стратегических интересов и Трафальгарскую площадь.
Президент стиснул зубы, помолчал, а когда заговорил, голос снова были
сухим и ровным:
- Вы полагаете... почему вы полагаете, что может дойти до
столкновения?
Госсекретарь наклонил голову:
- Наш флот и флот русских в одинаковом положении. Теперь решается,
кто кого переможет. Дело не в силе...
- Переможет? Что за странное слово?
- Русское. Оно означает, что дело в силе... но не только в силе.
- Поясните?
Вопрос был задан раздраженно, почти с криком, и госсекретарь пригнул
голову, как от удара, заговорил вкрадчиво, убеждающе, ибо за слова,
которые вертелись на языке, мог, в самом деле, получить по голове:
- Представьте себе Шварценеггера, который прогуливается по
центральной улице. Он в хорошей форме, жизнью доволен, ему улыбаются
женщины, на нем костюм от Кардена, ботинки от Ле Монти, а пахнет от него
мужественным лосьоном Деним. И вот навстречу прет пьяный ниггер...
простите, американец афро-азиатского происхождения, пьяный в задницу.
Завидев Шварценеггера, кидается к нему с намерением подраться. Что делать
Шварценеггеру?
- Дать по шее, - раздраженно ответил президент.
- Но нигер порвет на нем костюм, заблюет дорогие ботинки, а от его
грязных лап месяц будешь отмывать уже не Денимом, а теркой, что скребут
коней. Ниггеру же... простите, американцу афро-азиатского происхождения
плевать, что Шварцнеггер тоже порвет ему его тряпки, облюет его ботинки
или то, что он называет ботинками. Это, во-первых...
Он умолк в нерешительности, президент раздраженно потребовал:
- Что там на сладкое? Выкладывай.
- Второе гораздо хуже, - вздохнул госсекретарь. - Шварцнеггеру вряд
ли будет слава от такой драчки, а вот американец афро-азиатского...
Президент прервал:
- Этот кабинет надежно защищен от прослушивания. А негры и есть
грязные твари, не стесняйтесь.
- Гм... так вот этот ниггер будет счастлив, подраться с таким героем!
И уж выложится до последней капли крови, до последнего вздоха.
Понимаете?.. Но есть и "во-третьих", а это вообще мрак... Дело в том, что
в России пошла обратная волна. Мы слишком усиленно насаждали у них секс
вместо любви, цинизм вместо чести... Словом, они пережрали. Теперь блюют и
жаждут не наших сникерсов, а своего соленого огурчика и рассолу. Русские,
в самом деле, готовы вступить в бой и погибнуть с каким-то дикарским
истерическим легкомыслием, которого не сможет понять американская
цивилизация. Они уже нарываются на драку! Они ищут повод. И если мы его не
дадим... это вы хотели сказать?.. то найдут сами.
Глава 39
На одном из островов Полинезии проснулся вулкан. Извержение случилось
ночью, мощное и внезапное. Лавой и пеплом засыпало две крупные деревни,
погибло триста человек, а когда горячим пеплом накрыло еще и два соседних
острова, то от ожогов и удушья погибло еще около тысячи.
От этом сообщили газеты, информация прошла по телевидению. Я
буквально видел как нормальный россиянин, читая газету, покачивает
головой, сочувствует, но еще больше соболезнует бездомной собаке, что вот
уже второй год приходит на автобусную остановку, ждет хозяина.
По-настоящему же его взорвет, когда наткнется на сообщение из зала суда,
где только что закончилось слушание дела по поводу некоего Мамедова.
Уроженец Дагестана, но не дагестанец, ибо нет такой национальности: в
Дагестане живут больше сотни народов - этот джигит был арестован по
обвинению в изнасиловании пятнадцатилетней Оли, дочери школьной
учительницы. Суд однако оправдал за недостатком улик, да и сами
следователи признались журналисту, что очень трудно провести грань между
настоящим изнасилованием и спровоцированным, когда жертва сперва набьется
на половую связь, а потом, когда ей что-то не понравится, поднимает крик,
что ее принудили.
