игриво покалывая им ее атласные ягодицы. -- Нет, нет, перестань, -- взмолилась
она. -- Вставь его туда, вставь весь, до конца... Я больше не могу. -- Снова,
выгнувшись колесом и выставив зад вверх, будто вознамерившись ухватить им
люстру, она просунула снизу руку и завладела моим членом. Откуда-то из середины
позвоночного столба до меня донесся финальный сигнал; чуть согнув колени, я
продвинул его вперед еще на четверть или полдюйма. И вдруг -- хлоп! -- он
взорвался взмывающей в небо ракетой.
Когда мы расстались на улице возле писсуара, было уже совсем темно. Я не
назначал ей свидания, не поинтересовался даже, где она живет; В случае чего,
заключил я, найти ее можно будет в кафе. Когда мы уже разошлись в разные
стороны, мне вдруг пришло в голову, что я так и не спросил, как ее зовут.
Окликнув ее на ходу, я громко задал свой запоздалый вопрос.
-- Н-И-С, -- отозвалась она, выводя имя по буквам. -- Нис -- как город*. -- Я
двинулся в путь, вновь и вновь повторяя его про себя. Никогда еще не случалось
мне слышать, чтобы так звали девушку. Нис... Это имя отсвечивало безупречностью
граней драгоценного камня.
Поравнявшись с Плас Клиши, я внезапно ощутил, что зверски проголодался.
Остановился у дверей рыбного ресторана на авеню Клиши, дегустируя вывешенное у
входа меню. Мысленно я уже поглощал крабов, устриц, омаров, жареную голубую
рыбу, омлет с помидорами, молодую спаржу, ломтики чеддера с хлебом, инжир и
орехи, запивая все это прозрачным холодным вином. Пошарив в карманах (так я
всегда делаю, входя в ресторан), я наткнулся на единственное жалкое су. -- Черт,
-- выругался я про себя, -- уж несколько-то франков она могла мне оставить.
Быстрым шагом я направился домой, надеясь, что смогу
________
* Nice -- Ницца (фр.)
323
отыскать что-нибудь на кухне. От этого места до нашего обиталища в Клиши добрых
полчаса ходу. Карл, судя по всему, уже отужинал, но не исключено, что после его
трапезы на столе остались кусочки хлеба и полстакана вина. Я шел быстрее и
быстрее, и с каждым шагом голод мой усиливался.
Влетев в квартиру, я с первого же взгляда понял, что Карл дома не ужинал.
Проинспектировал все что мог, но нигде не обнаружил ни крошки съестного. Не было
и пустых бутылок, которые всегда можно сдать. Я выскочил на улицу,
вознамерившись воззвать о кредите в маленьком ресторанчике неподалеку от Плас
Клиши, где часто бывал. Но только дошел до его дверей, как всю мою решимость
будто рукой сняло. Так и не сунув носа внутрь, я машинально двинулся дальше, не
имея в голове никакого плана действий, удерживаемый на ногах лишь нелепой
надеждой, что чудом набреду на кого-либо -из своих знакомых. Без толку
прослонявшись по улицам еще час, я почувствовал такую усталость, что решил
вернуться домой и отправиться на боковую. На обратном пути мне вспомнилось, что
в этих краях, на внешнем бульварном кольце, обитает мой приятель, эмигрант из
России. Уже вечность, как мы с ним не виделись. Что, спрашивается, он подумает,
если я ни с того ни с сего свалюсь ему на голову и попрошу о подаянии? Затем мне
на ум пришла великолепная идея: заскочить домой, сунуть под мышку пластинки и
преподнести их ему в виде подарка. Так будет легче, после вводных околичностей,
напроситься на сэндвич или ломтик бисквита. Воодушевившись этой мыслью, я
прибавил шагу, хотя и вымотался как собака в своих вечерних пробежках по городу.
