прежде оценивали положительно, представляется нам отрицательной. Но
почему? Можно сказать: ситуация была хорошая, но постепенно изменилась
к худшему. И обидеться на нее за то, что она изменилась. Однако можно
сказать иначе: ситуация была нехорошей с самого начала, только мой ра-
зум спал, но - слава Богу - он вовремя проснулся. Так что все скверно,
но не так уж скверно, ведь в конце концов я оказался не таким дураком,
каким едва не стал. Так мы себя утешаем.
Естественно, обидно сознавать, что был дураком, хотя бы некоторое
время. Оно, конечно, гораздо приятней считать себя умным - всегда, из-
начально - и, не виня себя в недомыслии, пусть даже временном, всю ви-
ну сваливать на внешний мир. Дескать, не оправдал он наших надежд, об-
манул, соблазнил, а потом бросил. Но что, если внешний мир не изменил-
ся, а с самого начала был таков, каким оказался после? Случается ведь,
что потом, уже отрезвев, припоминаешь плохие признаки, которые понача-
лу не мог или не хотел замечать. И, хлопнув себя по лбу, восклицаешь:
"Ну и дурак же я был!" Это хлопанье и раскаянье, естественно, ранят
самолюбие, но стоят дороже, чем упорствование в ошибке, лишь бы этому
самолюбию потрафить.
Вокруг мы то и дело видим людей, которые упорствуют в иллюзиях. По-
чему? Одно из двух: либо гордыня не позволяет им признать ошибку, либо
у них попросту с разумом неладно. Такие люди раздражают нас, уже выз-
доровевших. Если это гордыня, то мы узнаем ее по ожесточению, с кото-
рым они отстаивают ошибку. Они знают, что ошиблись, но только в глуби-
не души. Чем больше они знают и чем глубже в душе запрятано это знание
- тем упорней, тем громче, с тем большей запальчивостью они утвержда-
ют, что по-прежнему правы. Предпочитают считать себя непогрешимыми и
требуют, чтобы их считали таковыми, только бы не признать очевидного.
Кроме того, им наверняка жаль инвестиций, вложенных в иллюзию. Жаль
энергии, веры, лет, посвященных тому, чему всего этого посвящать не
стоило. Как же так - выходит, все было впустую? Все зачеркнуть, ос-
таться у разбитого корыта, начать с нуля?
Впустую? Несомненно. Но не совсем. Ведь остается опыт. Однако, увы,
опыт - вещь иррациональная, его не взвесить, не разложить по полочкам.
Это только некая способность к точной реакции, состояние готовности к
ее возможному применению, а не какие-то там достижения, накопления и
приобретения. Те, кто предпочитает нечто иметь, нежели нечто уметь,
опыту предпочитают приобретение: то есть неоспоримый факт, пусть даже
он - неправда.
Те же, кто упорствует в заблуждениях по причине отсутствия ума, ме-
нее агрессивны в их защите. Они продолжают верить - тупо и относитель-
но спокойно. Мы говорим о них, что они по природе наивны, и это форма
нашей снисходительности. Они для нас меньшее зло.
Словом, не так уж все скверно. Не так уж... Было бы скверно, если
бы не один пустяк: ошибка была очарованием, а правда, к сожалению,
чем-то совсем противоположным. Да ведь потому-то переход от ошибки к
правде и называется разочарованием.
Но может ли быть по-настоящему хорошо, когда все так печально?
Терзанья неприкаянной души
Мне всегда хотелось повстречать святого старца, который научил бы
меня жить. Но так я его и не встретил. А ведь живу-то уже довольно
долго, да и по миру поскитался.
А может, я его встречал, и не раз, но он, завидев меня, притворялся
кем-то другим? Так почему же он не хотел иметь со мной дела? Почему
прятался? Может, глаза мои не замечают святости там, где ее видят дру-
гие?
Уж в чем, в чем, а в святых-то старцах недостатка нет. Кое-кто из
них даже в газетах о себе объявляет. Люди, не зная, как жить, ищут
учителей, и те являются им во множестве. Так же, как в любом другом
ремесле, в области духа есть скрытые шарлатаны и подлинные мастера.
