предложениях, сам принимает решения, ибо наверняка не уполномочен
предлагать такое.
-- Хорошо,-- сказал он так же быстро.-- Но только, если это будут
русские войска.
-- Договорились,-- кивнул Засядько.-- Казаков не введу.
-- Три дня без казаков,-- сказал Ахмед-паша все так же быстро.
Засядько понимающе кивнул. Ахмед-паша опасается печально знаменитых
три дня на разграбление, освященное веками право казаков. Засядько на ухо
сказал несколько слов сопровождавшему их офицеру в одежде казацкого
войска. Тот вытянулся, отдал честь и заспешил обратно.
Ахмед-паша проводил его подозрительным взором:
-- Что-то слишком легко получилось... Наверняка рассыплются по
окрестностям, будут жечь и грабить.
-- Но город будет цел,-- успокоил его Засядько.-- А потом, когда наши
государи замирятся, эту крепость наверняка отдадут Турции обратно.
Целехонькой!
Ахмет-паша велел одному из помощников:
-- Иди к воротам. Сейчас войдут гяуры, помогут гасить пожары.
Проследи, чтобы горячие головы не вступили в бой. На то воля Аллаха, что
проиграли сражение. Но войну мы выиграем!
Быховский зароптал, война турками уже проиграна, но Засядько понимал
о какой войне говорит мудрый Ахмед-паша. Молодая и сильная вера ислама
находит себе верных воинов даже среди славян. Только такие победы можно
считать настоящими.
-- А теперь можно поговорить об условиях и порядке сдачи крепости,--
начал Засядько и осекся. Среди толпы бегущего из дворца народа мелькали
мундиры высших офицеров британской армии, бежали военные советники,
приехавшие из Парижа, Засядько не обращал на них внимание, все знакомо по
Браилову, но один из турецких офицеров привлек внимание. С ним было пятеро
солдат, что несли огромные тюки, грузили на телеги сундуки, бросали
охапками шитые золотом ризы священников. Офицер вскочил на облучок,
стегнул коней.
-- Достопочтенный Ахмед-паша,-- сказал он быстро,-- условия
обговорите с моим полковником, а я у меня неотложное дело... Простите
великодушно!
Он спрыгнул с крыльца и побежал вслед за телегами. Быховский
побледнел. Ахмед-паша должен вспылить, это оскорбление для
главнокомандующего -- вот так неуважительно препоручить важное дело своему
подчиненному, но Ахмед-паша неожиданно усмехнулся:
-- Отважный Зас-ядь! Как жаль, что он еще не воин истинной веры.
Такая горячая кровь, такая гордость...
-- Я приношу искреннейшие извинения,-- начал было Быховский неуклюже,
но Ахмед-паша оборвал властным жестом:
-- Не надо. Я все понимаю.
Быховский признался
-- Честно говоря, я -- нет. Он всегда был непредсказуемым.
-- Он увидел Вас-и-лева,-- объяснил Ахмед-паша.
-- Кто это? -- насторожился Быховский, глаза были все еще
непонимающие.
-- Мой советник. Мне его не жаль. Крепость пала, значит он тоже
виноват.
Быховский пробормотал:
-- Но я все равно не понимаю...
-- Вас-и-лев,-- объяснил Ахмед-паша с грустной усмешкой в глазах,--
нанимал людей и платил им много... очень много!.. чтобы те убили Зас-ядь.
Не в бою, а так... даже в спину, если будет случай. Я знал об этом...
Поговаривают, что им однажды удалось его захватить. Но отважный гяур
ускользнул, оставив трупы и забрызгав землю кровью на десятки шагов. Так
что это их личное дело, я не вмешиваюсь.
Быховский сказал с тревогой:
-- Я бы вмешался... но, боюсь, что он с меня сорвет голову и скажет,
что я такой и был. У особенных людей и дороги особенные! Лучше вернемся к
условиям передачи крепости.
Засядько погнался было за подводами, но там, словно чуяли опасность,
настегивали лошадей изо всех сил. Запыхавшись, он увидел возле одного дома
оседланных коней, подбежал, быстро отвязал повод от коновязи.
