предстояло влачить жизнь изгнанника и заниматься изучением биологии
девятииглой колюшки.
Легкомыслие не встречает благосклонного отношения в аскетически
суровых канцеляриях. Мне пришлось убедиться в этом на собственном опыте,
когда обсуждались вопросы снабжения моей экспедиции. На совещании
присутствовало много важных людей, которым надлежало обсудить и утвердить
список необходимого снаряжения. Это был солидный документ, согласно
инструкции отпечатанный в пяти экземплярах и внушительно озаглавленный
"заявка на материально-техническое снабжение полевых работ по волкам".
И без того взвинченный утомительными сборами в дорогу, я окончательно
потерял голову, когда почтенное собрание перешло к обсуждению двенадцатого
пункта этого ужасающего списка: Бумага туалетная, правительственный
стандарт: 12 рулонов.
Резкое замечание представителя финансового отдела, что по этой статье
возможна экономия, если полевая партия (состоявшая из меня одного) будет
проявлять должную воздержанность, вызвало у меня истерический смешок.
Правда, я почти моментально подавил его, но, увы, слишком поздно. Двое из
присутствующих, старшие по званию - оба "майоры", - молча поднялись,
холодно поклонились и вышли из комнаты.
Оттавское испытание подходило к концу, но его кульминационная точка
была еще впереди. Как-то рано утром я был вызван в кабинет своего
непосредственного начальника для заключительной беседы "перед отъездом в
поле".
Шеф восседал за порытым пылью массивным письменным столом, на котором
в беспорядке валялись пожелтевшие черепа сурков (со времени поступления в
отдел - а это было в 1897 году - он занимался определением скорости
разрушения зубов у этих грызунов). На стене висел портрет хмурого
бородатого ученого; покойный основоположник школы по изучению
млекопитающих неприязненно взирал на меня. Пахло формалином - этот запах
ассоциировался с тошнотворным ароматом задних помещений похоронного бюро.
После длительного молчания, во время которого он рассеянно вертел в
руках череп сурка, шеф наконец с чрезвычайной серьезностью приступил к
инструктажу:
- Как вам известно, лейтенант Моуэт, проблема Canis lupus приобрела
общенациональное значение. За один только прошлый год наше министерство
получило не менее тридцати семи меморандумов от депутатов парламента, и
все они от имени избирателей настойчиво требуют принять меры против
волков. В большинстве случаев жалобы исходят от таких мирных и
незаинтересованных общественных организаций, как рыболовные и охотничьи
клубы. Что же касается деловых кругов, преимущественно крупных фабрикантов
по производству боеприпасов, о их поддержка придает особый вес законным
протестам избирателей, граждан нашей великой страны. Претензии сводятся к
тому, что волки уничтожают оленей, поэтому наши сограждане все реже
привозят с охоты богатую добычу.
- Вы, очевидно, знаете, - продолжал шеф, - что мой предшественник
подготовил для министра справку, в которой резкое сокращение поголовья
оленей объяснялось ростом числа охотников (по его данным, на каждого оленя
приходится пять человек). Министр, поверив ему на слово, начал было
зачитывать этот документ в палате общин, но его быстро заставили замолчать
криками "Лжец!", "Волчий прихвостень!". Через три дня моему злополучному
коллеге пришлось оставить государственную службу, а министр выступил в
печати со следующим заявлением: "Министерство по делам Севера и ресурсам
намерено сделать все возможное, чтобы положить конец кровавой резне
оленей, чинимой стаями волков. Предусмотрена широкая программа
исследований этой жизненно важной проблемы с привлечением всех имеющихся в
распоряжении министерства сил и средств. Население Канады может быть
уверено, что правительство, членом которого я имею честь являться, примет
все меры для устранения нетерпимого положения".
С этими словами шеф взял со стола самый крупный череп сурка и начал
ритмически пощелкивать его челюстями, как бы подчеркивая значимость
заключительных фраз:
- Вам, лейтенант Моуэт, предстоит осуществить этот великий подвиг.
Вам надлежит немедленно отправиться в поле и энергично взяться за работу в
духе лучших традиций нашего отдела. Помните, лейтенант Моуэт, волки - это
ваша проблема!
Собравшись с силами, я встал по стойке смирно, при этом моя правая
рука непроизвольно вскинулась вверх, и, лихо отсалютовав, выскочил из
комнаты.
В тот же день я вылетел из Оттавы на транспортном самолете канадских
военно-воздушных сил. Местом моего назначения пока был Черчилль на
западном побережье Гудзонова залива, но значительно дальше, где-то в
пустынных просторах субарктических Бесплодных земель, меня ждала конечная
цель - встреча с волками.
[Бесплодными землями (Barren Lands или Barren Grounds) в Канаде
принято называть районы тундры.]
2
Раасказы о моей миссии вызывали либо настороженное недоверие, либо
заговорщическое подмигивание. А между тем я вовсе не стремился к нарочитой
уклончивости. Просто я руководствовался приказом, врученным мне перед
отъездом из Оттавы:
"Тотчас по прибытии в Черчилль вам надлежит зафрахтовать самолет и
следовать дальше в соответсвующем направлении на нужное расстояние. Вы
должны организовать базу в том месте, где с уверенностью можно
рассчитывать на достаточное количество волков и где будут вполне
благоприятные условия для работы."