Говорят, мастеров распознают по особым флюидам, которые от них исходят
и влияют на других.
Особенность этих флюидов в том, что с их помощью они порабощают ок-
ружающих. Не стану отрицать, что такое возможно, однако уверяю, что на
себе ничего подобного не испытал. И даже чувствую себя слегка обделен-
ным оттого, что не имею такого опыта, - а ведь он есть, конечно, прав-
да, не у всех, но у многих, если верить многочисленным свидетельствам.
Уж настолько-то я дело знаю - всякий, кто причастен к культуре, не
может этого совсем не знать, ведь это вещи общеизвестные, так вот до-
гадываюсь, что мне ответят:
- Не испытал, потому что не хочешь от себя отказаться. Ты слишком
собой переполнен, чересчур в себе закоснел, чтобы флюиды проникли в
тебя. Больно уж ты к своему "я" привязан, чтобы на тебя благодать сни-
зошла. Смири гордыню - тотчас снизойдет.
То-то и оно. А какой самый простой способ избавиться от самого се-
бя? Подчиниться кому-нибудь, кто не ты сам. Принцип абсолютного пови-
новения - один из главных в любом монастыре, да только ли в монастыре?
И в армии тоже, а уж более всего - в концлагере. Значит, можно предпо-
ложить, что идеальные условия для избавления от своего "я", мешающего
благодати, я нашел бы, будь я заключенным такого лагеря. Тем не менее
не хотелось бы заниматься демагогией, все же есть разница между добро-
вольным абсолютным подчинением и подчинением принудительным.
Ученик должен быть слепо послушен мастеру. Но кому должен быть сле-
по послушен мастер? Ответ: мастер послушен не кому-то, но чему-то, не-
коей внеличностной сущности, он непосредственно общается с надличност-
ными, божественными силами, как бы мы их ни понимали. Стало быть, надо
верить, во-первых, что такие силы существуют и, во-вторых, что данный
мастер действительно их наместник на земле.
Есть ли способ проверить мастера на подлинность? Разоблачить шарла-
тана, убедиться в подлинности "настоящего"? Если даже и есть, то кто
может это проверить? Ученик наверняка нет, поскольку ученик должен до-
верять мастеру безоговорочно. Некто извне системы, беспристрастный ди-
летант? Опять-таки - нет, поскольку он не принадлежит системе, значит,
по своей дилетантской природе является скептиком. Другой мастер? Но
кто проверит этого проверяющего?
Следовательно, все основано на вере. Именно верой обусловлено под-
чинение. Но вера - факт внутренний, психический, in pecto, тогда как
подчинение проявляется в действиях и событиях внешней жизни. Ученик
выполняет приказ мастера, выполнение приказа влечет за собой последс-
твия в мире событий и фактов. Вопрос о подчинении неминуемо подводит
нас к вопросу о власти, поскольку власть и подчинение - неразлучная
пара: нет одного без другого.
Мастер обладает властью. На что он ее употребляет? Приказывает ли
ученику то да се только во имя его духовного блага или же - как знать
- из собственной корысти, пусть даже не материальной, а ради самого
наслаждения властью? Не изгоняет ли он из ученика его личность для то-
го только, чтобы заполнить своей личностью? Для того ли я должен отка-
заться от себя, чтобы кто-то другой в меня вселился? Неужели моему "я"
суждено исчезнуть лишь ради того, чтобы чье-то удвоилось?
До чего охотно люди отказываются от самих себя. Оно и понятно - се-
бя и впрямь нелегко выносить. Толпы ищут пророка, но чаще находят фю-
рера. Найдя его, они обретают счастье. Тревожный симптом: несколько
сотен самоубийц (недавний случай с американской сектой) умирали в экс-
тазе - как смертью, так и экстазом они были обязаны своему духовному
вождю, который для непосвященных был просто жалким паяцем. Прежде чем
покончить с собой, самоубийцы убили еще нескольких человек, так уж
случилось, что больше не успели. Другие верующие вообще больше склонны
убивать, нежели кончать жизнь самоубийством. Когда этих других миллио-
ны - они убивают миллионы. Созданные ими государства и системы опира-
ются на веру; предводительствуемые фюрерами, верующие объявляют их
пророками. Себе они не принадлежат, поскольку всецело преданы фюреру и
счастливы тем особым счастьем, которое оборачивается катастрофой для
других, пока для них самих не кончится катастрофой.
