наши шкуры.
По очереди с Ховрахом отряхнули крупинки льда. Мрак потряс головой,
во все стороны разлетелись крохотные льдинки. Женщина отворила дверь в
комнату. Оттуда пахнуло теплом, Мрак сразу ощутил запахи смолистого
дерева, что неспешно сгорает в очаге, но почувствовал и запах запустения,
временности, словно женщина лишь переночевала здесь, а завтра уйдет
дальше.
В комнате Мрак лучше рассмотрел женщину. Она была немолода, очень
немолода. Он не вызвался бы сказать, сколько ей, ибо редкие из них годам к
сорока перестают меняться, так живут до самой смерти, которая всем всегда
кажется внезапной.
Глаза женщины были огромные, страдальческие, вспыхивающие то
надеждой, ведь эти же двое как-то пробрались через метель, то снова
становились испуганными: за этими не было погони, они могли ощупывать
каждый камень, прежде чем поставить на него ногу...
Ховрах уже сидел перед очагом, держал над огнем красные распухшие
ладони. Мрак сбросил полушубок, сел на лавку. Женщина перевела взгляд с
Ховраха на него, и Мрак понял, что ее интересует только он.
Пока пили горячее, отвар оказался с бодрящими травами, женщина сидела
молча. Взгляд ее был устремлен в окошко. Там было видно только бушующий
ливень, но она все смотрела и смотрела. Даже в ее напряженной спине было
столько ожидания и отчаяния, что у Мрака запершило в горле.
Он подержал пустой ковшик в ладонях, сомкнул пальцы. От толстых
глиняных стенок переливался сухой жар, размораживал застывшую кровь в
ладонях.
-- Что ищете? -- спросила женщина мертвым голосом.
Мрак сказал с неловкостью:
-- Не обращай внимания, мать. Наша суета -- это так, пустяки...
Ховрах обиделся:
-- Это царя отыскать -- пустяки? Да ежели не найти, то завтра же...
ну пусть через неделю это воронье, гордо именуемое себя Орлами, Волками и
прочим зверьем, слетится в Куяву как на дохлую корову! Но на этот раз уже
не уберется. А нам лучше иметь одного дурня на троне, чем ватагу зверья.
Женщина спросила без интереса:
-- Царь исчез?
-- Уже с неделю,-- ответил Ховрах обидчиво.-- Да ты, поди, знаешь.
Лучше тебя нет ведуньи на всем белом свете! Так говорят, и я верю. Ты и
сейчас еще красавица, а в молодости была... ого!.. Да ты и сейчас еще
молодая и красивая...
Женщина устало отмахнулась:
-- Уймись, Ховрах. Здесь твои подкаты не сгодятся. Царь исчез в
долине?
-- Да,-- ответил Мрак неуклюже.-- Он должен был бы добраться
быстро... Лишь только скинул бы веревку.
Она чуть повернула голову, Мрак увидел бледную улыбку на бескровных
губах.
-- Его нет в долине, доблестный Мрак. Но в любом случае ты должен
опасаться не только царя, но еще больше -- Горного Волка.
-- Этого Волка Ущелий? -- воскликнул Ховрах.-- Да, с тем зверюкой
лучше не сталкиваться. Он побеждает всех.
Мрак проворчал:
-- На всякую силу находится другая сила.
Женщина долго молчала. Мраку показалось, что она забыла про них.
Наконец тихим голосом, похожим на легкое дуновение ветра, произнесла:
-- Горного Волка тебе не победить.
-- Возможно,-- согласился Мрак.-- А возможно и нет.
Она покачала головой:
-- Его вообще убить невозможно.
-- Ну?
-- Поверь, чузежемец.
Мрак проворчал:
-- Все-таки поверить не берусь. Говорят, даже боги умирают.
-- Горный Волк не бог, но умереть ему не дано.
Что-то странное в словах женщины заставило его спросить настороженно:
-- Почему? Умирают все.
Она с усилием повернулась от окна. Отчаяние в ее глазах было
невыносимым. Но Мрак увидел как к отчаянию добавилась еще и горечь.