Дома я обнаружил, что до полуночи осталось не больше четверти часа. Это открытие
окончательно подкосило меня. Выбираться наружу за пропитанием уже не имело
никакого смысла; все, что мне оставалось, -- это лечь спать в надежде, что
наутро судьба окажется благосклоннее. Пока я раздевался, меня осенила еще одна
идея -- не столь уж великолепная, но все же... Выйдя на кухню, я открыл дверцу в
небольшой чуланчик, в котором стоял бачок для мусора. Снял с него крышку и
заглянул внутрь. На дне лежали несколько костей и засохшая хлебная горбушка. Не
без труда выудил я оттуда последнюю, тщательно, стараясь, чтобы ни одна крошка
не пропала втуне, соскоблил зеленый налет с подернутой плесенью корки и
подставил под сильную водную струю. Затем не спеша, вживаясь во вкус каждого
разбухшего волоконца, откусил. По мере того, как я уминал горбушку во рту, по
моему лицу все шире ра-
324
сплывалась улыбка. Решено: утром первым делом отправлюсь в тот же магазин и
попробую всучить ям книги обратно -- за половину, треть, пусть даже четверть
цены. Потом в точности то же проделаю с пластинками. Обе операции принесут мне
как минимум десять франков. Этого вполне хватит, чтобы плотно позавтракать, а
потом... Потом что-нибудь да подвернется. Утро вечера мудренее... В предвкушении
будущей сытной трапезы в голове у меня основательно просветлело. Я начинал
видеть юмористическую сторону своего положения. А это сучка Нис: уж она-то,
наверное, набила себе живот до отвала. Вполне вероятно, вместе с любовником. Я
ни минуты не сомневался в том, что она содержит любовника. И все ее
"неприятности", все ее тяжкое повседневное бремя, без сомнения, сводится к тому,
чтобы откармливать его на убой, покупать ему тряпки да разные разности, до
которых он неравнодушен. Ну что ж, мы с ней трахнулись как боги, хоть я и
остался без гроша. Мне так и виделось, как она вытирает салфеткой свои полные
губы, дожевывая нежное крылышко цыпленка в белом винном соусе. Интересно, а в
винах она знает толк? Вот бы махнуть с нею в Тюрень! Но такая увеселительная
экскурсия наверняка влетит в кучу денег. Столько у меня никогда не будет.
Никогда. Ну и ладно, помечтать-то кто запрещает? Я выпил еще стакан воды. Ставя
его на место, углядел в уголке буфетной полки маленький кусочек рокфора. Эх,
была бы под рукой еще одна такая же горбушка! Стремясь удостовериться, что ничто
не ускользнуло от моего внимания, я снова открыл крышку мусорного бачка. На меня
изумленно взирала кучка говяжьих костей, подернутых заплесневелым жиром.
И все-таки мне как воздух требовался еще кусок хлеба, и требовался
безотлагательно. Может, рискнуть воззвать к соседу по этажу? Открыв входную
дверь, я на цыпочках вышел на лестницу. Во всем доме царило могильное молчание.
Приложив ухо к одной из дверей, я прислушался. Где-то негромко кашлянул ребенок.
Мертвое дело. Даже если в квартире кто-нибудь и не спит, у них это не принято.
Только не во Франции. Слыханое ли дело, чтобы француз среди ночи постучался в
дверь к своему соседу попросить кусочек хлеба? -- Дерьмо, -- пробурчал я сквозь
зубы, -- подумать только, какую уйму хлеба выбросили мы в этот бачок для мусора!
-- Я мрачно вгрызся зубами в кусок рокфора. Старый и горький, он крошился, как
штукатурка, которую обильно поливали мочой. Черт бы побрал эту шлюху Нис! Знай
я, где она живет, я мог бы заявиться к ней на дом и выпросить у нее пару-тройку
франков. Как я мог дойти до того, чтобы не оставить себе про запас какую-нибудь
мелочь? Выбрасывать деньги на
325
проституток -- то же самое, что спускать их в канализацию. Видите ли, ей очень
нужно! Дозарезу! Скорее всего, для того, чтобы обзавестись очередным пеньюаром
или парой шелковых трусов, которую она себе приглядела в магазинной витрине,
прохаживаясь по улице.
Продолжая^ негодовать, я не на шутку распалился. И все потому, что в доме не
нашлось лишнего кусочка хлеба. Кретинизм! Чистый кретинизм! В голодной эйфории
мне начинали грезиться молочные коктейли с содовой и то, неизменно поражавшее
меня обстоятельство, что в Америке на дне миксера всегда оставалось достаточно
молока еще на стакан. О чем бы ни заходила речь, Америка всегда предлагала вам
больше, чем требовалось. Раздеваясь, я ощупал собственные ребра. Они выпирали
наружу, как жесткие стенки аккордеона. Что до Нис, этой упитанной сучки, то
она-то явно не страдала от недоедания. Дерьмо, дерьмо, дерьмо -- хватит, ложусь
и отключаюсь.
Не успел я накрыться простыней, как на меня налетел новый приступ неудержимого
хохота. На этот раз устрашающего. Я хохотал так, что не мог остановиться.