Я - на свой страх и риск - предпочитаю не иметь понятия о том, как
следует жить, чем получать инструкции из чужих рук. Пускай неудобно,
зато не так опасно - и для меня, и для окружающих. С этим трудно жить,
но, по крайней мере, от этого не умирают.
С приветом от...
Привет! Это я, ваш бессмертный, вечный, универсальный кретин.
Я был всегда, я побывал везде. Но только теперь мне по-настоящему
хорошо, я под охраной, и виды на будущее у меня лучше, чем когда-либо
в прошлом.
Ибо настало время двух непреложных истин: от них мне и хорошо - так
хорошо, как никогда прежде.
Во-первых, признано бесспорным фактом, что меня нет. Так же, как и
дьявол, я себя отлично чувствую в этом широко объявленном небытии. Из-
вестно ведь, что дьявол (кстати, мой кузен) - мастер перевоплощений,
он лишь изредка и неохотно выступает в собственном обличье и хорошо
знает почему. Всеобщая уверенность в том, что его нет, дает ему макси-
мальную свободу действий. Точно так же и в моем случае. Вы только пре-
бывайте в уверенности, что меня нет, дети мои, а я уж в долгу не оста-
нусь.
О том, что меня нет, объявлено не в лоб, но мне-то все едино. Мое
небытие есть следствие весьма благородных побуждений и высоких целей.
Никто меня не принимает в расчет, но для меня это и лучше. Мое небытие
есть побочный продукт, случайный результат - подобно тому как в меди-
цине новые и весьма интересные случаи заразы суть незапланированный и
нежелательный итог искоренения заразы традиционной, следствие иммуни-
тета микробов к новым лекарствам. Экология также изобилует подобными
примерами. Короче говоря, когда объявили, что все люди равны, - из
этого следовало, что никто никого не глупее. А стало быть, надлежало
признать, во имя равенства, либо что все одинаково глупы, либо что все
одинаково умны. Но выбор этот, по существу, никакой не выбор, так как
обе альтернативы в равной степени идиотские. Однако, щадя самолюбие
масс, избрали вторую.
Другая бесспорная истина, укрепляющая мое здоровье, - это убеждение
в том, что идеология (хотелось бы сказать - та или иная, да нельзя,
поскольку речь идет всегда об одной идеологии - той, которую выбираешь
как свою) автоматически наделяет разумом субъекта, который ее выбрал.
При этом все идеологии свалены в две отдельные кучи, именуемые "левая"
и "правая". Сегодня невозможно развернуть газету, включить радио, пос-
мотреть и послушать, что говорит и показывает телевидение, поболтать с
кем-нибудь, даже с самим собой, чтобы все - ну буквально все - не на-
зывалось "левым" или "правым". Никто уже не спрашивает, умно это или
глупо, честно или нечестно, возвышенно или низко, мелко или крупно,
открытое это или закрытое, редкое или частое, мягкое или твердое,
круглое или угловатое, сухое или липкое, прямое или кривое, пахучее
или вонючее, стоит оно или бежит, живет или сдохло, говорит, рычит или
молчит, ядовито ли или хорошо на вкус, рептильное оно, пернатое, а мо-
жет, пушное? Бог мой, сколько вопросов, можно задавать их до бесконеч-
ности - ведь мир бесконечно богат. Ан нет, остался только один вопрос:
"прогрессивное или реакционное", "левое" или "правое"?
Такое обеднение, такое оскудение, такая пустыня, такая смерть разу-
ма и восприятия человеческого совершились прежде всего там, где уже
настало царство идеологии, а потом двинулись в остальной мир и расп-
ространяются повсеместно.
Господин Мрожек не читает "Красную звезду", потому что давно знает
ее назубок. Пока еще он просматривает "Интернэшнл геральд трибюн", но
и то все более бегло, так как многое из того, что пишется в этой газе-
те, он мог бы продекламировать наизусть, еще не начав читать. Слишком
многое, все больше и больше - оттого-то ему так скучно, и все скучнее
