выпучились, он смотрел на солдат, что вовсе не стреляли в арабов, не
бросались их вязать, не били по головам, а стояли бок-о-бок, ноги на
ширине плеч. Но пальцы всех пятерых, в том числе и федаинов, близко к
оружию, очень близко....
Он наконец обернулся к своим, сказал осевшим голосом:
- Никто не делает лишнего движения. Я сейчас разберусь. Кто отдал
приказ, не пропускать дальше?
- Иуда Бен-Йосеф.
Полковник взглядом указал на арабов, страшась ткнуть в их сторону
пальцем:
- А кто эти люди?
Сержант ответил весело, даже чересчур весело, каждому солдату сладко
на душе, когда видит, как начальство ляпается в пыль, да еще ворочается
там, не в состоянии подняться:
- Это гости. Они прибыли с Юсуфом, ....
- С... с...
Он не мог выговорить, горло перехватило, и солдат, едва не заржав как
молодой конь, пояснил громко:
- Юсуфом ибн Бен-оглы...
- Тем... самым...
Сержант ликовал, да и остальные млели, впитывали каждое слово, каждый
жест полковника и остальных жирных, не тронутых нещадным солнцем пустыни.
Остальные, это проклятые арабы и - о, какой позор! - правоверные иудеи
вместе с арабами нагло ухмылялись, видя его растерянность. Сейчас всех
пятерых можно было различить только по нашивкам, а гнусные рожи у всех
пятерых одинаковые.
- Юсуфом ибн Бен-оглы, - подтвердил сержант. - Грозой Синая, мечом
Аллаха, щитом сирот... Они сейчас с Иудой и другими гостями отмечают
бракосочетание.
Полковник не успел слова сказать, как банкир заревел как лев:
- Никакого бракосочетания! Я не позволю!
Он бросился вперед. Полковник замер, минута страшная, тем более, что
слепой от ярости банкир налетел на араба, тот устоял, банкира тут же
перехватили двое израильтян, а араб деликатно посторонился, хотя было
видно как хочется врезать по жирной белой роже. Судя по лицам израильтян,
у них было смешанное чувство словно сами не прочь, только вот чтоб сами, а
не иноверец.
Банкира оттащили, а сержант объяснил:
- Мы выходим дежурить по очереди. Нас все-таки мало...
Араб взглянул на часы, посмотрел вопросительно на сержанта. Часы у
араба "Ролекс", чертовы нефтяные шейхи, сержант проглотил ругательство,
сказал с неохотой:
- Рано. Еще пять минут.
Араб вздохнул, покосился на укрытие. Теперь стали слышнее голоса,
кто-то запел, но только и понять, что голос мужской, сильный, чуть
хрипловатый, словно прокаленный знойными ветрами.
Полковник проговорил, сдерживая ярость:
- Я приказываю немедленно вызвать Бен-Йосефа. Это приказ!
Сержант развел руками:
- В этих условиях я выполняю приказ Бен-Йосефа.
- Я старше по званию! Я велю выполнять мой приказ.
Сержант ответил почтительно:
- Господин полковник, вы, когда успокоитесь, увидите, что надо было
выполнять приказ Иуды Бен-Йосефа. Хотя я вас, конечно же, понимаю...
Он бросил выразительный взгляд на банкира, и полковник ощутил, как
его снова опалило жаркое солнце, а по спине побежала уже не струйка пота,
а целая река. Эти наглецы, конечно же, сразу поняли, почему с ним этот
штатский. Наверняка знают, что за девушкой погоня. Чувствуют, сволочи, что
он прогибается сейчас не только из-за нарушения дисциплины, будто видят,
сколько акций он приобрел и сколько получил сегодня лишь за то, что его
проведут по следам сбежавшей дочери.
- Вас ожидает военно-полевой суд, - проговорил он хрипло.
- Это потом, - ответил сержант. - Но сейчас вам лучше подождать.
Через пять минут... уже через три, нас сменят, а мы вернемся на свадьбу. И
скажем о вашем прибытии.
Про свадьбу он сказал с явным удовольствием, стрельнул карими глазами
в сторону взбешенного банкира. Араб, что стоял рядом и слушал каждое
слово, что-то сказал ему вполголоса на незнакомом языке.