Впечатление было такое, будто одновременно разорвалась тысяча карнавальных
хлопушек. Что бы теперь ни приходило мне на ум -- печальное, мрачное, даже
катастрофическое, -- все мое тело автоматически сотрясалось от смеха. И все
из-за маленького кусочка хлеба! Вот фраза, с роковой неотвязностью всплывавшая у
меня в мозгу и заставлявшая вновь и вновь корчиться в истерических судорогах.
Не успел я проваляться и часа в постели, как услышал, что Карл отпирает входную
дверь. Он прошел прямо к себе и затворился в комнате. Мною овладело сильное
искушение попросить его выйти на улицу и принести мне сэндвич и бутылку вина.
Затем меня осенила более удачная мысль. Встану утром пораньше, пока он еще будет
храпеть, и пройдусь по его карманам. Ворочаясь в кровати, я услышал, как он
открывает свою дверь, направляясь в ванную. При этом он подхихикивал и с кем-то
перешептывался -- судя по всему, с какой-то кралей, подобранной по пути домой.
Когда он вышел из ванной, я громко произнес его имя.
-- Так ты не спишь? -- вопросил он торжествующе. -- Что с тобой, уж не заболел
ли?
Я объяснил ему, что голоден, смертельно голоден. Есть ли у него при себе
какая-нибудь мелочишка?
-- Ни черта нет, -- с готовностью отреагировал он. Но отреагировал непривычным,
почти веселым тоном, будто это ровно ничего не значило.
-- Ну хоть франк-то у тебя есть? -- не отставал я.
326
-- Да хватит тебе о франках, -- отмахнулся он, присаживаясь на край кровати с
видом человека, намеревающегося доверить собеседнику нечто непреходяще важное.
-- Сейчас у нас с тобой забота посерьезнее. Дело в том, что я привел домой
девчонку. Беспризорницу. Ей не больше четырнадцати. Только что я ее трахнул.
Слышишь, черт тебя побери? Надеюсь, не наградил ее ребенком. Она девственница.
-- Ты хочешь сказать, она была девственницей, -- уточнил я.
-- Слушай, Джо, -- снова заговорил он, ради пущей убедительности понижая голос,
-- мы обязаны что-нибудь для нее сделать. Ей некуда податься... она сбежала из
дома. Когда я ее встретил, на нее смотреть было страшно. Оборванная,
изголодавшаяся и немного чокнутая, как мне сначала показалось. Нет, нет, не
волнуйся, она вполне нормальная. Чуть-чуть туповата, но своя в доску. Не
исключено, что из приличной семьи. Совсем ребенок... ну, ты сам увидишь. Кто
знает, может, я женюсь на ней, когда станет совершеннолетней. Но, как бы то ни
было, денег у меня нет. Все до последнего су потратил, хотел ее накормить. Жаль,
конечно, что ты остался без обеда. Эх, к нам бы тебя, Джо! Ну и нажрались же мы:
устрицы, раки, креветки... Да, и прекрасное вино. Шабли урожая...
-- К черту урожай! -- не выдержал я. -- Можешь мне не расписывать, как вы там
объедались. У меня в животе пусто, как в пепельнице в доме у некурящих. Теперь
нам придется кормить три рта, а у нас ни одного су.
-- Не паникуй, Джо, -- отозвался он, улыбаясь, -- ты знаешь, у меня всегда в
загажнике есть несколько франков. -- Он порылся в кармане и извлек оттуда
пригоршню мелочи. Всего набралось три франка шестьдесят сантимов. -- Этого
хватит тебе на завтрак, -- сказал он. -- Ну, а завтра... завтра видно будет.
В этот момент в дверь просунулась девичья голова. Карл вскочил и подвел ее к
кровати. -- Это Колетт,-- сказал он;
я протянул ей руку. -- Ну, как ты ее находишь?
Не успел я произнести ни слова, как девушка, обернувшись к нему всем корпусом,
испуганным тоном спросила, на каком языке мы говорим.
-- Ты что, неспособна на слух узнать английский? -- отреагировал Карл, одаряя
меня взглядом, призванным засвидетельствовать его правоту: говорил же я, мол,
тебе, что У нее не все дома.
Зардевшись от смущения, девушка сбивчиво принялась объяснять, что ей сначала
показалось, будто мы говорим по-немецки, а, быть может, по-бельгийски.
327
-- По-бельгийски... Да нет такого языка на белом свете! -- презрительно фыркнул
Карл. -- Извини, она малость туповата. Но посмотри только на эти грудки! Вполне
созрели в четырнадцать-то лет, а? Она клянется, что ей семнадцать, но я ей не
верю.
Колетт продолжала стоять на месте, вслушиваясь в звучание неведомого ей языка и,
