-- Да еще ночью, -- подтвердил Белоян, по-медведистости не заметив
насмешки, -- оно сегодня возникло, но с места ни туда, ни сюда.
Его костлявый палец с такой силой уперся в звездное небо, что
Владимиру послышался стук, с каком дротик втыкается в бревенчатую стену.
Под той звездой в слабом свете луны блестела крыша среднего терема. В
окнах горел ровный свет лампадок, изредка двигались темные угловатые тени.
На крыльце по блеску на шлемах угадывались двое в доспехах иноземной
работы. В отличие от шумных богатырей Владимира, их не видели на пирах, на
потешных боях, конных скачках. Владимир успел постранствовать, повидать
мир, уже встречал таких вот тихих, которые зря кулаками не машут, а если
меч вынимают из ножен, то не для пустой похвальбы.
Он заставил губы раздвинуться в усмешке:
-- Удивил. Это и без тебя знаю.
-- Сегодня... не так, -- предупредил волхв. -- Берегись, Владимир.
Это тебе не с мечом врываться в самую середину чужого войска... Там
красиво, доблестно, а здесь тише и... гораздо опаснее.
-- Насколько?
Медвежьи глазки зло блеснули. Владимир ощутил как по всему телу
пробежали сотни иголок, будто по голому прокатили ежом. Затем угольки в
глазах чуть погасли, зато из-под верхней губы предостерегающе блеснули
длинные медвежьи клыки:
-- Без кольчуги не показывайся.
-- Ого!
-- Княже... Я зрел еще знак. Очень опасный враг находится и рядом с
тобой.
-- Кто?
-- Если бы знал, сказал бы сразу!. Да что там сказал, удавил бы,
только и делов.. Но видение было смутным, кто-то очень мешал... Это
человек пирует у тебя вместе со всеми, смеется и пьет как все твои
богатыри... он и сам может быть среди богатырей, как и среди других
знатных людей...
Владимир зябко повел плечами. Такое человек бывает опаснее всей
дружины, даже всего войска. Удар кинжала, ложка яда или удавка на горле --
и вместо одного государства может возникнуть совсем другое...
-- Ты хочешь, чтобы я начал шарахаться от своей тени?
-- Просто будь осторожен.
-- От всего не убережешься, -- сказал Владимир, на горле уже
чувствовал чужие хищные пальцы. -- А этот человек может быть всем. Скажи
лучше о чем-нибудь добром, не опасном...
Из открытых окон главного терема снова донесся взрыв хохота, пьяных
криков, звон разбитой посуды. Владимир не шелохнул бровью, а Белоян
прорычал с насмешкой:
-- Тебе пора. Стол зовет.
-- Надо, -- ответил Владимир с досадой.
-- Надо ли?
-- Белоян... Ты же знаешь, что у русов пир -- это больше, чем пир!
Он толкнул дверь, оба даже остановились на пороге, оглушенные после
свежего ночного воздуха жаркими запахами жареного мяса, рыбы, чеснока,
восточных пряностей. В просторных сенях жарко и чадно, мясо жарят не
только а поварне, но прямо в Золотой палате, на виду у пирующих. Из палаты
выбегали отроки с пустыми блюдами, другие спешно вносили жареных лебедей,
горки перепелов, втроем занесли широкое дубовое блюдо, где на боку лежал
жареный кабан с торчащим ножом в спине. Кабан был размером с коня, а нож
-- с меч-акинак.
Запахи жареного мяса и жгучего перца едва не сшибали с ног. Палата
огромна, но стены едва не трещат под напором пирующих. Княжеский стол на
небольшом помосте, там пируют избранные, а от него двумя рядами уходят
через всю палату еще столы. Богатыри и бояре сидят тесно на массивных
дубовых лавках, столы вбиты в пол, уже не перевернут в драках.
Рядом с пустым креслом князя смотрит в потолок высокой спинкой такое
же, только украшенное золотом и драгоценными камнями. На самом верху
укреплена корона из червонного золота, по ободку блещу т крупные яхонты, а
на самом верху горит огромный изумруд, любимый камень князя. Это кресло
жены князя, но никто не помнил, чтобы в него опускалась хоть одна женщина.
