ближайшего поворота.
- Быстрее!.. Не отставать!
Завизжали тормоза, сразу две машины сорвались с места. Руки Валентина
коротко тряхнуло автоматной очередью. Одна машина круто свернула, он успел
увидеть, как ее сплющило о стену, затем догнал грохот, лязг, жаркая волна
горячего воздуха и горящего бензина. Ахмед замедлил бег, из его руки
выметнулся темный ком.
Сзади грохот, взвизгнули осколки. Вторая машина проскрежетала днищем
по асфальту, колеса разметало в сторону. Дмитрий на бегу ухитрялся
разворачивать автомат и поливал длинными очередями крыши.
По асфальту вспыхивали дымки, в быстро возникающих ямочках закипала
смола. Валентин орал, торопил, нельзя останавливаться и отстреливаться от
целой армии, бегом, быстрее, еще быстрее...
Далеко впереди из-за поворота выметнулся легковой автомобиль. Дико
взвизгнули тормоза, автомобиль развернуло, он подал задом и начал
выруливать в их сторону. Сквозь темные стекла Валентину почудилось, что он
встретился взглядом с водителем.
- Быстрее! - закричал он. - Это за нами!
В плечо больно ткнуло. Он ощутил треск рвущейся плоти, со смертной
тоской понял, что не успевают, выстрелы гремят уже со всех сторон,
снайперы опомнились, их уже расстреливают прицельно, а то, что пули градом
бьют и в асфальт, всего лишь значит, что не все держат винтовки после
взрыва крепко.
Сильный удар в бедро едва не бросил на землю. Он почти чувствовал,
как тяжелый раскаленный комок металла прорвал мышцы, задел кость и, похоже
застрял, там горячо и больно...
Что-то кричал Дмитрий. Валентин запрыгал на одной ноге, оглянулся.
Правая рука медленно немела. Он перехватил автомат в левую и выпустил
длинную очередь по крыше. Там послышался вскрик, сразу два темных тела
свесились, медленно заскользили вниз. Дмитрий отстал, он, присев на
корточки, остервенело поливал из турельного пулемета скопище автомобилей,
откуда пытались организовать погоню. Волосы его слиплись, по щеке текла
красная полоска. Ахмед почти нес Сергея, тот пытался прыгать на одной
ноге, но ослабел, и Ахмед наконец подхватил его на руки.
Тут же Валентин увидел как боевик неестественно выпрямился, глаза
расширились, стали белыми от боли. Валентин, со смертной тоской понимая,
что это значит, выхватил приготовленную на этот случай гранату.
- Врешь, гады!.. Не возьмешь...
Земля под ногами дрогнула, качнулась. Возле уха свистнуло, больно
дернув за прядь волос, в спину мягко толкнул огромный кулак. Позади
странно загрохотало, выстрелы с крыш все еще трещали часто и беспорядочно,
а затем прозвучал один крик, другой... крики страха и недоумения.
- Туда! - крикнул Валентин, сразу все поняв. - Дмитрий, помоги
Ахмеду!
Мерседес затормозил в трех шагах, дверца на ходу распахнулась. За
рулем скорчился человек, напряженно смотрел через лобовое стекло, а еще
один сидел с крупнокалиберным пулеметом на коленях. Рядом стояла огромная
вещевая сумка.
Хромая, Валентин с разбега налетел на капот, ударился, развернулся,
часто и тяжело дыша. На блестящей поверхности осталась цепочка красных
капель. Ахмед был еще далеко, на плече нес неподвижного Сергея.
- Быстрее! - заорал Валентин.
Взбешенный, подхватил залитое кровью тело. Голова моталась из стороны
в сторону, красная струйка выплескивалась изо рта. В груди три кровавые
ключика, явно навылет, но пытается улыбнуться белеющими губами.
Человек с пулеметом выскочил, хотел помочь, Валентин рявкнул
сорванным голосом, человек снова юркнул в машину и уже оттуда помог
бестолково затащить раненого на сидение. Дмитрий оступился, звонко
ударился лбом. Валентин толчком забросил его в салон, ладонь окрасилась
кровью еще больше.
