града и потайных мест и с нашими топорами мы защитим эти земли!
В дверь заглядывали, там нарастал говор. Соломон, не
поворачиваясь, велел громко:
-- Пейсах, быстро беги за старейшинами. Мы должны перед
Исходом... поговорить. Пусть соберутся все. Это очень важно!
Глава 55
Троих пришлось снимать с повозок, а один уже выехал за
городские врата. Конники Руса догнали, но Аарон, это его
домочадцы покидали город первыми, уперся, пришлось уговаривать
посланным Соломоном иудеям.
Они собрались в доме Соломона. По слову Руса доставили
Корнила. Волхв недоумевал, а Рус сказал ему горячим шепотом:
-- Я предложил им перезимовать. Понял? Я не хочу, чтобы
они замерзли в дороге!
Корнило, к великому облегчению Руса, кивнул. В глазах
волхва было понимание и сочувствие. Рус надеялся, что волхв
истолкует его заботу об иудеях всего лишь как желание спасти
Ис, она тоже уезжает с иудеями, но Корнило сказал неожиданно:
-- У нас сложили головы лучшие воины. Да и у них тоже...
Он умолк, Рус спросил быстро:
-- Ну и что?
-- Я говорю, -- замялся Корнило, -- что иудей, хоть и
тупой народ, но сумел накопить кое-какие мелочи по части
врачевания... Да и сады у них, я таких даже в наших теплых
краях не зрел. Да и разное всякое знают... Без пользы нам, но
все-таки интересно.
Рус спросил настороженно:
-- Ты это к чему речешь?
Корнило отступил, давая дорогу дряхлым старцам. Их вели
под руки в дом, те опасливо посматривали на громадных скифов.
-- Да так, -- ответил он неопределенно. -- Если, смекаю,
за зиму не успеем все от них перенять... то пусть и дольше
останутся. А что? Не облезем.
Сердце Руса колотилось так отчаянно, что стало трудно
дышать. Кровь бросилась в голову, заломило виски. Все уже
уселись за большим столом, слуги исчезли. Соломон вопросительно
смотрел на скифов. Рус кивнул, быстро сел на лавку. Все взгляды
были обращены на него. Он откашлялся, впервые в жизни чувствуя
такое смущение, в то же время кровь гремела в ушах, он старался
сдержать голос, что дрожал и куда-то торопился:
-- Я предлагаю вам... остаться на эту зиму. Лучше ехать
весной, когда земля подсохнет. А еще лучше остаться дольше...
намного дольше! Да что я говорю... Рука не дрожит, когда
вздымаешь залитый кровью меч, когда рубишь и вырываешь сердца,
а сейчас... Что вяжет мой язык так люто? Почему не могу
сказать, что мы сгубили в кровавой резне лучших воинов. Ваших и
наших. Конечно, и мы, и вы знали похуже времена. Ваше племя
пошло от единственной пары, и наше -- тоже. Но сейчас могут по
нашим следам прийти недобрые. И второй раз уцелеть уже не
удастся. Если же мы объединим наши племена... а почему нет?..
смешаем нашу кровь... ну, пусть не сразу!.. сможем выстоять
против всего мира.
Он сел, чувствуя себя странно опустошенным после такой
длинной для скифа речи. По лбу поползли капли пота. Он боялся
смахнуть их, держал лицо строгим и надменным.
В гробовом молчании старейшины Совета обменивались
осторожными взглядами. Один старец, по виду едва ли не самый
древний, покачал головой:
-- Как могут наши племена слиться, пусть даже в недалеком
будущем, или даже жить на одной земле? У нас столько законов,
которых вы исполнять не станете. А для нас они обязательны. Еще
Ной велел соблюдать! К примеру, не есть мясо с кровью,
оторванное от живого существа...
Рус вскинулся, один из древнейших обычаев, поддерживает
воинственный дух, отказаться нельзя никак, но Корнило, к его
удивлению, шепнул:
-- Соглашайся.
-- Ты сдурел? -- прошептал Рус яростно.
-- Нет законов для всех, -- шепнул Корнило. Он посматривал
на старцев хитро. -- Даже у них, думаю, нет... В самом деле,
нечего печень убитого врага жрякать всему племени. Да, сказать
правду, наше племя никогда и не ело такое мясо с кровью.
Смекаешь?.. А вот для воинов, убивших врага в бою, этот обычай
останется. Еще не понял? Воины и так как бы за племенем или над
племенем. Упражняются с мечами, бегают с двухпудовыми камнями,
прыгают в доспехах в воду. Разве так живет племя? Воины -- это
уже не племя, а отдельная дружина.
Вид у старейшины был скептический, он ожидал отказ, но Рус
вдруг прямо встретил его взгляд:
-- Согласен.
В комнате пронесся шепот изумления. Соломон переспросил
неверяще:
-- Ты запретишь своему племени есть мясо с кровью?
Рус кивнул:
-- Именно так, как ты сейчас сказал.
В свою очередь к уху Соломона наклонился Аарон, спросил
подозрительным шепотом:
-- Думаешь, они будут соблюдать эти заветы?
-- Нет, не думаю, -- ответил Соломон с грустной улыбкой.
-- Они слишком бесхитростны. За версту видно, когда собираются
солгать... Но соблюдения правил наполовину уже лучше, чем
полное бесправие. Главное, что мы можем сделать, это ввести эти
правила в закон. А где ты видел, чтобы законы выполнялись
охотно? И целиком?
-- Хочешь сказать, что постепенно...
-- Да. Скифы еще не знают, чего можно добиться медленным
давлением шаг за шагом.
Рус поднялся, разговоры оборвались. Все взоры были на
огромной фигуре варварского князя. Он сказал громким
мужественным голосом:
-- Мне надо в свой стан. Но я вернусь за вашим словом.
Он кивнул Корниле, тот нехотя поднялся. Надо дать старцам
поговорить без чужих ушей, обсудить, посоветоваться со своим
богом.
Когда стук копыт затих, тишина словно взорвалась голосами.
Соломон чувствовал, что слишком ошеломлен, чтобы сказать что-то
стоящее. Сидел, прислушивался, сам не открывая рта, наконец
потихоньку выбрался из-за стола. Старейшины срывали голоса в
споре, воздух накалился.
Соломон вышел на крыльцо, по улице несся всадник,
распугивая людей. Конь остановился у крыльца как вкопанный. Ис
спрыгнула легко, щеки ее горели как утренняя заря.
-- Я... я не верю... -- воскликнула она. -- Ни тому, что
Рус мог такое предложить, ни тому, что вы можете согласиться!
Она трепетала как мотылек на ветру. Соломон любовался ею с
грустной улыбкой:
-- Рус знает, что невозможно жить нам на одной земле...
Обязательно возникнет новая вражда, а затем и... Мы можем
только слиться в один народ. Именно сейчас, пока скифы
обескровлены и пока они еще уважают нас за ту резню.
Она вскрикнула:
-- Но вы! Как можете решиться вы?
-- Мы еще не решили, -- ответил он мягко, -- но я думаю,
что мы... все-таки примем удивительное предложение Руса. Это
ведь племя Гога и Магога, которому предназначено уничтожить
народ Израиля! А если мы сольемся с ним, то в нем исчезнет этот
свирепый дух.
Ее губы прошептали:
-- Но исчезнете и вы...
-- Нас было двенадцать племен, -- напомнил он печально. --
Мы только одно... Куда-то ушли еще одиннадцать. Неужели все
погибли? Хоть одно да уцелеет! И тогда Израиль возродится из
нашего пепла.
Она сказала сердито:
-- Но если каждое из племен, столкнувшись с бедой, решит
исчезнуть, только бы утащить с собой в бездну врага, то что
будет? Врагам нашим несть числа. А племен наших всего
двенадцать! А сколько осталось на сегодня?
Он поморщился, словно пережидал сильнейшую боль. Голос
стал хриплым от страдания:
-- Врагам несть числа... но они всем враги, а не только
нам. Они уничтожают друг друга, нам только надо стоять в
стороне. А сыны Гога -- это другое. Гог, старший сын Яфета,
решил, что отца его изгнали. Изгнали могущественные враги из
страны богатой и обильной. Изгнали, отняв сады, земли,
богатства... И сын горит жаждой отомстить за отца. И эту жажду
и ненависть он передал своим детям. А их правнуки уже и не
знают, почему так ненавидят нас и почему должны прийти в
Опаленный Стан, чтобы уничтожить весь народ, там живущий.
Уничтожить всех, даже младенцев. Забить весь скот, вырубить
сады, засыпать родники и каналы. Но они живут с этой мыслью...
Она долго молчала, потрясенная. Спросила робко:
-- Но почему они так решили? Почему Яфет, видя ростки
зарождающейся ненависти, не сказал, что мы все -- одно племя?
Теперь молчал долго Соломон. А когда заговорил, голос был
нерешительный, словно стыдился чего-то:
-- Подавлен был не только Яфет... Но и наш предок -- Сим.
И третий брат -- Хам. Предания говорят, что они всю жизнь
положили на какое-то великие деяние, что должно было их
возвысить до уровня богов. Или бога, если тогда уже знали
одного... Теперь говорят, что они строили гигантскую башню,
дабы достичь небес. И поднялась она так высоко, что годы
уходили на то, чтобы доставить кирпич на самый верх. И если
кирпич вдруг падал вниз, то плакали кровавыми слезами. Но не
плакали, когда падал человек...
-- Бог рассердился и разрушил башню, -- быстро сказала
она, -- но это легенда!
Он пожал плечами:
-- Кто знает, что за гигантскую башню они строили? Ведь ты
же сама говоришь, что мы за последние сотни лет проделали
большой путь. Однако наши дома стоят здесь около тысячи лет...
-- Ну, я имею в виду другой путь, -- сказала она сердито.
-- Ладно, я поняла. Мы тоже идем... или строим, но благоразумно
не рвем жилы, как делали три брата. Они пытались достичь небес
в течение своей жизни, а мы это пытаемся сделать за срок жизни
нашего племени. Но почему между братьями вдруг вражда?
-- Крах великого дела, -- сказал он. -- Разрушение
замыслов... Что у них там случилось, можно только гадать. Ясно
только, что вмешательство бога было лишь оправданием. Мол, если
бы не бог, то мы бы... Сама знаешь, когда что-то не получается,
то сразу начинаешь винить друг друга.
-- А когда получается, то себе приписываешь большую часть
заслуг, -- добавила она невесело.
-- Увы, таковы люди. Пока верили, что получится, у них
явно был, как водится в этих случаях, единый замысел, единая
воля, единое стремление, единый язык. А когда рухнуло... или же
устали от все возрастающих усилий... сама знаешь, что сперва
любое дело видится как легко выполнимое, но пошли раздоры,
упреки, заговорили на разных языках... Ну, простой народ
понимает это буквально, как и саму башню до небес. Но мы,
Знающие, понимаем суть. Симу и Хаму было так же тяжело, как
Яфету. И все трое разошлись в разные стороны. И больше не
виделись друг с другом. Нет, вражда вряд ли, но что не хотели
видеть друг друга -- объяснимо. Сим, как гласят наши источники,
тоже всю оставшуюся жизнь был хмур, желчен, и выглядел как
человек, который не может оправиться от понесенного жестокого
поражения.
-- Наивный, -- сказала она с жалостью.
-- Не суди его, -- сказал он строго. -- Без попытки трех
братьев мы бы не знали, что это невозможно... сделать на одном
рывке. Мы мудрее лишь потому, что пользуемся и их знаниями. Их
горьким опытом.
Она провела ладонью по лицу. Ему показалось, что она
стряхнула слезу.
-- Ладно, -- голос Исфири был прерывающимся, -- я
понимаю... Мы как слабый воин, что дерется с гигантом на краю
пропасти, цепляется за его одежду, чтобы утащить в пропасть и
его.
Он взглянул на нее быстро, опустил взор. Она была хороша в
своем приливе жертвенности.
-- Это не обязательно, -- сказал он, колеблясь. -- Есть и
другой шанс. Наша жертвенность не должна пройти даром. Мы ведь
не в пропасть падаем! Из сплава двух таких разных народов
появится нечто новое... что это будет за народ?
Ездра, который и раньше не чувствовал страха перед
грозными сынами Гога -- все в руке Всевышнего! -- с
удовольствием шел из своей веси к темным стенам Нового