Израильтянин выслушал, кивнул. Банкир спросил взбешенно:
- На каком языке они бормочут?
- На русском, - ответил полковник нехотя.
- На русском? Откуда здесь русские?
- Один эмигрант, а второй, судя по всему, учился в их лагерях, -
процедил полковник неохотно. - Террористов готовят под Брянском. Вот и
снюхались...
Израильтянин посмотрел на него остро, полковник прикусил язык. Этот
израильтянин вызвался добровольцем на самый опасный участок, был ранен, но
остался в окопах, и при любом столкновении комиссия при кнессете встанет
на его сторону в случае разбирательства.
Банкир, словно учуял падение духа полковника, прорычал:
- Ладно, подождем. Уже минута.
Араб посмотрел на свои часы:
- У меня швейцарские. Еще две с половиной минуты. А вашим часам,
уважаемый, недостает двух камней.
- Двух... камней? - опешил банкир. - Каких камней?
- Крупных, - пояснил араб. - На один положить часы, другим...
прихлопнуть.
Из блиндажа выскочил взмыленный Хаим. Глаза выпучены, воротник
расстегнут, на плече дешевая любительская телекамера, но Хаим знал, что
зарабатывает свой миллион, и что потом будет ездить на кадиллаке и плевать
на полковников всей израильской армии, даже на генералов, потому бросился
навстречу, завизжал:
- Стойте так!... Теперь поверните головы во-о-он в ту сторону!
Полковник, что вы скажете о свадьбе доблестного Иуды Бен-Йосефа?
Полковник, что было приосанился перед объективом, ощутил как глаза
сами вылезают из орбит, а голос переходит в рев разъяренного зверя:
- Какая... мать-перемать... свадьба? Я вас всех под военно-полевой
суд!..
- О господи, - вздохнул Хаим, - полковник, мы уже не в России.
Полковник набрал в грудь воздуха для мощного рева, который должен
смести все как сухие листья ураганом, но поперхнулся, ибо сзади раздались
голоса, земля зашелестела, словно обвалился край окопа, из-за поворота
выбрел человек, которого меньше всего ожидали здесь увидеть; измученный
ребе в черном, под рукой толстая книга, из-под черной шляпы свисают
длинные пейсы, странно и дико увидеть традиционного иудея в самом
простреливаемом окопе.
Следом тащился капрал. Струйки пота проложили блестящие дорожки по
потному лицу. Обрадовано вскрикнул:
- Прибыли!.. Вот наш блиндаж!
Полковник открыл и закрыл рот. Арабы с надменным презрением
верблюдов, от которых отличаются только внешностью, но не умом, наблюдали
за шатающимся священником, которого заботливо поддерживал за плечи капрал.
К великому изумлению банкира и полковника, арабы и израильские
солдаты посторонились, пропуская обоих, но едва полковник сделал шаг, в
его грудь уперлись стволы автоматов.
- Это приказ Иуды Бен-Йосефа, - повторил тот же сержант. В черных
глазах прыгало грозное веселье. - Вы можете всех нас отдать
военно-полевому суду... но не сейчас!
Араб, который как дрессированная обезьяна хвастливо выставлял
"Ролекс", кивнул и повторил деревянно:
- Приказ... Иуды... Бен-Йосефа.
Полковник отступил, в глазах было темно от гнева, прохрипел:
- С каких это пор... арабские террористы... выполняют приказы
израильского командира?
Араб смотрел надменно, ума не хватало, чтобы даже понимать
человеческую речь, но вид был таков, словно знал какие-то случаи, когда
приказы может отдавать даже лютый враг, и его послушаются все. Или хотя бы
знал, что такие случаи могут быть.
На миг мелькнула мысль, даже не мысль, а смутное ощущение, что в
самом деле есть же что-то общечеловеческое... что даже арабы... эти тупые
грязные свиньи... у которых нет ничего святого... хоть свиней, правда, все
еще не едят... что даже арабы в каких-то случаях могут... но странная для
генштабиста мысль испарилась, так и не оформившись.
