здоровее тебя самого. Тебе плохо не потому, что плохо твоему телу, а потому,
что у тебя непомерно большая гордыня. Гордыня, слышишь ты, христианин? Ты
рискнул головой ради чашечки кофе, но ты тогда думал не о гражданских
правах. Какой человек смотрит на дуло направленного на него ружья и говорит
"стреляй"? Тот, кто чувствует себя униженным и угнетенным? Черта с два! Ты
считал себя самым распрекрасным из всех сукиных детей в этой закусочной.
Великий герой! И по той же самой причине ты, герой вонючий, прикатил сюда за
этой светловолосой телкой - как там ее зовут... Ты считал себя великим
христианином! Подставил вторую щеку самому богатому человеку в своем
занюханном городишке - как он там называется?.. Так или нет? Великий герой!
Когда те горлопаны называли тебя дядей Томом, тебя это не трогало, -
продолжал Шрила Дор. - Ты знал, что у них кишка тонка сделать то, что мог
сделать ты. Глядя в дуло ружья, заказать кофе. Вот уж герой так герой. У них
было и оружие, и крепкие кулаки, но у тебя был твой Бог. Великолепный Титус
Пауэлл! Я скажу тебе, зачем ты здесь. Ты приехал сюда, чтобы доказать всем,
что ты - самый расчудесный ниггер во всем Царстве Божьем. Так послушай, ты,
черный ублюдок, никто не станет ублажать тут твою гордыню никакими ружьями.
Тебе не удастся стать великомучеником! И линчевать тебя никто не собирается.
Ты получишь то, от чего убегал всю свою жизнь. А для начала мы избавим тебя
от чувства вонючей вины.
Пастор Пауэлл почувствовал укол в правое предплечье, а потом его
захлестнула теплая волна и все стало прекрасно. И он ощутил легкое
покалывание в кончиках пальцев, и оно распространилось на кисти рук, а потом
ожили и расслабились его запястья и предплечья. А затем его плечи, познавшие
так много тягот в этой жизни, воспарили куда-то и поплыли, а в груди - как
под замерзшей гладью тихого спокойного озера зимой - скопились
восхитительные пузырьки воздуха. Он не чуял ног - они словно растаяли, а
потом чьи-то прохладные пальцы наложили ему мазь на веки, а потом он увидел
звезды - чудесные мерцающие звезды. Это был рай, он был в раю, и он слышал
голос. Это был грубый, резкий голос, но если ты отвечал ему "да", то все
снова было в порядке. А голос этот говорил, что он должен делать все, что
велит Великий, он же Всеблагой Владыка. Блаженство продолжалось, если ты
говорил "да", и кончалось, если ты говорил "нет". Преподобный Пауэлл не
знал, сколько времени прошло - может, минуты, а может, дни. Лица над ним
менялись, а однажды ему показалось, что в открытом рядом окне он видит
ночное небо. И среди всего происходящего он несколько раз пытался сказать
Богу, что сожалеет о своей гордыне, и что он любит Его, и что он
раскаивается в том, что делает его тело.
И каждый раз, когда это случалось, преподобный Пауэлл чувствовал, как
блаженство покидает его, а когда он громко взывал к Иисусу, начиналась
непереносимая боль. Он чувствовал, как в кисти его рук впиваются толстые
иглы, и снова взывал к Иисусу. И тогда трещали кости ног и железо пронзало
тело, и, вздохнув всей грудью, преподобный Титус Пауэлл возопил о своей
любви к тому, кто всю жизнь был ему другом:
- О Иисус! Будь со мной сейчас!
И что-то вонзилось в его правый бок, и прежде чем наступило черное и
вечное ничто, ему послышался голос его лучшего друга, поздравляющий с
возвращением домой.
Шрила Дор стоял у игрового автомата и выигрывал, когда один из жрецов
доложил ему о провале.
- Что ты несешь? Как он мог умереть? Он же только что приехал.
- Он здесь уже неделю, о Всеблагой Владыка, - ответил жрец, склонив
бритую потную голову.
- Неделю, надо же. Что вы сделали не так?
- Мы сделали все, как вы велели, о Всеблагой Владыка.
- Все?