Тон приказа был весьма решительный, однако в нем явно отсутствовали
конкретные указания. Ничего удивительного, что добрая половина населения
Черчилля решила, что я принадлежу к банде грабителей золота, тогда как
другие увидели во мне старателя какого-то неведомого прииска, затерянного
в бескрайних просторах тундры. Позднее на смену этим версиям пришла
третья, еще более захватывающая. По возвращении в Черчилль после
длительного отсутствия я с изумлением узнал, что, оказывается, все эти
месяцы плавал на льдине вокруг Северного полюса и следил за деятельностью
группы русских, дрейфовавших рядом на своем плавучем поле. Оба бидона для
спирта или, как здесь полагали, с водкой предназначались якобы для того,
чтобы развязать языки томимых жаждай русских и выведать у них самые
сокровенные секреты. Двухмоторный транспортный самолет, рассчитанный на
тридцать пассажиров, был так забит моим снаряжением, что в нем едва
хватило места для меня самого и членов экипажа. Пилот, симпатичный
лейтенант с усами, загнутыми точно велосипедный руль, с изумлением
наблюдал за погрузкой. Он знал лишь, что я правительственный агент и
направляюсь в Арктику с каким-то специальным заданием. Выражение
любопытства на его лице усиливалось по мере того, как в кабину стали
запихивать необычный багаж: три большие связки лязгающих волчьих капканов
и среднюю секцию разборной лодки, которая походила на ванну с отрезанными
концами. (Благодаря существовавшим в отделе порядкам носовая и кормовая
части каноэ были отгружены другому биологу, который изучал гремучих змей в
безводной пустыне южного Саскачевана!)
Затем на борт приняли мое оружие - две винтовки, револьвер с кобурой
и поясом-патронташем, два дробовика и ящик со слезоточивыми гранатами;
последние предназначались для того, чтобы выгонять волков из их логовищ
под верный выстрел. Тут же были два больших генератора дыма с броской
надписью: "ОПАСНО!" Предполагалось, что с их помощью я смогу подать сигнал
бедствия, в случае если заблужусь или попаду в безвыходное положение
(например, буду осажден волками). Грозный арсенал завершался ящиком, в
котором находился "истребитель волков" - дьявольское изобретение,
посылающее заряд цианистого калия прямо в пасть хищника, если тот
попытается отведать приманку.
Затем последовало научное снаряжение, включающее два двадцатилитровых
бидона, при виде которых брови пилота вовсе ушли под козырек фуражки. На
бидонах значилось: абсолютный спирт для консервирования желудков.
Наконец вереницей потянулись палатки, примусы, спальные мешки, связка
из семи топоров (до сих пор не понимаю, почему именно семь? Ведь я ехал в
совершенно безлесную страну, где и одного топора более чем достаточно!),
лыжи, снегоступы, собачья упряжь, радио (приемо-передатчик) и бесчисленное
количество ящиков и тюков, содержимое которых даже для меня было
совершенной загадкой.
Когда все было уложено и надежно закреплено веревками, пилот, второй
пилот и я кое-как перелезли через гору груза и втиснулись в кабину.
Летчик, привыкший по службе к военным тайнам, сумел подавить жгучее
любопытство, вызванное непонятным назначением столь странного снаряжения,
и ограничился мрачным замечанием:
- Вряд ли эта старая корзина взлетит с такой уймой всякой всячины на
борту.
По правде говоря, я тоже сильно сомневался, но самолет с невероятным
грохотам скрипом все же оторвался от земли.
Полет на север продолжался долго и не был богат событиями, если не
считать того, что над заливом Джеймса заглох один мотор и остальной путь
мы летели на небольшой высоте в довольно густом тумане. Эти "мелкие"
неприятности временно отвлекли пилота от раздумий о том, кто же я такой и
для чего послан. Но едва мы приземлились в Черчилле, как его прорвало.
- Конечно, это не мое собачье дело, - начал он извиняющимся тоном,
пока мы шагали к ангару, - но, бога ради, дружище, в чем дело?
- Ничего особенного, - бодро ответил я, - просто мне предстоит
провести годик-другой в компании волков, вот и все!
Пилот состроил гримасу - точь-в-точь как мальчишка, которого
выбранили за назойливость.
- Виноват, - пробормотал он покаянно, - ведь знаю, что никогда не
надо спрашивать.
Но не только экипаж самолета проявлял повышенный интерес к моей
персоне. В Черчилле все мои попытки договориться о случайном самолете,
который забросил бы меня в глубь тундры, ни к чему не привели. Не помогли
ни правдивые объяснения целей экспедиции, ни честное признание того, что я
и сам не ведаю места высадки. Ответом было либ
После того как эта сногсшибательная версия облетела город, я стал
местной знаметитостью. Но все это случилось гораздо позже, а сейчас,
впервые прилетев в Черчилль, я уныло шагал на пронизывающем ветру по
улицам города, доверху засыпанного снегом. Тщетно обивал я пороги в
поисках летчика, который согласился бы доставить пассажира в неизвестном
направлении. Я еще не стал героем, и никто не хотел помочь незнакомому
чудаку.
После долгих поисков мне наконец удалось найти пилота, летавшего на
древнем как мир "Фэйрчайлде", поставленном на лыжи. Он зарабатывал на
жизнь первозкой трапперов в дальнюю тундру в уединенные промысловые
избушки. Когда я выложил перед ним, что от него требуется, он рассвирепел:
- Послушай, малый, - заорал он, - только психи нанимают самолет
неизвестно куда и только психу может взбрести в голову, что парень вроде
меня всерьез поверит, будто ты хочешь пожить бок о бок со стаей волков!
Поищи-ка себе другого воздушного извозчика, понял? Мне некогда валять
дурака!
Нужно же было такому случиться, что в Черчилле, этом унылом городишке
лачуг, в тот момент не оказалось других воздушных извозчиков, хотя
незадолго до моего приеэда их было трое. Один из них немного не рассчитал,
когда садился на лед Гудзонова залива в надежде подстрелить белого
медведя. В итоге медведь оказался единственным оставшимся в живых