Защита настаивала, что у школьной учительницы дети воспитаны иначе,
чем у актрисы, но суд эти доводы не принял, как и то, что жертве еще не
исполнилось шестнадцати. Суд кончился, как и ожидалось, торжеством
наглеца, который на выходе из суда громогласно заявил, что будет и дальше
трахать этих русских свиней, как и когда ему изволится. В зале были только
родственники девочки, да десяток коллег учительницы, все с одинаково
постными физиономии, скорбные, полные обиды на весь свет, что не ценят их
самую важную на свете профессию и уже три месяца не выдают зарплату.
Информация о таком судебном процессе прошла по телевидению, попала в
местные газеты. Бдительный Черногоров, который замечал все, что творилось
на территории страны, ощутил, что дело не закончилось, установил негласный
надзор. Как вскоре доложили, пятеро парней из "Русского единства"
вооружились монтировками и с неделю ждали бравого джигита, ибо, когда
закон спит, народ вправе брать закон в свои руки. Потом к дозору
присоединились еще двое, но у этих подозрительно оттопыривалось из
подмышек, а держались в сторонке. Еще один дремал, положив руки на руль
машины с работающим мотором.
Черногоров уже забыл о своем наказе, когда информация пришла совсем
неожиданная...
Джигит появился совсем не с той стороны, откуда ожидали. Он шел не из
дома, где в его квартире уже неделю не зажигался свет, а тащился к дому.
Походка его была тяжелая, спина непривычно горбилась, плечи обвисли, а
голову покрывала белая повязка.
Двое, которые явно с пистолетами, поспешно переместились, держались
чересчур небрежно, но взгляды их были прицельными, а вожак из "Русского
единства", чуя своих по духу, попросил:
- Ребята, сперва мы! Я хочу, чтобы он увидел, что его ждет.
Все пятеро сошлись, взяли джигита в кольцо, а когда тот заметил их,
отступать было поздно. За его спиной двое, довольно ухмыляясь, взвешивали
в руках монтировки. Вожак сказал с ненавистью:
- Ну, мразь... Получи!
Он коротко замахнулся, а второй с гоготом ухватился за повязку
джигита, рванул:
- А почему не зеленая, хрен моржовый...
И осекся, а монтировка вожака застыла в воздухе. Голова джигита была
обрита, а на красном воспаленном лбу пламенела огромная выжженная буква,
похожая на "Н". кожа вокруг буквы почернела и обуглилась, вздулась
толстыми багровыми рубцами. Саму букву или знак выжгли так, что
раскаленное тавро явно вдавили в лобную кость. Глаза джигита были
воспаленные, красные, под ними повисли темные мешки. Он сильно похудел,
совсем не напоминал того уверенного здоровяка, каким выходил из зала суда.
- Пошли вон, - процедил он с ненавистью. - А если такие храбрые, то
выходите по одному...
Тот, который сорвал повязку, удивился:
- А когда вы впятером на одного нашего, тоже так говорите?
Он с размаха ударил монтировкой поперек живота. Джигит согнулся от
резкой боли, парень замахнулся, намереваясь врезать по затылку, но вожак
перехватил:
- Тюпа, погоди!..
- Ты чего? - удивился Тюпа. - Мы ж пришли с ним разделаться!
- Да, но кто это с ним разделался раньше?
- А мне плевать... Бейте его, ребята.
Сбоку ударили монтировкой под колени. Джигит слабо вскрикнул и
завалился навзничь. Лицо его было перекошено от боли. Кто-то вдруг
вскрикнул:
- А я знаю!.. Слышал, что эти чернозадые сами хотели выяснить... Ну,
в их общине. Они ж гады, живут в Москве, как в своем ауле!
Вожак прервал нетерпеливо:
- Что ты слышал?
- Я живу в доме, где эти чернозадые скупили два подъезда!.. Моя
собака с ихними то гуляет, то дерется. Вот и слышал, они между собой
гелгэкали по-своему. А один молодой, что уже и язык забыл, все
переспрашивал, ему и сказали по-русски, что надо, мол, выяснить правду
самим, а потом... черт, забыл!.. Ага, суд шариата...