Мертвым как вьюга голосом сказала медленно:
-- Горному Волку повезло... Неслыханно! Однажды, это было лет десять
тому, сам Маржель забрел в одинокое жилище его матери. Он бродил по землям
и народам, воспевал подвиги, смерть в бою, голодал и мерз как все
смертные. И когда бедная женщина накормила и напоила, выставив на стол
все, что было в доме, к тому же зарезала для гостя единственную в
хозяйстве курицу, Маржель растрогался и спросил, что бы она больше всего
хотела узнать.
-- Догадываюсь,-- кивнул Мрак.-- Мать есть мать.
-- Да. Мать сразу же спросила, где сейчас ее сын. Маржель ответил,
что в долине, где граница между Артанией и Славией. Мать робко спросила,
что сын делает, и Маржель ответил, что бьется один с тремя противниками.
Мать в ужасе воскликнула, не скажет ли гость, сколько ее любимому сыну
осталось жить такой жизни... И Маржель, посмотрев в огонь, увидел, что
соратники Горного Волка уже пали, он окружен врагами, а сзади
подкрадываются с длинными копьями... И он честно ответил матери, что ее
сыну отпущено столько же времени, как вон той догорающей головне в очаге.
Она замолчала, посмотрела прямо на Мрака. Тот пожал плечами:
-- Признаюсь, не знаю, как поступила. Зарыдала? Начала рвать на себе
волосы? Порвала одежды в знак скорби? Бросилась в ноги Перуну? То бишь,
Маржелю?
-- Нет,-- ответила женщина.-- Она бросилась к очагу и голыми руками
выгребла из россыпи углей догорающую головешку.
Мрак задержал дыхание. Он словно ощутил в воздухе запах горящего
человеческого мяса, когда руки матери выгребали из раскаленных углей, где
плавится даже металл, крохотный кусочек дерева.
-- Понятно,-- сказал он с благоговением.-- Только руки матери...
Только ее любовь! Да, я знаю, слово богов нерушимо. Даже другие боги не
могут его изменить или нарушить. Так что Горный Волк может за себя не
страшиться?
-- Он и раньше не страшился. Хотя, конечно, теперь очень гордится
своей неуязвимостью, но приписывает своему воинскому умению. Которое,
правда, в самом деле велико.
Мрак хмурил брови, кряхтел. Предположил с неловкостью:
-- Горный Волк -- подлая тварь... но не могу же прийти к старой
женщине, сказать: отдай ту головешку, я спалю ее вместе с твоим сыном!
-- Ты не можешь,-- согласилась ведунья,-- но другие...
-- Что? Уже приходили?
-- Никто на свете, кроме меня, не знает о таком пророчестве. Кроме
меня, матери и самого Маржеля. Но любовь матери безмерна. Она все равно
страшилась, что когда-то секрет ее сына раскроется. И тогда кто-то из
врагов явится за головней. Однажды ночью она переоделась простолюдинкой,
прокралась к выходу из города. С тех пор ее никто не видел. Нищенкой ли
скитается, отшельницей ли живет в лесу -- кто знает? Горный Волк счастлив
своими кровавыми победами, а мать счастлива, что попрежнему может
заботиться о своем ребенке, оберегать его. Для матери это самое важное,
чтобы ее дите уцелело. А каким бы не был для других чудовищем, но для
матери всегда останется тем крохотным розовым младенцем, который пачкал
белье, и тем карапузом, что со счастливым смехом бегал за бабочками...
А Ховрах закончил похлебку, выскреб котелок, с сожалением заглянул
вовнутрь:
-- Хорошо готовишь. Только твоя сестра может с тобой в этом
потягаться. Да и то, не знаю, не знаю...
-- Брунька? -- спросила женщина с бледной усмешкой.-- Ты и у нее
побывал? Ну, Ховрах...
-- Чудесная женщина,-- сказал Ховрах быстро.-- Тоже почему-то в
одиночестве. Я не один предлагал ей пойти замуж. Отказывается! Сидит как
сыч вдали от людей. Почему? Такая красивая!
-- Колдуны редко встречаются.-- сказала она,-- Почти не дружат. Друг
на друге не женятся... А жаль. Могли бы родиться удивительные дети.
-- Почему не женятся?
-- Спор из-за пересоленного супа может вызвать грозу, поджечь лес,
уничтожить посевы... У колдунов обычно горячий нрав, иначе не стать
колдунами. Так что им лучше жить в одиночестве.
Ховрах задумчиво поскреб голову:
-- Да, на такой лучше не жениться.
-- Чародейство,-- сказала женщина тихо,-- это как огонь. Люди
научились им пользоваться, не понимая его природы. Да и сейчас не
понимаем. Так и с чарами. К чародею нужно относиться с почтением, как к
человеку, у которого в руке пылающий факел. И тот и другой могут принести
как вред, так и пользу. Но только сумасшедший бросится наносить вред ни с
того, ни с сего!
Ховрах еще раз заглянул в котелок, поднялся с великой неохотой:
-- Ага, а если колдун в самом деле сумасшедший? Такое может быть?
-- Может.
-- А бывают?
-- Да. За все время я слышало про одного. Нет, даже про двух.
-- Ого!
-- А сколько сумасшедших среди простых людей? Разве меньше?
Ховрах обиделся:
-- Погляди на нас! Разве не видно, что таких как листьев в лесу?
Глава 19
Когда покинули ведунью, а дольше засиживаться у страдающей женщины
было бы недостойно, Ховрах сказал довольно:
-- Видишь, что значит корчма? Там все узнать можно.
У Мрака перед глазами все еще стояло измученное лицо. Он оглянулся,
избушка едва виделась, но ему почудилось бледное пятно в единственном
окошке.
-- Как же будешь искать царя дальше?
-- А в корчме,-- объяснил Ховрах.-- Туда сносят все слухи.
-- Ладно,-- сказал Мрак,-- ежели я больше не нужен для жертвы, то я
пошел. Прощай!
-- Береги жабу,-- напомнил Ховрах.
-- Что вы все о жабе? Хоть кто бы сказал: береги себя.
Он круто свернул и побежал вниз, прыгая по камням. Вскоре спустился в
долину и пошел по выбитой конскими копытами дороге.
Слабое осеннее солнце доставало до земли жиденькими лучами, и он
выудил жабу из мешка, посадил на плечо. Жаба благодарно сопела в ухо, за
шерсть безрукавки держалась цепко.
Он все еще вспоминал, понурившись, отчаянные глаза ведуньи, когда
услышал конский топот. Не оглядываясь, уже по стуку копыт видел, что
догоняет его конь с легкими сухими ногами, не могучий и не шибко
выносливый, но очень быстрый, стремительный, весь словно выточенный из
дерева, без капли жира, перевитый сухими мышцами и жилами. А всадник не
велик и не грузен, иначе копыта стучали бы реже и глуше.
Он многое еще мог бы сказать как о коне, так и о всаднике, любой
опытный охотник расскажет, но остальное неважно, а важно лишь то, зачем
всадник догоняет и почему не замедляет стремительный галоп!
Солнце светило сбоку, он мог бы попытаться и по тени, но не успевает,
это не драка с толстым мужиком, здесь все на скорости, точности... и он,
собрав все мышцы, внезапно пригнулся, вы
бросил вверх руку, ощутил удар, кисть ожгло болью, откинулся назад,
упершись ногами.
Рвануло сильно, но устоял, а на дороге впереди с силой ударилось
оземь загорелое тело, подпрыгнуло и покатилось по твердой земле. Конь
пронесся дальше, вздымая пыль. замедлил бег, оглянулся, сошел на обочину и
принялся жевать траву.
Мрак, морщась, разматывал узкий ремешок. Тот обвился вокруг кисти,
резное кнутовище болталось у земли. Еще чуть, и плеть рассекла бы до
крови.
Жабу тоже сбросило толчком, она кувыркнулась в пыли, поднялась и
непонимающе смотрела на Мрака. Он поднял, сдул пыль, снова посадил на
плечо. Жаба теперь вцепилась всеми четырьмя, еще и прижалась пузом.
Всадник с трудом перевернулся на живот, приподнялся на четвереньки.
На Мрака зло и растерянно смотрела молодая женщина. Она была хороша,
распущенные волосы перехвачены узким обручем с камешком на лбу. Звериная
шкура, заменяющая платье, из двух частей, оставила голым живот, руки, а
также левую грудь -- небольшую, коричневую от солнца. На поясе болтался
небольшой нож в ножнах, но меч и лук, как заметил Мрак, остались
притороченными к мешку позади.
Мрак с любопытством наблюдал как она передумала встать, просто села в
пыли посреди дороги. На плече, локте и вдоль бедра тянулись кровавые
