лый рояль. Я, кстати, люблю рояль, я однажды спал на рояле, в красном
уголке... А за этой самой штуковиной с глазом сидит на стульчике опера-
тор Коля, и вид у него такой, будто все, что происходит вокруг, он тыся-
чу раз видел и знает наперед, что дальше будет. А между Колей и роялем
сидит на стуле артисточка моя, Марина, только узнать ее можно с трудом,
потому что на ней длинное какое-то платье - у нас в городе никто в таких
не ходит, а рядом валяется зонтик кружевной, а сама она вся в слезах. А
вокруг нее кругами бегает этот лохматый режиссер, Марк, и вид у него
презлющий.
И вот вижу - прямо к ним туда и бежит вчерашняя подлая Надя и тащит
за шкирку Рыжего, который изо всех сил дрыгается. Подбегает она к ним и
кричит басом:
- Марк Евгеньевич! Нашла! Марина! Я тебе еще лучше нашла, чем вчераш-
него! Гляди, какой рыженький!
А моя артисточка Рыжего увидела да как закричит:
- Убери, - кричит, - эту рыжую гадость! Я хочу Капу! Да! Да! Да, Марк
Евгеньевич! Можете снять меня с роли! Да, я сумасшедшая, да, у меня
бзик! Думайте что хотите! Только я никогда не капризничаю!.. А сейчас я
знаю, у меня без талисмана ничего не выйдет! Да! Пожалуйста!.. Я всег-
да!.. Я никогда... Я уеду! Уеду!..
И совсем разревелась.
Марк аж затрясся, к Наде подлой подскакивает.
- Дура! - орет. - Ты кого привезла? В этой группе никому нельзя ниче-
го поручить! Где машина? Я сейчас сам поеду по этому паршивому городу
искать ее паршивого кота! Выкинь эту тварь! - Выхватил у нее Рыжего и в
сторону швырнул. Ну, у того ума хватило не разыгрывать обиженного -
прочь рванул, чуть тетку не сбил какую-то...
А Надя эта подлая тоже орет:
- Я у вас всегда виновата! А это, между прочим, обязанность админист-
рации - котов ловить. А я художник-гример!
Подбегает ко мне, из сумки выдергивает за шкирку - и к ним:
- Нате!
Артистка меня увидела, ко мне кинулась:
- Капочка! Капочка! Талисманчик мой хороший! Иди сюда!
И руки ко мне тянет. И тут у меня тормоза отказали. Когти выпустил -
как вцеплюсь! Артистка бедная в визг! Надя подлая меня за шкирку трясет.
Марк вовсе взбесился, к артистке подскочил, кулаками машет:
- Черт подери! Идиотка! Посмотри на свои руки! Раскорябанная графиня!
Как теперь снимать твои руки на клавиатуре?! Свернуть этому паршивому
коту голову!
А артистка пуще прежнего визжит:
- Не смейте! Вы живодеры! Отдайте его мне!
Марк зубами заскрипел, подбегает к оператору Коле и орет:
- Что ты сидишь, как сыч? Скажи что-нибудь!
А Коля на него поглядел с большой теплотой и говорит ласково:
- Главное - создать на площадке творческую обстановку.
- Остряк! - закричал на него Марк. Какую-то таблетку вынул, сунул в
рот, тут же сигарету закурил, сел на стул и глаза закрыл.
А к артистке, к Марине, какие-то женщины подбежали и стали ей мазать
руку йодом. Одна мажет, а другая на руку дует. А она сидит, меня на ко-
ленях держит, второй рукой гладит.
- Талисманчик мой хорошенький, Капочка, успокойся, не дрожи, я тебя
никому не отдам.
Эх, жалко, думаю, я ее корябнул, а не Надю эту подлую.
Пока руку ей мазали, Марк в себя, видать, пришел. Со стула своего
встал - и к нам.
- Ну что? - говорит. - Успокоилась? Вот и умница. Молодец. Отдать бы
тебя вместе с твоим котом на живодерню!
Очень я люблю этот юмор!..
А она ему вдруг говорит:
- Ой, Марк Евгеньевич! Знаете, что я придумала?
Марк с нехорошей улыбкой на нее смотрит и говорит:
- Придумала? Ну-ну, Маня, что ты еще придумала?
Она ему:
- А давайте я на рояле буду играть в перчатках! В шелковых! Она же
аристократка! По-моему, хорошо, а?