Ее вытеснила другая, тревожная, что за время переподготовки в Штатах
отвык от израильской жары. Прямо мозги плавятся, в висках ломит! Надо
принимать "Лабрэ Джаст" и на всякий случай сходить к психоаналитику.
Обряд бракосочетания Иуды и Сары арабы вытерпели со стоическим
терпением, поздравили теперь уже мужа и жену. Капрал, который привел
священника, что-то прошептал на ухо Иуде, косясь на счастливую невесту.
Иуда вздрогнул, по сияющему лицу пробежала тень. Тоже коротко посмотрел на
Сару, что-то сказал, почти не шевеля губами. Капрал кивнул, исчез с такой
скоростью, словно в помещении на миг возник и тут же рассыпался горячий
смерч.
Юсуф, веселый и раскованный, явно привыкший быть везде и всюду в
центре внимания, громко стукнул кружкой по столу, ему тут же налили, он
поднял, пузыристая пена побежала через края, зависая на пальцах:
- Да будет ваша жизнь полна любви и счастья! Да, мы - враги. Но все,
что здесь находится, на стороне Света. А там, по ту сторону океана, все
земли захватила страшная империя Тьмы. Она растлила души людские, обратила
людей в скотов, что умеют собирать компьютеры, но не знают любви, чести,
достоинства! Империя Тьмы не воюет с нами открыто, но уже подмяла много
стран и на этой стороне... Одни - во время второй мировой, другие уже
потом, отравляя слабых своей верой. Дескать, человек от обезьяны, а значит
- скот. Мы здесь еще держимся...
Иуда слушал настороженно, выпады против США - выпады против союзника,
но краем сознания отмечал, что проклятый араб прав: американцы ныне - это
обезьяны, что умеют собирать компьютеры. А то и ниже по уровню, ибо
свободы понимают как высвобождение всех животных инстинктов, как дорогу
вспять по эволюции, а обезьяны какие-то нормы поведения соблюдают.
На него смотрели выжидательно, как арабы, так и свои, Сара
прижималась мягким теплым боком, он поднял кружку, словно хрустальный
фужер, сказал так же громко и ясно:
- Доблестный Юсуф ибн Бен-оглы!.. Ты прав, мы бьемся за то, чья
дорога на небеса прямее и вернее: дорога Аллаха или Яхве. Но на той
стороне, в Темной зоне, дорог на небеса не осталось. Да они и не нужны
людям, которые смотрят на небо только раз в жизни...
- Когда их смалят, - закончил Юсуф.
Они взглянули друг другу в лица смеющими глазами. Оба назвали тех, на
Темной стороне, свиньями, грязными животными, одинаково презренными как
для иудеев, так и для мусульман.
Юсуф сделал глоток, прислушался, это шампанское попроще, но нельзя от
бедного полевого командира израильтян требовать, чтобы у него на столе
было то же самое, что и у наследника шейха.
- У них самое страшное оружие, - сказал он, глядя поверх края кружки,
как смотрят, любуясь игрой света и кипящих пузырьков в дорогом хрустальном
бокале, - самое подлое и коварное оружие... Человек не может все время
идти один в гору, тогда говорим: иди чуть тише, а то и вовсе остановись,
переведи дух, потом догонишь. А там, на Темной Стороне говорят: зачем
карабкаться? Зачем терять силы, обламывать ногти, обдирать в кровь локти и
колени? Лучше катиться вниз, к подножью. Там теплое болото. Никуда не надо
стремиться, не надо себя принуждать... А в болоте жить еще лучше.
Смотрите, у нас есть компьютеры, самолеты, гомосексуализм, казино,
секс-шопы - все для развлечения. Разве не для развлечений жив человек? И
слабые души говорят себе: а в самом деле? Любовь обязывает, а секс - нет.
Дружба обязывает, а знакомство по-американски - нет. Честь обязывает, но
если сказать, что чести нет?..
Иуда ощутил, что на него посматривают с нетерпением. Свадьба - есть
свадьба, и хотя тема натиска Штатов на культуру и культурные страны стала
самой злободневной темой по ту и по эту сторону окопов, все же надо
повернуть немного в сторону свадьбы. Все-таки еще во всем Израиле не было
такой удивительной свадьбы! И чертов банкир, теперь уже тесть, не
