внутренности превратились в глыбу льда. Дрогнувшим голосом предложил:
-- Может... тебе лучше вселиться в того, кого мы успеем зарубить? Я
для тебя зарублю парня покрепче и покрасивше.
Голос произнес тихо:
-- Нет. Так я не могу.
-- А я не хочу,-- возразил Мрак,-- чтобы в моем теле кто-то жил,
копался, двигал моими руками.
-- Мрак,-- сказал голос,-- ты не понимаешь... Никто из вас не уйдет
живым. И я, даже если войду в твое тело, тоже паду убитым.
Мрак спросил озадаченно:
-- Тогда на кой тебе это все? Летай себе, глазами лупай. Это ж тебе
счастье выпало! Никто морду не набьет, в грязи не вываляет, за ночлег не
платишь. Если ты сейчас -- душа, а волхвы говорят, что душа бессмертна...
-- Да, но ничто не остается неизменным. Сейчас моя душа еще чиста...
почти. И я еще могу войти в царство блаженства. Но ежели я буду видеть
зло, а я его вижу, и не вмешиваться, то тем самым я становлюсь его
соучастником. Понимаешь?
Мрак покачал головой:
-- Что-то мудрено. Для меня. Я человек простой и даже очень простой.
Но ежели тебе надобно для спасения души... раз тело уже пропутешествовал,
идти с нами, то давай, чего там. Кормить тебя не надо, на коне места не
требуешь. Порхай себе следом, аки... ну, тебе виднее.
И он снова углубился в свои думы, ни мало не дивясь странностям, что
встречаются на его последнем пути.
Глава 43
Мрак, углубленный в свои думы, едва ли замечал коня под собой, Гонта
и Ховрах затеяли сложный спор, правда ли, что в Хольше у кого чуб больше,
тот и пан. Лишь Кречет счастливо бдил, берег, охранял, и он первый
насторожился, когда слева за пару верст появилось желтое облачко пыли.
Некоторое время наблюдал, затем подъехал к троим гостям царя Додона:
-- Кто-то прет в том же направлении.
-- Ну и что? -- удивился Ховрах.
-- А то,-- сказал Кречет многозначительно,-- что дороги впереди
сходятся.
Пыльное облачко придвигалось, разрасталось. Наконец зоркие глаза
Мрака различили скачущего всадника. Тот был в доспехе, даже шлем не снял,
несмотря на жару. Так и блестит с головы до ног в ратном металле, аж глаза
слепит на солнце.
Конь несся споро, словно не чувствовал седока. Но что насторожило и
обеспокоило Мрака, так это тяжелая булава в руке всадника. Он на полном
скаку бросал ее высоко в небо, мчался дальше, а потом выбрасывал руку в
сторону, подхватывал на лету и снова почти без размаха зашвыривал грозное
оружие высоко в небеса.
Гонта тоже рассмотрел, пробормотал:
-- Ловок... Ловок, ничего не скажешь!
Кречет, поправив меч, добавил:
-- И очень силен.
Мрак и сам видел, что такую булаву даже поднять непросто, а всадник
зашвыривает в небеса с легкостью. Но что-то настораживало.
-- Не понимаю,-- сказал он наконец.-- Как бы сила не играла, но вот
чтоб так без цели и смысла швырять в небо, будто гусей бьет... Хотя
никаких гусей там нет. Даже уток не видать... Да и доспехи по такой жаре!
Всадник их заметил, булаву убрал, а коня послал наперерез. Мрак уже
видел впереди развилку, где дороги сходились. Дальше тянулась одна
широкая. Как он помнил, до самого стольного града.
Кречет придержал своих людей. Их было сорок, но незнакомец выглядел
полным грозной силы, а Кречет был не из тех воевод, кто зазря потеряет
хоть одного человека.
Всадник издали вскинул правую руку в приветствии:
-- Здоровья и счастья добрым людям!
Голос был звонкий и чистый, почти девичий. Мрак пустил коня
навстречу, ему все стало ясно, а за ним поехали остальные.
Всадник остановил коня шагах в пяти, без нужды поднял его на дыбки.
Был он молод, румян, на подбородке пробивался детский пушок. Длинные
золотые кудри падали на плечи, глаза были голубые, а ресницы выросли
длинными и загнутыми как у девицы. Он и был похож на красну девицу, только
Мрак еще не встречал девицу с себя ростом, да и руки юного молодца были
толстые как у Гонты.
-- Куда путь держишь? -- спросил Мрак.
-- В Куяву,-- ответил юноша радостно.-- Меня мама послала.
-- Не рано ли? -- спросил Мрак.-- На таком большой коне...
-- Мне уже четырнадцать лет,-- ответил юноша гордо. Поправился.--
Весной будет...
Теперь уже всем было ясно, и почему бахвалился сам перед собой,
швыряя в небо настоящую булаву, и почему не вылезает, несмотря на жару, из
настоящих боевых доспехов, кои носят только взрослые.
А он быстро их оглядел, спросил с детским любопытством:
-- А вы кто будете?
Гонта кивнул на Мрака:
-- Это вон тот, кто царя спас из полона. А мы -- его спутники.
Приглашены на пир к царю.
У мальчишки загорелись глаза восторгом. На Мрака взглянул с любовью и
обожанием:
-- Я слышал! Мы все слышали! Можно, я поеду до Куявы с вами? Еще два
дня пути... Я буду вам коней сторожить, костер разводить.
Мрак засмеялся, мальчишка нравился:
-- Да ты вроде больно благородных кровей! Вон у тебя доспех какой.
Стадо коров и табун коней отдать -- и то не возьмут. Одна попона на твоем
коне -- целое богатство!
Витязь-ребенок сказал просительно:
-- Да, моя мама... Но я приучен к любой работе! Не гнушаюсь.
Настоящий воин должен делать все. А для Мрака и его друзей и вовсе не
зазорно, а любо и радостно. Я и Хрюндю покормлю, только скажите, что она
ест.
-- Ого, даже знаешь как ее зовут? -- удивился Мрак.-- Как тебя
кличут, богатырь?
-- Любоцвет,-- ответил мальчишка нехотя. Он покраснел, краска
смущения залила щеки, лоб, опустилась на шею.-- Мама так захотела... Разве
это имя для воина?
Под серебристым светом луны вдали проступала Лысая Гора. То был холм,
высокий, но округлый, с блестящей под луной и звездами вершиной, за тысячи
лет сглаженной ветрами и ливнями. Издали он походил на выпуклый щит, где
вместо блях и бронзовых заклепок блестели глыбы, отбеленные временем. То
врозь, то кучами, они были развалинами древних храмов, ибо храм новому
богу непременно строили на самых высоких горах или хотя бы холмах, всякий
раз разрушая старые капища.
Из земли торчали глыбы. Мрак различил странные знаки, еще не стертые
дождями. Глыбы, изъеденные временем, смотрели вслед угрожающе. На
некоторых сидели совы, желтые глаза неотрывно следили за проезжающими
всадниками. Доносились странные заунывные звуки.
Внезапно налетел ветер. На конях вздыбил гривы, люди ухватились за
шляпы, а на зловещий свист ветра, из холма ответили странные заунывные
голоса. Сперва тихие, потом путники различили отдаленный хохот, детский
плач, женские стоны, крики караемых на горло. Луна скрылась за темное
облако, а в наступившей тьме за камнями задвигались неясные, но зловещие
тени. К людям потянулись крючковатые лапы.
Мелькнули и стали приближаться желтые огоньки. То ли волчьи глаза, то
ли блуждающие огоньки, что сбивают путников с пути, уводят в пропасти, в
болота, ловчие ямы. Донесся низкий глухой звук, словно в ночи лопнула
гигантская тетива, а следом освобожденно зашуршали лапы огромного зверя.
Люди вздрогнули, прогремел рык, за ним прозвучал низкий тоскливый вой, в
котором было мало звериного, словно выла сама ночь, вырвавшаяся из
преисподней.
-- Навьи,-- казал кто-то.
Следом за спиной Мрака раздался самодовольный голос Ховраха:
-- Дурень ты. Какие же это навьи? Навьи только клювом щелкают.
-- Гм... А что ж там окромя мертвяков?
-- Нежить,-- объяснил Ховрах поблажливо.-- Ни себе, ни людям. Их
закопали без крады, вот и пакостят, злобятся на всех.
-- Да уж,-- пробормотал третий голос, явно молодого воина,-- но как
же краду, если в живых остается двое-трое, а все поле усеяно трупами? Надо
бы как-то снисхождение иметь...
