он спас жизнь старшему Охотнику. Главное - он не испугался. Дрожь в
коленях и обморок не в счет, абсолютно бесстрашных людей не бывает. Он не
убежал и не делал глупостей, а в обморок упал, когда увидел свою добычу -
пятиметрового махайрода с развороченным черепом. Он не придал особого
значения словам Нанои: "Я рада, Адвеста, что ты лишился сознания". Они
сидели в лечилище, очень уютно сидели и закусывали дыней. Рада так рада. А
он перестал ее бояться и впервые улыбнулся ей и не опустил глаз.
...Длинный жаркий день, зеленый дом и ледяной ручей в траве. Так у
них было. Потом вечер - Охотники устроили празднество Слона в честь
удачной охоты на Большезубых - слоновьих убийц... Темный ветер дул
поверху, от реки. Когда певцы умолкали, доносилось повизгивание гепардов и
мерное бряканье струн, и беготня ночных обезьян в листве. Свежо и спокойно
пахла ночь - остывающей листвою, плодами, чистой человеческой кожей.
Нанои-Мин держала Кольку за руку, а он сидел и боялся пошевелиться.
Утром явился Ахука - не поздно и не рано, когда Мин уже разбудила
Кольку и они умылись и поели. И он немного привык к ней и к странной
звенящей боли в сердце. Боль усиливалась, если он смотрел на Мин -
усиливалась так, что перебивала дыхание. С Колькой никогда не было такого.
От смятения он взялся чистить пистолет, подкинул последний патрон на
ладони. "Мрачная штука - последний патрон, - он вдруг ухмыльнулся во весь
рот и сам растерялся. - Дурак счастливый, ты же не дома! Что радуешься?"
В этот момент и появился Ахука. Сумрачно поздоровался и набросился на
еду. Пальцы его подергивались, словно он еще управлял Немигающим.
- Последняя железка, Адвеста?
- Последняя.
- Адвеста, я дюжину дюжин раз виноват перед тобой, - произнес он
твердым голосом. - Но реку времени не повернешь к истокам.
- Да, подловил ты меня, охотничек, - беззлобно сказал Николай. -
Подловил, конечно.
Ему все-таки стало не по себе. С какой стати Ахука лез в их дела,
задерживал, суетился? "Врезать бы тебе, как доктор прописал", - подумал
Колька, но сердиться не было духа. Он спросил:
- А где твоя обезьяна?
Наблюдающий небо передернулся, будто его укусили. Он сильно похудел
за последние дни - нос торчал на узком клине лица, глаза стали по кулаку
каждый.
- Так умер, Адвеста. Я пришел с делом. Ты нужен Равновесию.
- Это мы слышали, - сказал Колька. - Теперь можно поговорить, м-да...
- Я дюжину дюжин раз виноват перед тобою, - повторил Ахука.
Было видно, что он ни капли не раскаивается, и, повернись "река
времени" вспять, он снова принялся бы за свое.
Николай совсем развеселился.
- Равновесию угрожает гибель, - продолжал Наблюдающий небо без
малейшего пафоса. - Вы очень, очень вовремя появились, друг Адвеста.
"Ну, ты у меня не отвертишься", - подумал Николай и сказал:
- Как же я могу помочь, друг Ахука? Я - в чужом Равновесии, я даже не
знаю ничего о Наранах...
Наблюдающий небо вскинул брови - Колька подумал: "Начинается". Но
Ахука помигал, соображая, и ответил без уверток:
- Великие? Мозг, ничего более.
Он заметил Колькино удивление и пояснил:
- Понимаю! В железном Равновесии Нарана должна выглядеть совсем
иначе. О Памяти мы еще поговорим. Слушай меня, Адвеста: наше Равновесие
нарушено. Помоги нам, научи нас железным наукам...
Николай оторопел. Закашлялся, чтобы скрыть изумление. Он-то хорошо
помнил Заповедь Границы и то, что Ахука удержал его вопреки всем, вопреки
даже Наране, - чудак!
- А много ли вас, желающих научиться наукам? - дипломатично спросил
Колька.
- Мало. Но кое-что уже сделано и подготовлено.
- За последние десять дней?
