- Даже если мусульмане... Все равно это население России. Русское
население...
Он громко перебил, с удовольствием демонстрируя знание новых
словообразований:
- Вы, наверное, хотели сказать, русскоязычное?
Я поморщился:
- Человек, который в одной фразе сказал: "самый оптимальный", "другая
альтернатива" и даже "две большие разницы", должен сидеть в углу и сопеть
в тряпочку. Русский - это не национальность, а принадлежность к говорящим
на русском, т.е., русскоязычным, как сейчас говорят косноязычные. А сама
нация издохла еще во времена Киевской Руси. Тогда тот былинный народ
звался русами, чуть позже - русичами. Сейчас "русский" то же самое, что
совсем недавно "советский". А сейчас - мусульманин.
Я видел по их ошарашенным рылам, что это слишком резкие переходы для
людей, которые работают от и до, а глядя на курицу, не скажут, что это
курица, пока не пересчитают все перья, не заглянут в задницу. Я же
человек, который глядя на яйцо, уже видит как эта птица носится под
облаками, дерется с другими и вьет новое гнездо.
Краснохарев буркнул:
- Виктора Александровича слушать, что на американских горках... сами
американцы их зовут русскими, порхать то вверх, то вниз, то мордой о
встречный столб.
Он с неудовольствием отвернулся, тяжелый и медлительный как трактор,
что и не пытается порхать в высях, но пашет и пашет, неуклюжий и
нетеатральный. Я взял бутерброд, после чего все перестали смотреть в мою
сторону, углубились кто в ноук-бук, кто в допотопный блокнот с уродливой
птицей на толстой обложке советского образца.
Коломиец и Яузов ожесточенно спорили о национальном характере. Для
Коломийца - понятно, но когда бравый генерал-парашютист углубляется в
дебри психологии, то либо крыша поехала, либо, в самом деле, вся Россия
сползает в пропасть.
Краснохарев прислушался одним ухом, шумно вздохнул, перегнав ворох
бумаг на другую сторону стола к Когану:
- С нашим характером Штаты не догнать... Даже Германию, что хоть и
намного умнее штатовцев, но работать не только умеет, а почему-то еще и
любит. А у нас... Иду я вчера по своей улочке...
Сказбуш спросил с профессиональным интересом:
- Пешком?
Краснохарев с неудовольствием качнул плечом:
- Почему нет?.. Я часто хожу сам даже в булочную.
Я подумал, что единственный, кого не надо охранять - это Краснохарев.
Он, в самом деле, как мощный неповоротливый трактор: куда повернут руль,
туда и поедет. Только у него, пожалуй, нет врагов. Конечно, многие не
прочь сковырнуть, чтобы сесть в кресло премьера, но чтоб ненавидеть как,
скажем, Кречета...
Или меня, промелькнула трезвая мысль.
- Вы продолжайте, продолжайте попросил Сказбуш и что-то отметил в
ноут-буке.
- Там дорогу разворотили, - проговорил Краснохарев, явно недовольный
и тем, что прервали, могли с государственной мысли сбить, и
подозрительными движениями пальцев министра службы безопасности, - третий
день копают... Смотрю, пятеро сидят курят, а двое ломами да кирками, уже в
мыле. Подошел, спрашиваю этих двух: вы кем работаете, ребята? А они
отвечают: помощники рабочих.
- Кто-кто? - переспросил Коган с интересом министра по труду и
занятости.
- Вот так и я раскрыл рот. Оказывается, наши работяги наняли хохлов
делать их работу. От зарплаты в две тысячи отстегивают по две сотни, с
пятерых у хохлов получается по тысяче. Для них это большие деньги, они в
Москве без прописки, живут в вагончиках или на чердаках вместе с бомжами.
Понимаешь, немец бы за свои две тыщи сам дорогу раскопал да еще и по
сторонам смотрел бы: нет ли подработки еще хоть на полтыщи, а эти... вот
оно русское презрение к богатству!.. Для русского важнее найти место, где
хоть платить будут копейки, но чтоб работать не заставляли.