-- Да боги рази понимают? Им свое отдай. А как -- не их дело. И
слушать не хотят про временные трудности.
К досаде Мрака и тихой радости остальных, луна наконец уползла за
тучу. А та нагло разрасталась, глотая звезды, и надежды, что выберется до
утра, не осталось. А в полной тьме ехать -- себе на погибель.
Костер сделали скудный, во тьме собирать ветки трудно, наскоро
поужинали и тут же улеглись, обошлись даже без обычных ленивых разговоров
у костра.
На рассвете, когда люди поднимались, продрогшие от утреннего холода,
Мрак обратил внимание на очень серьезный вид Ховраха. Был тот задумчив, а
когда все выехали на дорогу, объяснил торжественно:
-- Было мне видение... Поднялась из глубин земли огромная фигура в
белом. Седые волосы лежат на плечах, глаза блещут как звезды, а на челе
его высоком печать великой мудрости и знания. Посмотрел так скорбно на
меня, и рек: Ховрах, ты едешь в логово зверя. Там все смердит как в норе
хорька... Смотри же, сукин сын, не осрами! Надери ему задницу.
-- Так и сказал? -- спросил Любоцвет недоверчиво.
-- Слово в слово,-- поклялся Ховрах.-- Это ж наш воинский бог! Он и
говорит по-мужски.
Холодное осеннее солнце зябко поднялось из-за края темной земли.
Маленькое, съежившееся, оно сонно смотрело на мир, который уже заждался
прихода зимы с ее метелями и толстым покрывалом снега.
Кречет завел долгий спор с Гонтой о кордоне между Куявией и Артанией,
он знал много, но Гонта теперь сам держал свою дружину на кордоне,
сталкивался с артанцами и в схватках, и в торге, знал их доводы, потому
возражал умело, рассказывал и то, чего Кречету и не снилось. Привлеченные
громкими голосами, к ним подъехали Любоцвет и Ховрах. У Любоцвета уши
вытянулись от любопытства, глаза горели возбуждением. За прошлый день и
ночь он так много узнал!
А Ховрах пожал плечами:
-- Все говорят, что раздоры начались из-за земель Гога. Так и в
старых хрониках записано. И волхвы тому учат детишек... Но я-то жил в
детинце, знаю правду.
Любоцвет подпрыгнул, едва не упал с коня. Голос сорвался на писк:
-- Расскажи! Ой, расскажи...
-- Да что рассказывать,-- Ховрах опечалено махнул рукой.-- На самом
деле все войны начинаются из-за баб. Жена царя Остапа тронулась на
волховстве, все секрет вечной жизни искала... Тут стакнулась с Тарасом,
братом Остапа. Тот тоже больше проводил времени с волхвами, чем в
благородной охоте, травле зайцев или правлении царством. Люди начали
шушукаться, а Остап вообразил, что жена ему изменяет... Однажды застал ее
в башенке, где они голова к голове с Тарасом разбирали тайные значки на
медных пластинках. Сдуру почудилось нивесть что. Он ее разрубил мечом, а
потом и на брата кинулся. Тарас едва унес ноги. Тут и началась вражда...
Любоцвет слушал с раскрытым ртом. Спросил, едва дыша:
-- А Славия почему ввязалась?
-- А царь Славии Панас был добр и слаб. То одного жалко, то другого.
Помогал тому, кто в этот момент кидался за помощью.
В глазах Любоцвета заблестела влага от великого сочувствия:
-- Так вот из-за чего... Бедная женщина!
Лицо Ховраха омрачилось:
-- И совершенно невинно пострадавшая.
-- Да,-- вздохнул Любоцвет.
-- Уж мне-то известно,-- сказал Ховрах с мрачной гордостью,-- мне
лучше всех известно, что с Тарасом они только разбирали тайные значки.
-- Откуда известно? -- спросил Любоцвет почти шепотом.
Кречет и Гонта вытянули шеи. Подъехали и другие воины, все
прислушивались, толкали друг друга локтями.
-- Потому что ее сердце принадлежало другому,-- ответил Ховрах
значительно.-- Потому что душой и телом была с другим! Не с мужем,
конечно... Как и ее сестра, жена Додона, ныне запертая в высокой башне.
Он пнул коня в бока и поехал вперед. Там одиноко маячил Мрак на
большом черном коне. Любоцвет смотрел вслед, раскрыв рот. Во взгляде юного