Ахмед хрипел, глаза стали белыми. К великому изумлению и злости
Валентин только теперь увидел в руке боевика кейс, а капли крови из
простреленной кисти стекают по вздутой коричневой стенке.
- Ты... зачем?
- Семь... миллионов, - прохрипел Ахмед. - Пусть думают, что мы...
просто... грабители...
Валентин вбросил его в салон вместе с чемоданом, машина набрала
скорость. Вдогонку протрещали выстрелы, нелепые и неприцельные.
Валентин, с трудом запрыгнул, его бросило на стонущих сквозь зубы
друзей, их лица были багровыми от страшного зарева. Далеко-далеко, на том
месте, где ночью проезжали ровную стену тополей, за которой очень высокий
забор, в черном, как грех, дыме багровели длинные красные языки. Это
оттуда пришла взрывная волна такой мощи, что сбросила опомнившихся
снайперов с крыш, сбила прицелы, а боевиков швырнула на машину.
Их раскачивало, водитель гнал на бешеной скорости, задевал каменные
плиты бордюра, чиркал по ним крыльями. Боевики, постанывая, неумело
переодевались с помощью человека, который наконец расстался с пулеметом, а
Валентин все не мог оторвать взгляда от стены огня, что уже поднялась до
предела, а там, словно упершись в незримую твердь, начала расползаться
широкой шапкой. Так вот он каков, основной удар! Вот для какой операции
они оттягивали силы и внимание...
Ахмед простонал сквозь стиснутые зубы:
- Э т о вам за бурю в пустыне...
Глава 24
На следующий день мир тряхнуло так, что кубинский кризис показался
детской забавой. Первое - страшный взрыв на американской базе, что в
порядке технической помощи начала строиться в Польше. Эксперты в один
голос заявили, что сработала ядерная бомба сверхмалой мощности. Мнения
разделились, штатовские твердили, что явно имела место диверсия,
оппозиционная пресса по всей Европе закричала, что американцы в спешке
натаскали чересчур много бомб к границам России, могут взорваться и
другие. Пусть ядерное облако почти не несет радиоактивных осадков, но в
следующий раз может грохнуть бомба помощнее, вот у них все время
космические корабли взрываются...
Но еще страшнее была новость о решении ОПЕК повысить цены на нефть.
Все газеты мира вышли с огромными заголовками на первой полосе. Хуже того,
на этот раз Россия, как почти уже мусульманская страна, стояла на стороне
Востока. Ее подпись тоже была на совместной декларации о повышении цен.
Реакция Штатов была еще мгновеннее и жестче, чем мы ожидали.
Президент в тот же день заявил, что ресурсы планеты принадлежат всем.
Никто не имеет право распоряжаться ими единолично и ставить под удар всю
мировую экономику. Если арабам повезло оказаться на том месте, где были
найдены месторождения нефти, то это не значит, что нефть должна
принадлежать только арабам.
В тот же день пришло сообщение, что 7-й штатовский флот покинул базу
и взял курс к берегам арабских стран. Это было так неожиданно быстро, что
Яузов сказал знающе:
- Они были готовы. Только и ждали случая!
А Коган сказал с нервным смешком:
- Может быть, они же и спровоцировали повышение цен? Чтобы сразу всех
одним махом?
Он огляделся по сторонам с таким видом, словно иностранные шпиены
сидели под всеми столами, прятались за портьерами, таились между рожками
люстры. Сказбуш посмотрел на министра финансов холодно. В серых глазах
была странная задумчивость, словно фээсбешник старался припомнить, не
Коган ли подал идею повысить цены.
- И что же? - поощрил он.
- Да ничего, - ответил министр финансов быстро. - Я просто еще не
очень-то растопыриваю карман. Хотя, признаться, надеюсь. Ведь никто из вас
еще не сказал "На", а только "Дай"!.. Если честно, то штатовский президент
хорошо сказал, не находите? Богатства планеты должны принадлежать всем, а
не только... одному народу. Никакая страна не должна своими действиями
ставить под удар мировую экономику.