- Все.
- Наверное, напортачили? Хм. М-да... Ладно. Правительство об этом знает?
Что-нибудь слышно из Дели?
- Мы пока ничего не слышали, но им это станет известно. Узнает
иммиграционная служба. Узнает и министерство иностранных дел. И
представитель третьего мира тоже узнает.
- Ладно. Вот триста рупий. Кто еще?
- Представитель третьего мира потребует больше. Преподобный Пауэлл был по
паспорту гражданином США, но по цвету кожи - представителем третьего мира.
- Скажите им, что сто рупий им причитается только потому, что этот - как
его там? - был гражданином Америки. И пусть заткнутся. Скажите им, что если
бы он был из Африки, они не получили бы и пачки сигарет. Уяснил?
- Как прикажете.
- А как это восприняла телка?
- Сестра Джоулин?
- Да, она.
- Она долго плакала и сказала, что очень любила преподобного Пауэлла, а
теперь он пустил свой шанс по части высшего блаженства.
- Хорошо. Исчезни.
- Меня все-таки беспокоит правительство.
- Не беспокойся. В Дели нет ничего, что нельзя было бы купить за триста
рупий. А кроме того, у нас есть это пророчество. У них проблемы с Китаем. А
значит, они не станут трогать нас. Мы - люди святые, уяснил? А в Патне
нельзя обижать святых людей. Вот увидишь. Подмасливаем мы их только для
того, чтобы все прошло гладко. Они ведь и в самом деле верят этой вонючей
легенде.
"Бип! Бип! Бип!!!" - запищал вдруг автомат, хотя никто не дергал за
ручки. Светящаяся точка бешено запрыгала по экрану, стекло экрана треснуло,
а вмонтированные в стены и в потолок светильники выскочили из своих гнезд.
Внезапно наступила темнота, посыпались осколки стекла, и жрец вместе со
Шрилой Гуптой Махешем Дором, как яблоки под уклон, откатились к
противоположной стене, где и пролежали долгие часы, пока чьи-то руки не
подняли их.
Как выяснилось, Шриле Дору сильно повезло. Не всем в Патне удалось
пережить это ужасное землетрясение, и на следующий день в город нагрянули
правительственные чиновники, чтобы осмотреть тела всех погибших святых. Но
все они были жертвами землетрясения, а стало быть, их смерть не могла стать
его причиной.
Но ни один чиновник, ни один полицейский или солдат, или представитель
самой госпожи премьер-министра не удосужился проверить влекомые волами
телеги, вывозившие мертвые тела прочь из города по направлению к общим
могилам. И, следовательно, никто не заметил одно тело - гораздо более
темное, чем все остальные, - лежавшее на самом дне телеги под грудой тел
неприкасаемых, тело с проколотыми насквозь ладонями и ступнями и страшной
раной в боку.
Землетрясение было ужасно. Так ужасно, что поначалу все решили, что умерли
самые святые из всех местных святых. Но очевидно, это было не так, ибо
граница с Китаем оставалась спокойной. Никакого ужаса с Востока не
предвиделось.
Но именно на Востоке, восточнее Китая, в прибрежной деревушке в Северной
Корее в это время было получено некое известие. Оно гласило, что Великий
Мастер Синанджу скоро прибудет домой, поскольку дела службы призывают его в
Индию - там, в городе Патна, случилось нечто, затрагивающее интересы того,
кто платил за услуги Мастера. И по дороге туда, в награду за его неоценимые
услуги, Великое Мастеру будет даровано право во всем блеске славы посетить
родную деревню, жившую за счет его трудов вот уже многие годы.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Его звали Римо, и ему до смерти надоели тарелки, летящие ему в голову, -
красивые, покрытые лаком тарелки с инкрустированным изображением клыкастой
собачьей пасти на фоне белых лилий. Одна за другой они со свистом летели ему
в голову, иногда - по замысловатой траектории, то словно ныряя, то взмывая
ввысь, а иногда - прямо и с такой скоростью, что случись им достичь своей
цели - от черепа мало что осталось бы.
Левая рука Римо как бы плавала в воздухе, легонько касаясь тарелок.