Марк ничего ей не сказал, только на Колю поглядел. А тот ему еще лас-
ковее говорит:
- Марик, ты же любишь думающих актеров... Да пусть она хоть в рукави-
цах асбестовых играет - все равно я ее руки не беру!
Тут Марк бледный сделался, взялся за сердце и пошел на Колю мелким
шагом.
- Как это, - говорит жутким шепотом, - ты ее руки не берешь?!
И сцепились они, как в хорошей кошачьей драке, разбираясь - брать в
кадр руки или не брать. И когда наконец Марк победил и решили, что руки
брать в кадр обязательно, тогда Коля заявил, что пускай срочно ищут дуб-
лершу, потому что из-за этой кошмарной обстановки ничего другого они все
равно не снимут, а он хотя и дурак, что влез в эту картину, но все же не
сумасшедший, чтобы снимать руки в перчатках.
И они стали искать дублершу, то есть стали смотреть руки у всех жен-
щин, которые тут были. А я сидел на коленях у артистки. И вдруг я почуял
запах полковничихи. И точно! На полковничихе был какой-то сарафан, на
голове ее откуда-то взялась толстенная коса, на шеках был нарисован ру-
мянец. И я понял, что она, значит, не забоялась своего Наполеона и сде-
лалась-таки крепостной.
А полковничиха меня увидела на артисткиных коленями, подходит и гово-
рит:
- Ах ты, Гриша! Ты тоже сниматься пришел?
А артистка ей говорит:
- Он не Гриша, его Капа зовут.
А полковничиха так ей сладко улыбнулась и говорит:
- Ну надо же! До чего на нашего Гришу похож!.. Только ваш, конечно,
намного красивее!..
Верь после этого кому-нибудь.
А артистка вдруг с места подскочила, меня подхватила и к Марку побе-
жала, который в это время сидел у рояля.
- Я придумала! Давайте мы Капу снимем! Вот когда сцена отравления -
давайте я сперва дам яду Капе, и он умрет, а я на него посмотрю, что он
умер, и тогда уже сама отравлюсь! А?
Тут Марк на меня посмотрел, потом на нее, а потом так улыбнулся, что
у меня шерсть дыбом встала. И он открыл рот, чтобы сказать что-то инте-
ресное, но не успел, потому что из автобуса выскочил тот самый артист,
которого я видел по телевизору, Олег Иванович, только сейчас он был не в
мятых штанах, а в белом костюме и в белой шляпе, и он большими шагами
подошел к Марку и заявил, что он сейчас же уезжает, что ему надоело это
издевательство, что он как идиот шесть часов сидит в гриме, что, если бы
не Марк, он бы сейчас снимался не в этой вонючей дыре, а в Югославии,
куда его приглашали, но он пошел Марку навстречу, а теперь ему здесь
плюют в лицо, но больше он не желает сидеть здесь и смотреть, как все
ходят на задних лапках из-за капризов сопливой неврастенички.
На это моя артисточка ничего не сказала, а только посмотрела ужасно
презрительно и отошла вместе со мной в сторону. А Марк стал бить себя
кулаком в грудь и кричать Олегу, что это ему самому здесь все плюют в
лицо, что он всех хочет понять, а его никто не хочет понять и что он во-
обще последний раз снимает кино.
В общем, ничего они, кроме рук дублерши, в тот день не сняли. И Коля
сказал, что ему наплевать, но если они будут и дальше так работать, то
смотреть этот фильм будут праправнуки.
После этого подходит к нам Марк, артистку глазом сверлит и неприятным
голосом заявляет:
- Я надеюсь, Марина, вы понимаете, что сегодняшний съемочный день
фактически пропал из-за вас. Как режиссер, я, Марина, считаю, что каждый
артист имеет право на определенное число истерик. Так вот, Марина, вы
учтите, что вы свои права уже исчерпали. Следующую истерику будете уст-
раивать не мне, а дирекции студии. Вместе с вашим котом. И скажите спа-
сибо, что у нас тут не Голливуд. Там за сорванную съемку с вас бы шкуру
сняли и с вашего пошлого кота тоже.
Я подумал, во-первых, неизвестно, кто тут пошлый, а во-вторых, слава
богу, что у них не Голливуд.
Но тут Марк вдруг засмеялся, артистку мою по щечке потрепал и гово-
рит:
- Маняша, я все понимаю, тебе трудно, роль трудная, я трудный, но я
тебя прошу, чтоб завтра работала на всю катушку, ладно?
И Марина моя дрожать перестала и заулыбалась, а этот Марк ужасный ме-
ня за ухом почесал и говорит:
- А не то мы твоего котофея живьем сварим!