Сзади возмущенно закричали, но он взметнулся в седло, конь встал на
дыбы, дико заржал и с места пошел в галоп. Грохот копыт перекрыл треск
горящих стен. Конь пронесся вдоль улицы, закидывая набок ноги, вывернул за
угол, и там Засядько увидел две убегающие подводы. В едином потоке
двигались конные, бежали мирные жители, опасаясь разбоев победителей,
отступающие турецкие солдаты тащили на себе награбленное, Засядько с
трудом прокладывал дорогу, медленно настигая подводы.
Теперь он хорошо видел спину Васильева, который -- какой позор для
высшего офицера русской армии! -- был в форме турецкого должностного лица.
Даже красную феску с кисточкой одел, мерзавец.
В последнем усилии он догнал заднюю телегу, но с боков бежал народ, а
он топтать не мог даже турков, сейчас это уже не неприятели, война почти
окончена, но конь как почуял, в отчаянном усилии приблизился к телеге
вплотную, и Засядько, высвободив ноги из стремян, шепнул: "Спасибо, ты все
понял" и прыгнул с седла.
На телеге было трое. Он двумя ударами сбил их с телеги, одного прямо
под колеса, возница обернул искаженное страхом лицо, Засядько
требовательно указал на переднюю телегу. Там тоже были трое, Васильев
сидел рядом с возницей, тот правил, а Васильев исступленно стегал по
конским крупам.
-- Догони,-- потребовал Засядько.
Возница втянул голову в плечи, его кнут с треском пошел гулять о
мокрым от пота крупам коней.
-- Еще,-- потребовал Засядько люто.-- Бери левее! Топчи, дави, но
чтобы догнал!
Со всех сторон слышались вопли, кое-где раздавались выстрелы. Бегущие
с добычей расчищали себе дорогу, спеша выскочить из города раньше, чем
войдут русские войска и отберут награбленное.
Кони второй телеги, наконец, пошли рядом с задком первой. Засядько
перебрался к вознице, примерился, прыгнул. Упал неудачно, больно ударился
о сундуки, двое тут же навалились сверху. Он получил сильнейший удар
эфесом сабли в лицо, второй саданул в ухо, в голове зазвенело. С огромным
трудом вывернулся, ударил ногами, услышал сдавленный крик, что внезапно
стал быстро удаляться.
С оставшимся противником схватился в борьбе, но тут телега сама пошла
медленнее. Оказывается, Васильев бросил поводья и тоже со шпагой в руке
прыгнул на смертельного врага.
Завязалась нелепая борьба среди узлов и ящиков, когда он оступался,
шпага не находила цели, но и двое противников промахивались, рычали и
ругались, оружие в их руках со звоном сталкивалось с его шпагой, мимо
бежал вопящий народ, на них не обращали внимания, лишь один из бегущих
ухватил свесившийся с телеги узел с награбленным, а Засядько ощутил, что
хотя бы одна нога может упереться в твердое.
Нож турецкого солдата распорол ему бок. Засядько охнул, захватил руку
противника и швырнул с телеги. Васильев сделал выпад, Засядько ощутил
резкую боль в правом плече. Пальцы сразу ослабели, и он поспешно
перехватил шпагу в левую руку.
Глаза Васильева горели свирепой радостью. Он прохрипел люто:
-- Я даже рад, что ты тогда уцелел!.. Это счастье -- убить тебя
своими руками!
Сцепив зубы, Засядько отражал удары. Краем глаза увидел как
сброшенный с телеги поднялся. Его тут же стоптали бегущие.
Васильев фехтовал на удивление умело, наверняка посещал фехтовальные
залы, брал уроки у лучших учителей Петербурга. Злая усмешка стали шире, он
видел как расплывается кровавое пятно на боку врага, за которым укрепилась
слава неуязвимого, а из разреза на правом плече стекает красная струйка.
-- Мерзавец,-- процедил Засядько, он чувствовал как слабеет, в ушах
раздался слабый звон от потери крови.-- Предатель...
-- Умираешь,-- бросил Васильев хищно.-- Умираешь!.. Ты уже умираешь,
грязный простолюдин...
Шпаги звенели, удары Васильева становились все сильнее. Засядько
чувствовал как пот со лба прорвал запруду бровей, хлынул в глаза. Сквозь
мутную завесу он видел торжествующее лицо врага. Свирепая радость исказила
рот Васильева.