Глава 2
Воздух в палате, хоть топор вешай. Все красные, распаренные, вино
льется рекой, уже не столько в раскрытые пасти, как мимо, портки
промочили, на полу лужи от вина и блевотины, груды костей, псы уже не
дерутся, а обожрались так, что позволяют наступать на лапы, только бы не
шевелиться... Гвалт несносный, орут и перекрикивают друг друга, каждый
бахвалится своими подвигами, а чужих слушать не желает, кое-кто уже с
окровавленными повязками: видать, за время его отлучки хватались за
ножи...
Стиснув челюсти, он несколько мгновений в полнейшем бессилии наблюдал
за буйством. Власть любого князя держится на мечах его дружины. Здесь
собрались сильнейшие, знатнейшие, за каждым старшим дружинником стоят его
вои, смерды, земли, даже племена, с которых собирают дань и привозят ему в
Киев. Не всю, конечно, часть по уговору остается на прокорм их собственных
дружин.
Илью Жидовина бы, прозванного Муромцем, сюда, мелькнула мысль. Тот не
любит этих разряженных, мигом бы обломал рога. Супротив него богатыря
нет... Но Муромец сейчас на дальней заставе богатырской. Семь суток
скакать до Киева без отдыха. Да и можно попасть из огня в полымя: сам
Муромец не раз в пьяном угаре разносил кабаки, бил и калечил стражу, что
пыталась унять... Самому князю дерзко грозился уши надрать...
Добрыня мог бы справиться, но тот либо в Новгороде, либо тоже с
Муромцем на заставе. А Лешак, поповский сын, сам не справится. Да тоже
сейчас на заставе, от Муромца не отходит...
При виде князя богатыри заорали, вскинули кубки. Сколько же вина в
них помещается, мелькнуло в голове. Он широко улыбнулся, приветственно
вскинул руки -- обнаженные до плеч, длинные и толстые, перевитые сухими
мускулами, настоящие длани воина.
По правую руку князя сидел сам Тудор Садмизович -- начальник всех
берендеев на службе Владимира, немолодой, слегка погрузневший, но еще
способный вскочить на скачущего коня, пересесть на скаку на заводного, не
покидать седло двое, а то и трое суток. Он пихнул Владимира в бок:
-- Что лучше все-таки с батырами, чем с мудрецами?.. Ха-ха!
Владимир ответил красивым мужественным голосом то, чего от него
ждали:
-- Мудрость к нам еще придет, когда головы покроются инеем. А пока в
жилах кипит горячая кровь -- будем веселиться!
За его столом радостно заржали, снова вскинули кубки. Взмыленные
отроки сбивались с ног, едва успевая заменять пустые кувшины полными.
Бесконечный пир вспыхнул с новой силой, словно костер, в который
подбросили охапку сухого хвороста. Воевода Претич сам взялся прислуживать
князю, наливал ему в кубок, заботливо подвигал ближе братины с хмельным
медом, потчевал изысканными яствами. А когда старшие слуги пытались его
заменить, шугнул их, заявив громогласно, что это великая честь служить
столь великому князю, как на поле брани, так и за пиршественным столом.
За Тудором дальше сидел Кучуг -- печенежский князь на службе у
Владимира, далее разместились воеводы и знатные бояре: Волчий Хвост,
Байдук, Улан, за ними -- варяжский ярл Якун, а из богатырей за княжьим
столом сидели Ратмир, Ян Усмович, Андрих Добрянков, Козарин, а также
только что явившийся с дальней заставы богатырской знатный богатырь
Твердохлеб Длиннорукий...
Стол для богатырей, менее знатных подвигами, накрыли во второй
палате, Серебряной, а в обширном княжьем дворе расставили столы для
простого люда. Пусть всякий найдет место за столом, обильное питье, без
которого на Руси не быть, и всяческую дичь, доставленную из дремучих
окрестных лесов.
В палату вошли встали за спинкой княжеского кресла два волхва:
Стойград и Велетич. Оба многое умели и еще больше знали, могли лечить
опасные недуги, зашивать рваные раны, постигали движение звезд, а в знании
небесных сфер могли переспорить любых мудрецов Востока, но что простому
народу движения небесных сфер? Гораздо важнее, что волхвы зрели в земле
клады. Стойград на два заступа, а Велетич на все пять, так что нередко их
сажали в крытые повозки, возили по окрестным землям.