Некоторые из тарелок он не удосуживался отбивать, а просто пропускал мимо -
и в этом было высочайшее мастерство, глубоко въевшееся в его плоть и кровь.
Мастерство заключалось не в силе мускулов, а в точной координации во времени
и пространстве. Такой координации можно было достичь только через состояние
гармонии, умение найти и постоянно сохранять единство твоего восприятия мира
с объективной реальностью.
Отражая смертоносные тарелки, Римо вспомнил простейший урок, преподанный
ему Мастером Синанджу много лет назад. Тогда Великий Мастер воспользовался
бамбуковыми дротиками, летевшими очень медленно, но Римо казалось, что летят
они с бешеной скоростью, и он с ужасом наблюдал за их приближением.
А тарелки летели впятеро быстрее, чуть медленнее" чем револьверная пуля.
Они врезались в подушки за спиной у Римо, вспарывая красный плюш и с треском
ломая диванные пружины. Но Римо хорошо помнил тот урок, который преподал ему
Мастер много лет назад: не выставляй защиту там, где тебя нет, умей выделить
то, что может тебя коснуться. Летящие странными зигзагами тарелки причинят
тебе вред только в том случае, если ты будешь ориентироваться на них, а не
ощущать пределы своего тела и защищать их от постороннего вторжения.
Последняя тарелка летела ему прямо в переносицу, потом словно бы зависла
на мгновение, круто взмыла вверх, просвистев у него над правым ухом, и
воткнулась в стену. И тотчас в оштукатуренной стене мотеля "Рода" в городе
Росуэлл, штат Нью-Мексико, образовалась трещина длиной в три фута. За окном
текла Рио-Ондо, узкий ручеек, прокладывающий себе путь среди огромных
камней, - назвать его рекой можно было разве что в такое, как сейчас,
жаркое иссушающее лето.
- Я выиграл, - заявил человек, швырявший тарелки.
Его восторг, явный и все возрастающий, превращал жизнь Римо в сущий ад.
"Ну уж если мне суждено оказаться в аду, - подумал Римо, - почему это
обязательно должно случиться в Нью-Мексико?" Но здесь ему велено было
находиться, и потому он был здесь. Чиуну, тому, что бросал тарелки, было все
равно - Нью-Мексико или что другое. Он собирался домой в свою родную
деревню Синанджу, что в Корее, - деревню, жителям которой он давал средства
к существованию своими трудами точно так же, как это делали его отец, и отец
его отца, и все его предки с самых незапамятных времен.
Чиун был не кто иной, как последний Великий Мастер Синанджу, а на услуги
Мастера Синанджу всегда существовал устойчивый спрос при дворе то одного, то
другого правителя. Цари и императоры, короли и фараоны, президенты и
наместники всегда нуждались в профессиональных убийцах, а древний Дом
Синанджу, солнечный источник всех боевых искусств, являлся просто старейшим,
наиболее уважаемым и самым надежным в мире хранилищем этого товара. Наемных
профессиональных убийц.
В Америке, однако, задача, поставленная перед Мастером Синанджу, немного
выходила за рамки его обычных фикций. Ему было поручено обучить одного
человека, белого, который был мертв в глазах остального мира - казнен на
электрическом стуле. Тогда его звали Римо Уильямс.
И за последующие годы тренировок изменилось не только тело, но и вся
внутренняя организация личности Римо, и теперь его тело и сознание могли
отчетливо видеть молнией летящие в воздухе тарелки и моментально определять,
на какие надо реагировать, а на какие можно наплевать.
- Никаких побед, папочка. В бейсболе очко зарабатывает тот, кто отбивает
мячи, а не тот, кто бросает.
- Ты меняешь правила на ходу, потому что я кореец и, по-твоему, могу
всего этого не знать. Я заработал очко, а ты меня хочешь надуть, - заявил
Чиун и, приняв горделивую позу, сложил руки перед собой, переплетя длинные
изящные пальцы.
Его золотистое кимоно с белыми бабочками струилось складками. Весь он -
даже всклокоченная седая борода - излучал чувство торжества: Великий Мастер
Синанджу чувствовал удовлетворение оттого, что ему удалось уличить своего
ученика в нечестности.