- За последние десять дней. И немного раньше. Теперь я спрашиваю - ты
согласен?
"У вас все сыты и все под крышей, - думал Николай. - Нашел чему
учиться, дурачина..."
- Друг Ахука, - сказал он. - Я хотел бы прежде узнать о вашем
Равновесии.
Наблюдающий небо вежливо засмеялся, - несомненно, прежде всего
Адвесте должно понять, какой помощи ждут от него раджаны!
Всю жизнь раджанов определяли Великие. Они советовали Врачам, как
надо лечить, Воспитателям - как воспитывать детей. Для Наблюдающих небо -
расчеты, для Певцов - память обо всех песнях и мелодиях со времен
Скотовода, для матерей - совет о выборе будущего для ребенка.
А для Управляющих Равновесием - "Наука о сытом желудке", как
выразился Наблюдающий небо.
Управляющий Равновесием должен помнить до двадцати тысяч различных
животных и растений, обитающих в Равновесии и вокруг Границы. Места
обитания, повадки, пищу, циклы развития - тысячи разных сведений о каждой
живой твари. Этому учатся в воспиталищах, и после них - у Наран, и весь
этот Эверест информации представляет собою всего лишь язык, набор терминов
для бесед с Нараной. Управляющий Равновесием должен знать любую тычинку,
шерстинку, клубень, членик, коготь, зуб и ствол - чтобы указать на него
Наране. Должен помнить нормальные размеры, нормальные скорости роста,
чтобы доложить Наране о любом отклонении от стандарта. Чтобы понять советы
Великой, он должен держать в голове все возможные взаимодействия между
частями Равновесия. Ибо первоначальное простое действие распространится по
Равновесию, как круговые волны по воде.
- Равновесие не может благоденствовать без Великих, - говорил Ахука.
- Только Великим ведомы все цепочки и все звенья всех цепочек. Человеку не
по разуму такое.
- Погоди, - сказал Николай. - Я чего-то не понимаю... Ну, будут крысы
меньше ростом. Ну, съедят не то, а другое. Что тогда случится?
Он снова удивился - Ахука обрадовался такому вопросу. Улыбнулся,
хлопнул себя по коленям:
- Э-а, ты - железный Головастый! Что случится? Мало будет пищи,
одежды, листьев ниу, - он засмеялся. - Наше Равновесие тем и отлично от
вашего, что в нем нельзя тронуть часть, не зацепив целого.
- Как ты можешь судить о нашем Равновесии?
- Железо, - сказал Ахука. - Железо безразлично, оно мертвое... - Он
вдруг вскочил. - Завтра я приду снова, Адвеста. Попроси у Врачей
раздвоения.
Колька остался один, и прежде чем пойти в лечилище к Нанои, заставил
себя мысленно проконспектировать весь разговор. Ему было обидно, - не смог
сам догадаться, что производственная система, составленная только из живых
существ, должна быть феноменально сложной и потому - уязвимой. Без сети
решающих устройств она жить не может, конечно...
Только слишком уж много воли забрали их "решающие устройства" - даже
жутко делается. Определенно - жутко. От этих наран стоит держаться
подальше...
Он дал пинка плосковатой крысе, подобравшейся слишком близко к его
подошвам - держись подальше от царя природы. Подумал, не повлияет ли пинок
на Равновесие. Усмехнулся. Может, и жуть потому, что есть другой кандидат
в цари природы? А они здесь неплохо устроены, раджаны... Либо ученые, либо
искусством занимаются, не то что у нас. Пока у нас коммунизма нету. И
машин таких нет, чтобы смогли все наше равновесие охватить анализом. А у
них есть живые машины. Хорошо это? Хорошо. Что ж ты пыхтишь, Свисток? Не
знаешь? Ну, то-то...
5
"Почему ты полюбила меня?" - "Полюбила". - "Но почему - меня?" -
"Потому что тебя. Ты рыжий, как мой Уртам".
Была их вторая ночь, и в доме было так тихо, как никогда не бывает,
как не бывает вообще. Он открывал глаза в сумрачный тлеющий свет зеленых
стен. Свет вытекал из листьев и, наполнив дом, уходил наружу, в лес, как
теплый воздух на мороз. Николай засыпал и во сне видел, что его вызвали к
Наране отвечать, будто в школе к доске. Просыпался - Мин была рядом.