Можно бы, конечно, одного Велетича, но больно стар, тряски не
выносит, и как Владимиру ни требовалось закопанное золото скифов и других
древних народов, все же волхвов берег, а к полуразмытым дождями и ветрами
древним курганам волхвов носили в носилках из скрещенных копьев, как
раненых бойцов.
Правда, так удавалось добираться только до кладов, закопанных простым
людом или же разбойниками, а цари и полководцы свои сокровища хоронили под
землей глубоко, ни один волхв не узрит, а для того, чтобы скрыть следы,
нередко копателей убивали, а по месту похорон прогоняли несметные табуны
коней, дабы копытами вбили в землю малейшие следы работ...
Тудор что-то принялся рассказывать Кучугу, похохатывал, Кучуг то
хмурился, то вскидывал брови. Владимир толкнул его локтем:
-- Когда больше двух, говорят вслух.
Тудор мгновенно повернулся к нему всем грузным телом, стремительный и
быстрый, несмотря на дородность и годы:
-- Да о козлах все речь!.. Не разумеет меня этот козел...
-- Кто? -- не понял Владимир.
К его уху наклонился Претич, сказал усмешливо:
-- Гусляр сейчас пел!.. Не то песнь, не то притча, не то камешек в
чей-то огород Мол, два козла встретились на узком мостике через реку. Ни
один не захотел попятиться, уступить другому. Начали бодать рогами, только
треск пошел... Герои! Бились так, что искры сыпались. Ни один не уступал
другому ни по силе, ни по ухваткам. В конце-концов, устали, сцепились
нечаянно рогами, упали с мостка... и утопли в бурной реке.
Владимир пожал плечами:
-- Подумаешь, козлы! А бараны разве не такие? У меня и баранов вон
сколько...
-- Такие же, -- согласился Претич, он прятал усмешку. -- А потом, как
спел он дальше, по тому же мостику пошли с двух сторон две козы.
Встретились точно так же на середке, ни одна не захотела уступить
другой...
Тудор бесцеремонно вмешался:
-- А я говорю, на мясо таких коз! От них и молоко дурное... И козлята
пойдут уродами. Не бабье это дело: бодаться!
Владимир молчал, еще не зная о чем речь, но чуя подвох, а Претич
закончил победно:
-- И козы придумали, чтобы ни одной не пятиться. Одна легла, другая
осторожно прошла над ней, а там и первая встала, каждая пошла в свою
сторону.
Тудор презрительно фыркнул, а Кучуг, дотоле молчавший, сказал
сожалеюще:
-- Не пойдет. То козы, а то козлы! Мужская гордость не позволит лечь,
чтобы другой прошел над тобой. Это ж все равно, что признать себя
побежденным. Это ж всю оставшуюся жизнь помнить, что кто-то над тобой
прошел? Нет, лучше в речку упасть.
Тудор ухватил в громадную лапищу кубок:
-- Лучше красивая смерть, чем вот так...
К нему потянулись, кубки и чары звонко сомкнулись над столом, щедро
разбрызгивая капли. Богатыри за дальними столами вставали с кубками, орали
здравицу и пили стоя. Пили из объемных кубков, пили жадно как в знойной
пустыне, пили с одинаковой охотой, хоть за великого князя, хоть за гордых
козлов на узком мостике.
За дальним столом один из богатырей, Сиявуш, уже красный и потный от
выпитого, внезапно хватил с размаху серебряным кубком по столу. Там даже
не качнулось, стол из вековых бревен, но кубок смялся в лепешку. Сиявуш
захохотал:
-- Всего лишь серебро!
Его сосед, богатырь Волчий Клык, захохотал еще громче:
-- Из чего пить будешь? Я не дам совать твое кабанье рыло в мой!
Сиявуш грохнул кулаком о стол. Посуда подпрыгнула выше:
-- Я пил у короля Олафа из золотых кубков!.. Когда служил у короля
Кнута, мне подавали кубок из золота и с драгоценными камнями!... А в
