрах ухватился за древко, рванул, и все замерли, когда из широкой раны
показалось залитое кровью зазубренное острие, а за ним сизые и коричневые
внутренности. Кажан вскрикнул и суетливо юркнул за спины устрашенных
воинов.
-- Я... тебя... найду,-- прохрипел Ховрах.
Колени его подломились. Он упал навзничь, раскинув руки. Взлетели
брызги крови.
Глава 47
Сквозь лязг и крики Мрак все яснее слышал хриплое дыхание Гакона.
Седой богатырь качался от усталости. Из-под шлема, что закрывал и
подбородок, по мокрой седой бороде сбегали мутные струйки. Он уже не
ревел, не выкрикивал угрозы, а только крушил по всему, что оказывалось
перед ним. Любоцвет подал ему другой щит взамен разбитого, за что Гакон
едва не расплющил его в лепешку, но теперь дрались плечо к плечу. Гакон
как-то чуял присутствие молодого витязя, а тот умело защищал себя и
престарелого богатыря, успевая наносить быстрые и всегда безошибочные
удары.
Он не сразу понял, почему видит своих друзей, да и врагов, все хуже.
Лишь когда в дверях появились воины с высоко воздетыми факелами, а те
слепили глаза, он понял, что бьются уже в сумерках. Сражение началось
задолго до полудня, длилось остаток дня, а хоть исход ясен, конца все не
видно!
Руки были тяжелые как горы, он задыхался от жара, спертого воздуха.
Голова гудела, по лицу текли струйки не то крови, не то пота. Качающиеся
стены даже в свете факелов он видел как сквозь красный туман. В ушах
звенели крики умирающих, стоял непрерывный лязг металла, и часто слышался
злой хруст рассекаемой плоти, треск костей, скрежет разбиваемых доспехов.
У людей Додона впереди теперь дрался мрачный как туча воевода Рогдай.
Седая борода слиплась от пота, он дышал тяжело, а от его богатырских
замахов шарахались в стороны и свои.
Гонта с проклятием отбросил щит, Рогдай разбивает вдрызг ему уже
третий, попробовал парировать удар топора воеводы мечом, едва не лишился
головы. Остервенев, начал упорно теснитть старика влево, тот сопротивлялся
упорно, но Гонта обрушивал яростные удары сразу двумя мечами, и Рогдай
невольно сдвигался, сдвигался...
И вдруг раздался мощный треск, звон. Рогдай вскрикнул, выронил меч.
Страшная булава Гакона угодила ему в левое плечо, превратив в окровавленую
глыбу, откуда торчали обломки бронзовых доспехов.
-- Слава...-- сумел проговорить Гакон, губы его были синие, он дышал
как загнанный конь.-- Еще один...
Рогдай упал на колени, в лице была боль, глаза застилало пеленой
смерти. Но во взгляде, который обратил на Гонту, было прощение, и Гонта
вдруг сообразил, что старый воевода все видел и понимал, сам заставил
подвести под удар слепого богатыря, своего сверстника, от которого и
пожелал принять смерть, и сейчас взглядом предостерегает, чтобы не говорил
Гакону...
-- Кто это... был? -- спросил Гакон сипло.
-- Да так,-- ответил Гонта сдавленно,-- просто воин...
-- А показалось, что ударил по каменной глыбе... Видать, и среди
молодых еще попадаются крепкие...
Рогдай повалился лицом вниз, руки раскинулись в стороны. Его воины с
криками ярости, воеводу любили, нахлынули с новой силой и бешенством.
Бой был жестокий, Мрак задыхался от тесноты. Воздух был плотный как
вода и горячий как в бане. Грудь ходила ходуном, пытаясь ухватить свежий
глоток, в голове стучала кровь, грозя разорвать кровяные жилы и вырваться
на свободу.
-- Перун!!!
Он вздрогнул от страшного крика. Гакон выпрямился во весь гигантский
рост: залитый кровью, в смятых и погнутых доспехах. Обе руки воздел к
своду, в одной был меч, на локте другой болтался обломок щита.
Руцкарь, который с длинным копьем в руках давно уже выбирал момент,
широко размахнулся и с чудовищной силой вогнал широкое лезвие в живот
старого воина. Гакон выронил меч, ухватился за копье. Мгновение стоял, на
Руцкаря смотрел сплошной шлем, затем могучие ладони ухватились за древко.
Гакон что-то прошептал, внезапно с силой потянул копье на себя. Все
прекратили схватки и с содроганием смотрели как старый богатырь погружает
копье в свое тело глубже, наконец острие прорвало доспех на спине и
вылезло, отвратительно красное, дымящееся, роняя крупные черные капли.
Гакон уже легче рванул копье еще, насадил себя так, что оторопевший
Руцкарь едва не ударился лицом в широкую грудь слепого. Красавец-воевода
не успел выронить копье, а Гакон ухватил его за плечи. Раздался треск
дерева, копье обломилось. Все услышали хруст костей, скрежет доспеха, хрип
и предсмертный стон.
Смятый как мешок с сеном Руцкарь упал к ногам Гакона, а огромные руки
вскинулись к своду снова, и предсмертный крик потряс стены дворца:
-- Перун! Я иду к тебе!!!
Он рухнул как скала. Стены вздрогнули, а кровь с пола брызнула на
стены. Мрак дышал тяжело, пот заливал глаза. Воины напротив тоже
переводили дух. Страшная гибель Руцкаря, богатыря-поединщика, которого под
прозвищем Боевого Сокола знали по многим битвам, ошеломила и самых
отважных. Мрак сквозь кровавую завесу в глазах видел как противник
пятится, прижимается к стене, норовит спиной нащупать спасительную дверь.
Затем за их спинами раздался злой зычный голос. Стена из щитов, между
которыми блестели копья и мечи, обреченно двинулась на Мрака. Мрак с
усилием поднял палицу. Мокрая от крови рукоять скользила в ладонях. Только
бы удержать еще чуть-чуть, мужчина должен уходить с оружием в руках...
Вдруг воины остановились, кто-то вскрикнул дурным голосом. Глаза их
были устремлены за спину Мрака. Тот, опасаясь хитрости, коротко оглянулся.
Залитый кровью Ховрах шевелился. Раны на его теле затянулись. Он
поднялся, цепляясь за стену, еще неуверенный в движениях, но с каждым
мгновением приходя в себя. Тут же нагнулся, подхватил булаву.
Когда он выпрямился, Мрак тоже вздрогнул. Глаза Ховраха стали ясными,
с трагическим весельем. В его осанке появилось достоинство и гордость.
-- Последний пир? -- сказал он хрипло.-- Да, теперь уж последний.
Голос был прежний, но по тому как ставил слова, стало ясно, что
Ховрах восстал высокорожденным. Булаву, оружие богатырей-простолюдинов,
тут же отбросил, снял с трупа Руцкаря меч, более приличествующий людям
высокого рождения. И по тому, как держал, было видно, что знает что с ним
делать.
-- Благородный Мрак,-- сказал он звучно,-- судьба позволила мне
умереть рядом с тобой. Благодарю богов!
Он поцеловал рукоять меча, красивым жестом приложил лезвие ко лбу.
Воины в страхе наблюдали как он подошел к Мраку, стал с ним спина к спине.
Они знали Ховраха как облупленного, но сейчас каждое движение старого
пропойцы было исполнено княжеского благородства и достоинства.