Кречет кивнул:
- Золотые слова. Ими когда-нибудь и будут руководствоваться. При
коммунизме, к примеру. Но сперва надо договориться, чтобы мировая
экономика устраивала всех. Весь мусульманский мир, а он не так уж и мал,
не устраивает экономика, где на рекламу помады тратится больше средств,
чем на производство инсулина, а на саму помаду денег уходит столько же,
сколько надо на постройку обсерватории на Луне!
Коган вздохнул:
- И чего эти арабы так любят обсерватории? Улугбек из-за них лишился
не только ханства, но и головы... Ладно, мне драть с Белоруссии по новым
ценам или нет?
Когда я на территории Кремля вылез из машины, в мою сторону бросилась
галдящая толпа. Над головами мелькали плакаты, трепетали флаги. Женщины
верещали злобно, а мужчины пытались скандировать какой-то лозунг. Я
поспешно шагнул на ступеньки, в спину ударило.
Я непроизвольно оглянулся, голову тряхнуло. Сперва не понял, только
когда машинально потрогал лоб, увидел пальцы в крови. По ступенькам
покатился крупный булыжник.
Милиционеры схватили тщедушного бородатого мужика. Он орал и
вырывался, кричал о предательстве, о национальной идее спасения
человечества, продаже Отчизны, все патриоты называют ее именно Отчизной,
ибо Родиной может назвать и татарин, и, хуже того, еврей, у них же родство
идет по матери, потому патриот говорит только об Отчизне...
Мужику выворачивали руки, милиционер охлопал всего на предмет оружия,
пошарил в карманах, а найденный паспорт подал подбежавшему офицеру. Тот
полистал, сказал с укоризной:
- Цукерник... гм... Что-то знакомая фамилия. Я вас уже не задерживал?
Неважно, на этот раз предупреждением не отделаетесь...
Я вытер платком лоб, крови немного, но шишка вздуется, кровоподтек
обеспечен. Милиционеру я кивнул с недовольством знатного сановника:
- Отпустите.
Тот удивился:
- Разве не будете выдвигать обвинение?
- Нет, конечно.
- Почему? Вон вам разбили лоб, кровь течет, телекамеры все засняли.
Да и как бросились, все заснято. Это улики. Этих людей можно засадить
надолго.
Я приложил платок, подержал, но кровь уже остановилась, так что все
заживет, можно не заходить даже в медкабинет:
- За что?
- За нападение...
Я поморщился:
- Кой черт! Это мои союзники.
- Кто? Простите...
Мужичок тоже вытаращил глаза, перестал вопить. Это был из тех нервных
интелей, что сразу набрасываются с руганью, потом самим становится
совестно, но редкий из них найдет силы признаться, что перегнул,
погорячился, и никогда не скажет, что был не прав.
- Это мои союзники, - повторил я с терпением, которое вот-вот
порвется. - Это мои союзники, потому что бьются, как и я, за людей.
Тот обалдел, отшатнулся:
- Простите, не понимаю... А кто же тогда противники?
Я кивнул на ту сторону площади, где вслед за длинноногой гидшей
шествовала пестрая толпа ухоженных не то иностранцев, не то своих, какая
разница. Щелкают фотоаппаратами, глазеют по сторонам, тычут пальцами в
золотые маковки церквей, видно как остаются отвратительные жирные пятна,
позируют.
- Те, - сказал я, - кому до фени, кто правит, какой строй, и что ждет
завтра. Они будут биться только за свои огороды. Да и то вряд ли. Здоровье
дороже.
Он смотрел обалдело вслед, а я взбежал по ступенькам, с досадой
думая: неужто так сложно объясняюсь? И так все на пальцах, любой недоумок
должен понять. Неужели непонятно, что противники все, кто смотрит на резню
между талибами и моджахедами, между арабами и евреями, и качает головой:
что за идиоты? Ведь можно просто жить рядом, не обращать внимания на то,
какая у кого вера, взгляды... А еще лучше отказаться от веры, ибо из-за
нее приходится воевать, надо отказаться и от чести, из-за нее приходится
вести себя строже, а так хочется высморкаться в скатерть... еще отказаться