Сейчас ударит насмерть, успел подумать Засядько. Сволочь, защищается
так, что не пробить оборону. Тогда пусть уж гибель, но и враг не уйдет, не
будет вредить дальше...
Он не стал отбивать удар, сделал встречный выпад. Левую сторону груди
ожгло болью. Рука ощутила сопротивление, когда острие шпаги, с треском
разрывая мундир, вошло в грудь Васильева. В глазах врага свирепая радость
сменилась страхом, что перешел в ужас.
Засядько выдернул шпагу, отступил и без сил опустился на сундук.
Васильев еще стоял, в левой стороне груди из разреза на синем мундире бил
красный горячий бурунчик крови. Глаза стали круглыми, в них ширилось
неверие:
-- Ты... ты ранил меня?
-- Это ты меня ранил,-- прохрипел Засядько, он скривился от боли.-- А
я тебя убил.
Выронив окровавленную шпагу, он зажимал рану. Похоже, острие
скользнуло по ребру, кровь вытекает теперь уже из трех ран. В голове
возникла обманчивая легкость. Он знал, что если сейчас попробует встать,
то упадет без сознания.
Сзади послышались крики, знакомые голоса. Телегу тряхнуло, Васильев
упал на колени, ухватился за грудь. На телегу взобрались Лацкий, двое
гренадеров и... испуганная, бледная Оля.
-- Саша,-- вскричала она,-- Саша!
-- Это царапины,-- прошептал он.-- Ничего серьезного...
Васильев завалился навзничь, нелепо подвернув ноги. Пробитое шпагой
сердце еще билось, заливая кровью мундир, в широко раскрытых глазах была
ненависть.
-- Ты...-- прохрипел он,-- ты...
Александр с трудом дотянулся до поверженого врага, с яростью сорвал с
его груди, разрывая турецкий мундир, золотой медальон. Оля охнула,
Засядько протянул ей ладонь, где как маленькое солнце горело драгоценными
камнями ее сокровище. Васильев заскрипел зубами, изо рта потекла струйка
крови. Он дернулся и затих, уставившись в небо неподвижными глазами.
Лацкий отер пот со лба, сказал с кривой усмешкой:
-- Казачьи привычки уходят туго?
-- Гм... это не совсем то, что ты думаешь.
Оля, не притронувшись к медальону, сняла с мужа мундир, быстро и
умело накладывала повязку. Лацкий рвал найденную в телеге поповскую ризу
на узкие полоски, подавал Оле:
-- А почему нет? Я слышал как вы, старшее поколение, погуляли в
Париже, слышал! И сейчас вся Франция с содроганием вспоминает казаков...
На Дону в каждой хате тикают французские часы, а простые казачки носят
серьги и кольца с монограммами французских баронов!
Дождавшись конца перевязки, Засядько засмеялся с победной злостью:
-- Есть все-таки на этой земле бог! Медальон вернулся к той,
единственной, которой я подарил столько лет назад... еще не зная, чем для
меня это обернется. А эта тварь, отправляется в очень жаркое место, где
ждут с распростертыми объятиями. И уже приготовили бо-о-ольшой котел с
кипящей смолой!
Оля зябко передернула плечами. Но Лацкий и Засядько повернули головы,
вслушивались. От западных ворот донеслись бравурные звуки военного
оркестра. Войска нескончаемым потоком вливались в ворота некогда
неприступной крепости.
Эпилог
Да, восьмеро детей. Все мальчики, все сорвиголовы. Кто-то поступил в
Пажеский корпус (с легкой руки своих крестных отцов -- великих князей
Михаила и Константина, кто-то в университет, кто-то грудью защищал
императора, а кто-то тайком мастерил бомбы для его убийства... А из
праправнуков -- кто-то командовал Иностранным легионом, а кто-то --
угольной промышленностью СССР при Сталине.
В энциклопедиях нехотя упоминается о Засядько как о создателе
ракетного оружия, сквозь зубы цедится, что на Луне наряду с морями
Коперника, Галилея, Ньютона и Эйнштейна есть и море Засядько... но почему