- Да, - протянул Коган, - если так будут работать, то опять налогов
не соберем. А с ними и так не в порядке...
Хлопнула дверь, вошел подтянутый и бодрый Кречет, словно все еще не
президент, а гвардейский генерал. Кивнул всем, показал зубы в такой
улыбке, что Коломиец, мимо которого президент изволил проходить к своему
креслу, отпрянул в испуге.
Кречет швырнул на стол толстую папку, сказал уверенно, еще даже не
врубившись в разговор, но по-президентски беря вожжи в свои руки:
- Менять надо начальника налоговой службы, менять! Больно мягок
Сергей Васильевич. Надо пожестче. Или хотя бы похитрее. Ты, Степан
Викторович, подбери походящего человека.
Краснохарев откликнулся:
- Да я уже давно подобрал. Иванов чересчур мягок, вы правы, Платон
Тарасович. А вот Петров, он сейчас начальник управления по борьбе с
экономическими преступлениями...
Кречет скривился:
- Иванов, Петров... Что за фамилии? Ты, прости меня, прекрасный
производственник, но все еще, что удивительно, не политик... А политика -
это не только экономика. Это и психика толпы, культура, даже мода. Так что
подбери с фамилией вроде Рабиновича, Когана, Левина. Настоящего, махрового
жида! Чтоб и родня все как один рабиновичи, чтоб обрезанный... газетчики
до всего докопаются. И даже фото поместят. И, конечно же, чтобы дело знал,
и налоги собирал лучше предшественника.
Краснохарев растерялся, стремительные переходы президента всякий раз
сбивали с тропки его неторопливое мышление:
- А... зачем именно... гм... русского человека еврейской
национальности?
- Надо считаться с мнением народа, - пояснил Кречет. - Народ
традиционно не любит сборщиков налогов. Весь, включая и нас тоже. А в
последнее время маятник по евреям качнулся в другую сторону. Лет тридцать
ими быть не только невыгодно было, но и опасно, а теперь всяк
полуинтлигентик стремится породниться с евреями, общаться с евреями,
походить на еврея, а сами евреи теперь уже в своих тюбетейках и черных
шляпах жэвжэкают по Тверской! То один, то другой, который в списках
деятелей русской культуры, с экрана рассказывает как ему делали обрезание,
и что зовут его на самом деле вовсе не Ефим, а, скажем, Нахим...
Сказбуш переспросил деловито:
- На... простите, куда?
Коган слушал с застывшей ухмылкой, которая становилась все
напряженнее. Заметил осторожно:
- Я не думаю, что маятник качнулся так уж сильно. Просто тайное стало
явным. Другое дело, что как-то разом, в то время как, скажем, партийное -
по капле. Разве что внуки узнают, какие горы трупов наворотили нынешние
руководители, что совсем недавно были крупными партийными боссами.
Кто-то беспокойно заерзал, но все старательно смотрели только на
Когана, чтобы не смущать вниманием коллег, все-таки треть из аппарата ЦК
КПСС, ЦК ВЛКСМ, КГБ...
- А мы это равновесие восстановим, - буркнул Кречет. - И народ узрит,
что проклятые жиды кровь народную пьют, и отечественные коммерсанты
заворчат, что всякие так рабиновичи их деньги в Израиль переводят. А то у
нас, как говорил классик, нет середины, а либо в рыло, либо ручку
пожалуйте!
- А не получится, что снова в рыло?
- Размечтались! - сварливо сказал Краснохарев. - Вам бы только в
рыло, чтобы под видом спасения рабочую силу в свой Израиль нагнать!.. Шиш
вам. Как только начнутся перегибы, тут же пару репортажей из Израиля
организуем. Так вот, мол, и так, евреи тоже, бывает, работают. Вот еврей -
слесарь, вот - токарь, а вот и вовсе... гм... Кто не поверит, для тех
будем поездки организовывать, чтобы на евреев-рабочих посмотрели. Ведь
кроме, как в Израиле, нигде не увидишь... Вы мне лучше другое объясните:
если мы начинаем терроризм признавать полулегальным оружием, то, как с
теми, что захватывает наши самолеты или автобусы с детьми? Или для них
отдельную статью заводить?