Лежала, смотрела на него. Когда урок приснился в третий раз, Николай
спросил, как Великая смогла научить их языку за один день. "Как нас
научает языку Памяти во время Воспитания, так и тебя. Одинаково". - "Но
как она учит?"
Мин вздохнула, не ответила. Дыхание ее было свежее, без сонной
замедленности. "Ты не спала, маленькая?" - "Нет. Мы спим меньше, чем вы".
- "Женщины?" - "Ты спи, Адвеста. Раджаны спят меньше, чем лью-ди". -
"Почему?" - "С раздвоением спят меньше". - "Что же вы делаете ночью?" -
"Песни поем, говорим с Нараной. Работаем". Он лежал в сонном оцепенении,
ощущая тяжесть ее головы на своем плече. "В воспиталище я часто думала о
Наранах. Выросла и перестала думать".
Прошуршало что-то в траве. Он прислушался - стихло. Крыса. Тиканья
часов не слышно, забыл завести. И о часах никто не спрашивал. Не
поинтересовался. Даже Ахука. Господи, что вы за люди такие?
- Мин... А Воспитатели знают, как Нарана учит речи?
- Воспитатели - нет. Помогают Великой. Повторяют на раджана ее
пение... Как учит - не знают, нет... Вот такая я была, - она вытянула
тонкую руку над полом, - совсем маленькая, в воспиталище, во-от такая и
уже помнила, что Великая живет в подземелье и будет учить нас речи. Ранним
утром пришли к нам чужие, Воспитатели, а ко мне приблизилась женщина и
сказала: "Я научу тебя речи Памяти, белочка". Я рассердилась. Я ждала, что
мне достанется научение со своим Воспитателем, а чужие поведут других
детей. Но, рассердившись, я не подала вида: мне хотелось поскорее увидеть
подземелье Памяти, и Художников с листьями ниу вдоль больших дорог, а
может быть, и больших Птиц, которых мы еще не видели. И Воспитатели взяли
нас на спины и побежали с нами через лес и по дорогам, а перед холмом
Памяти мы пошли сами, каждый рядом со своим научителем. Художники сидели
на траве и рисовали нас, на холме играли Певцы, мы оглядывались на них,
они же улыбались нам и играли. Знаешь, Адвеста, я выросла и мне определили
воспитание Врача, и тогда лишь удивилась, почему речи учит Нарана, а не
люди. Ты спишь?
- Нет, - пробормотал Колька.
Он представил себе крошечных коричневых ребятишек, сидящих перед
Нараной, во всю длину туннеля, и среди них кудрявую девочку, и подумал,
что здесь нет фотографий, и он никогда не узнает, какой она была маленькой
- с коричневыми босыми ножками и серьезным взглядом. Он лежал счастливый,
тихий, сомневающийся во всем. Ах, этот мир - вторая жизнь, и в ней еще
меньше определенности, чем в первой, она полна неясности, она должна быть
чужой и пугающей - почему же он счастлив? Нет нищего, кроме Нанои. И еще -
пистолета с последним патроном. Все твои гарантии, Николай Карпов.
Он снова и снова задремывал. Кто-то ясным, звучным голосом прочел
стихотворение - он знал его по той жизни и слушал небрежно, подкидывая на
ладони последний патрон:
Слова - как пули. Девять грамм
Свинца на каждое. Молчи.
Рассвет-убийца, тать в ночи.
Сейчас в глаза заглянет нам.
Жить без тебя,
Спать без тебя,
Чужие губы целовать,
В похожую на гроб кровать
Одной ложиться -
Без тебя.
...Ну, вот и все.
Отсюда - врозь.
Знакомой болью губы сводит.
Как пуля в мозг.
Как в горло нож,
Как в сердце - гвоздь
Рассвет приходит...
Он проснулся на рассвете. Перекликались Охотники, замычали буйволы в
лесу. Рассвет наступил и был хорош - зеленый, солнечный - совсем не
походил на "татя в ночи". "Околдовали меня, что ли, - подумал Николай. - Я