Просто бездна юмора.
И началась моя с ними жизнь.
Официально я с артисточкой проживал, в ее комнате. Там чаще всего и
спал, с ней вместе. Ну, спал - это, конечно, громко сказано. Чтоб ночью
нормально спать, этого у них и в помине не было. В смысле сна у них ско-
рее уж наш был режим, кошачий. Моя, например, натурально, как кошка,
ночью часа в три вскакивает, сигарету в зубы и давай читать этот, как
его, сценарий. Читает, потом вслух повторяет - репетирует. Поначалу я на
это дело ошарашенно смотрел, потом попривык. Ну а потом и реагировать
стал - как мне что не нравится, сейчас фыркну или хвостом по постели
стукну, а то и вовсе отвернусь. Ну, она сразу - стоп. "Что, - говорит, -
Капа, плохо, да? Конечно, плохо, - говорит. - Наигрываю, как лошадь. По-
тому что я, Капа, дура, бездарь!.." И тут же реветь. Сидит, носом хлюпа-
ет. Потом высморкается, новую сигарету возьмет, выкурит, еще побормочет,
порепетирует - и снова спать. А во сне-то, прямо несчастье, все дергает-
ся, вскрикивает... Лежу рядом, даже не злюсь, а думаю: "И чего это она
себя так? Зачем эти страдания такие?"
Потихоньку я с ними со всеми перезнакомился. И понял одно: на поправ-
ку тут рассчитывать не приходится. Потому что насчет еды у них еще хуже,
чем насчет сна.
У директора ихнего вообще диета была - он голодом лечился, чтоб поху-
деть, и каждый день он всем докладывал, сколько он не съел, чтоб, зна-
чит, все вокруг восхищались. Ну все и восхищались, кроме меня, конечно.
Что касается остальных, то они не то чтобы вовсе не ели, но как-то
все на ходу, урывками, и, главное, объедков у них никогда не оставалось.
Женщины к нам обыкновенно хорошо относятся, особенно которые без детей.
Но тут женская половина насчет харчей тоже была бесполезная, потому что
питалась одними сигаретами.
На нормального человека больше всех из них был похож Олег с седыми
висками: он повадился каждый день обедать в нашем городском ресторане,
хотя доброжелатели его отговаривали...
Я, честно сказать, сперва думал, что они придуриваются. Я ж помнил,
что когда тут в общежитии учащиеся жили, то стоял в коридоре большой хо-
лодильник, и они там всякие продукты держали. Как-то мы с Рыжим налет
совершили на этот холодильник. Дверца там была слабая. И если мордой
долго в щель тыкать, то дверца открывалась... А тут смотрю - нету холо-
дильника с продуктами. Куда девался, думаю. Случайно обнаружил: в свою
комнату оператор Коля входил, а я как раз по коридору мимо пробирался. И
через дверь-то и увидел: стоит холодильник в Колиной комнате. Так, ду-
маю. Нехорошо получается, братишки по разуму, неблагородно. В тот же
день дождался, когда Коли не было, - и в форточку в комнату его и про-
ник. Встал у холодильника на задние лапы, мордой в щелку потыкал - отк-
рылась дверца. Смотрю: забит холодильник! Стоят снизу доверху круглые
железные банки. Большущие! У меня аж сердце екнуло: мне как-то раз из
такой банки полковничиха целую селедку дала. Неописуемая вещь! Я ее це-
ликом съел, с костями и хвостом... Ну, стал глядеть - нету ли тут откры-
той банки? Вижу, что вроде нет. Дай, думаю, на пол брошу - вдруг откро-
ется. И сбросил. Во-первых, грохоту наделал - до смерти перепугался.
Во-вторых, оказалось, что не открылись банки. А в-третьих, оказалось,
что никакая это не банка с селедкой, а была в этих железных коробках ки-
нопленка Шосткинской фабрики, абсолютно вещь несъедобная... Ну, нату-
рально, когда Коля вернулся, он дикий учинил скандал - допрашивал всех,
кто к нему в комнату входил. Все, конечно, отпирались, подозрение на ме-
ня пало. Хорошо, нашелся кто-то, сказал, что коту в холодильник в жизни
не забраться...
Снимали свое кино они обыкновенно днем. В основном на той самой лу-
жайке. Но и ночью тоже ездили иногда - снимали в нашей городской гости-
нице. Я сперва сильно удивлялся: что хорошего можно снять в нашей го-
родской гостинице? Совсем ведь гиблое место. Но потом узнал: оказывает-