Кречет поморщился:
- Степан Викторович, ты уж, пожалуйста, научись отличать уголовников
от террористов! Уголовники - это та дрянь, которая намеревается за счет
других людей жить безбедно, а террористы - это, по определению Виктора
Александровича... все камни на него... лучшие люди человечества. Они
жертвуют собой для того, чтобы добиться лучшей жизни для своего народа. А
многие так и вовсе мечтают осчастливить весь род людской! Не спорь, мы
сейчас говорим пока только о чистоте замыслов. У уголовников замысел
изначально подл и грязен, а у террористов чист настолько, что даже ангелы
с белоснежными крыльями им в подметки не годятся!.. Я что-то не слыхал про
ангелов, которые бы пожертвовали не то, что жизнью, а хотя бы перышком.
Коломиец спросил непонимающе:
- А как же с теми террористами, что захватили автобус в Саратове?
Сказбуш фыркнул, ему все понятно, а Коган пояснил туповатому министру
культуры:
- Расстрелять на месте, но закопать - с воинскими почестями!
Кречет скривился, проклятые евреи над, чем только не фиглюют, но
смолчал, явно предполагал что-нибудь подобное, а Сказбуш педантично
поправил:
- То были не террористы, а уголовники. Потребовали не свержения
диктатуры проклятого Кречета, а всего лишь мешок с долларами. Какие
почести? Вот если бы борьба против режима самодура Кречета, тогда бы,
конечно... и почести, и памятник и пособие их семьям...
Кречет не выдержал, рявкнул:
- Хватит, разгыгыкались! Начинается великое наступление на Штаты, вы
хоть понимаете? Нет-нет, не войсками... Настоящее наступление и раньше
начиналось с разглядывание карты, затем - с чертежных столов ученых, а
теперь... теперь с идей!
Яузов пробурчал скептически:
- Но что идеи против танков? Или авиации, которая в США традиционно
сильна?
- Идеи, дорогой - самое мощное оружие. Идеи поражают тех, у кого в
руках гашетка самолета, рычаги танка, ядерная кнопка. И от этого человека
зависит, в какую сторону бабахнуть.
Яузов и Коган, едва не стукаясь лбами, уже посерьезнели,
рассматривали таблицы с десятками кривых, от которых у меня зарябило в
глазах. Коган на время забыл, что Яузов потомок Скалозуба и унтера
Пришибеева, а Яузов до ближайшего перекура решил не рассматривать министра
финансов как хитрого шпиена в пользу мирового сионизма.
Вообще-то козе ясно, что человек, который не побывал националистом
или антисемитом, вообще не может быть государственным деятелем. Это
обычные болезни роста, даже не болезни, а неотъемлемые этапы становления
полноценной личности. Всяк, кто их пропустил - неполноценен. В детстве
всякий патриот своего дворика, а на соседние смотрит как на земли врага.
Затем начинается деление, если он горожанин, на свою улицу и чужую. Чуть
позже - на центровых и окраинных.
Затем, повзрослев, внезапно понимает, что он принадлежит к такой-то
национальности. А в их страну, город понаехали всякие (кавказцы,
чернозадые, эти русские, хохлы, москали, жидовня и т.д.), и надо ее
защищать.
Попутно узнается, что в науке, культуре, правительстве евреев больше,
чем должно было бы быть по справедливости, т.е., в процентном отношении, и
начинается борьба против этих сионистов, что хотят захватить весь мир и
поставить своего израильского царя, что сидит в подполье и ждет своего
часа.
Ну, а потом, повзрослев еще, человек приходит к странной идее, что
его мир - это не его родной дворик, не родная улица, даже не город и
страна, а весь род человеческий. Что все мы от одной обезьяны... странно
было бы, если бы разом у двух-трех произошла такая редчайшая мутация,
давшая разум, что все мы человеки, и надо заботиться о благе всего рода
или вида, что точнее, а о дворике или улице пусть пока заботятся те, кому
предстоит дорасти...