Вожак присвистнул. Парни стояли с монтировками наготове, ожидали,
когда джигит приподнимется, как-то неловко бить лежачего, они ж не
чернозадые, русские никогда не били лежачего, не били в спину...
Джигит явно понимал, что надо лежать пластом, не тронут... скорее
всего, не тронут, а если поднимется, то на этот раз по голове врежут со
всех сторон, разлетится как спелая дыня, но гордость заставляла напрячь
мышцы, подтянуть ноги, превозмогая боль, встать, ибо мужчина должен падать
только мертвым...
Его колено оторвалось от земли, и вожак снова равкнул:
- Не трогать!
Тюпа спросил раздраженно:
- Ты чего?
- Оставим его так, - решил вожак.
- Ты чего? - изумился Тюпа. - Подумаешь, клеймо выжгли!.. Так он в
любом косметическом салоне снимет за сотню баксов. А у черных этих баксов
на наркоте знаешь сколько захапано?
- Оставим, - повторил вожак. Его глаза не отрывались от изнуренного
лица джигита. - Уважение их общине выкажем. Мол, принимаем их суд... Да и
никуда он не денется. Суд шариата древнее нашего Уголовного Кодекса, там
эти штуки предусмотрены. В другой раз отрежут... не только насильничать не
сможет, но и жене не понадобится. Пошли отсюда, ребята!
Он отступил на шаг. Джигит поднялся и попытался надменно выпрямиться,
хотя лицо все еще было перекошено от боли в животе. Стоял на одной ноге,
второй едва опираясь о землю. И хотя выглядело так, что они отступали
перед ним, но вожак орал и сердился, заставляя опустить оружие.
Когда они возвращались к троллейбусной остановке, Тюпа вдруг
остановился в недоумении:
- Это что ж выходит... Если мы этого гада не добили, то мы как бы
одобряем их суд шариата?
Вожак на ходу оглянулся:
- А что, не одобряем?
- Да нет, - пробормотал Тюпа, он потащился следом, рассуждая вслух, -
припечатали они его хорошо! Скажем так, здорово припечатали. Свои, а не
пощадили. Но если одобряем, то, как бы признаем и этих чернозадых в нашем
городе?..
- Они ж уже тут, - поморщился вожак. - Я их сам не люблю, но многих
принесло в Москву еще при Грозном Иване. Вон есть несколько Грузинских
улиц: Малая, Большая, Средняя, есть Армянский переулок... А мы с тобой в
Москву перебрались три года тому из Сибири.
- Нам можно, - твердо сказал Тюпа. - Мы русские! Москва наша. А эти
чернозадые, хоть и москвичи в десятом поколении, но они все равно чужие!
Как и жиды, пусть даже перебрались сюда при своем жиденке князе Владимире.
Народ на троллейбусной остановке расступился. У дюжих парней,
подогретых водочкой, это за версту видно, всегда быстро кончаются слова, и
тогда переходят к более весомым аргументам, а тут еще эта продажа
оружия....
Вожак посмотрел на народ, прикрикнул на своих:
- Прекратить! Что раскрякались как жидовня в кнессете?.. Соберемся в
штабе, обсудим без спешки.
Подкатил троллейбус, но народ пугливо расступился, пусть садятся, а
они пойдут на места, что останутся. Понятно, у кого сейчас штабы.
Вожак зорко осматривал своих орлов. Да, на чернозадых злы, как и
раньше. Но... не совсем как раньше.
Этот чертов суд шариата здорово попутал все карты.
На другой день, когда Кречет в течение получаса принимал
представителей разных конфессий, он задержался возле Фазитуллина, муфтия
Московской мечети:
- Я слышал, ваш суд шариата осудил и наказал насильника... Не слишком
ли круто? Это же не публичная порка, после которой следов не остается.
Муфтий поклонился, ответил невозмутимо, чувствуя за спиной
несокрушимую мощь Аллаха:
- Суд выслушал его очень внимательно. Слушали и решали люди, которым
далеко за пятьдесят. Значит, они уже достигли житейской мудрости. И решал
не один, а тридцать человек.
Кречет согласился:
