достать его там.
- Я еще не кончил Лаваллета.
- Все было как надо. Действуйте по плану в указанном мной порядке. Добить
Лаваллета времени еще хватит. Пусть немного понервничает.
- Я мог бы прикончить его на том сборище журналистов. Возможности были.
- Вы все сделали правильно. Я вам сказал, никаких выстрелов в голову, и
вы следовали инструкции. Кто мог знать, что он окажется в пуленепробиваемом
жилете.
- Мне надо беречь репутацию, - сказал стрелок. - Если я в кого-то
стреляю, мне не нравится, что он потом проводит пресс-конференции.
- Действуйте по плану. В порядке очереди. И никаких выстрелов в голову.
Стрелок пересчитал банкноты и пожал плечами:
- Как хотите. А это письмо в газету - ваша идея?
- Да, - тихо произнес невидимый водитель. - Я решил устроить что-то
вроде дымовой завесы. Впрочем, вам это несколько осложнит жизнь.
- Чем это?
- Ну, они будут наготове. Усилят охрану.
Стрелок покачал головой:
- Мне без разницы.
- Люблю профессионалов, - одобрительно кивнул водитель.
Тонированное стекло плавно закрылось, и черный автомобиль, как призрак,
абсолютно бесшумно выскользнул из гаража.
Стрелок, называвший себя Римо Уильямс, сел в свою машину и, как было
приказано, некоторое время выждал.
Что и говорить, дельце было с придурью, он не любил такие. Игры какие-то:
письма, туда стреляй, сюда не стреляй. Профессиональней - чистый удар,
желательно под покровом ночи. И дело с концом. От этого же слишком несло
вендеттой.
Он посмотрел на часы. Условленные пять минут истекли. Он завел машину и
выехал из гаража. Шпионить за клиентом смысла не было. Во-первых, за это
время он укатил далеко. А во-вторых, хороший профессионал внимательно следит
за деталями. Детали - это все. Выехать сразу за ним и через пять минут
оказаться бок о бок у светофора - глупость. Клиенты от таких вещей
нервничают.
Стрелка ничуть не интересовало имя человека, который нанял его проколоть
четыре ведущих детройтских колеса. Ни на одну секунду не поверил он в то,
что клиент и впрямь псих, съехавший на охране окружающей среды, и жаждет
крови автопромышленников только потому, что автомобили, видите ли,
загрязняют воздух. Но какая ему разница? Лишь бы платили.
Если его что и беспокоило, так это требование не стрелять жертвам в
голову. Клиенту следовало бы знать, что стопроцентно надежны как раз только
такие выстрелы. Ты можешь весь вечер палить парню в грудь, а он все равно
останется жив-живехонек.
Видал он такие случаи, что называется, своими глазами. Взять, к примеру,
его первое задание. Жертву звали Энтони Сенаро-Носатый, мастодонт был, а не
человек, и вклинился невпопад в дела дона с подпольной лотереей в Бруклине.
Сенаро предупредили, и он смылся в Чикаго.
Стрелок отыскал его там, тот таскал тюки на складе. Дождался перерыва на
обед, подошел вплотную и всадил ему в грудь три пули кряду. Носатый взвыл,
как бык, и кинулся на обидчика.
Он выпустил в Носатого всю обойму. Все вокруг было залито кровью, но
Сенаро пер и пер, как грузовик, сорвавшийся с тормозов.
Стрелок, не выдержав, побежал, и Сенаро целый час гонял его по всему
складу. Наконец загнал в угол, схватил за горло и стал душить. И как раз в
тот миг, когда белый свет совсем уже было померк в глазах стрелка, Сенаро
вздохнул, как кузнечный мех, и рухнул от потери крови.
Стрелок выполз из-под туши Носатого, оставив свой башмак в его намертво
сжатых руках. А Сенаро потом очухался и со временем даже сделал себе в
Чикаго имя.
Дон проявил полное понимание.
- Это всегда трудно, - сказал он, - в первый-то раз, а? Первый блин
комом, так всегда и бывает.
- В другой раз я его достану, - пообещал стрелок дону Педро, хотя
желудок его содрогался при мысли о том, чтобы увидеться с Носатым еще разок.
- Другого не будет. Ни для тебя, ни для Носатого. Вы оба счастливчики,
вам повезло выжить. Сенаро нас больше не побеспокоит. Он заслужил жизнь. А
ты заслужил наше уважение. У нас для тебя будет много работы.
С другими заданиями он справился лучше и со временем тоже сделал себе имя.
Предпочитая выстрелы в голову. Так что это ограничение его беспокоило. Как
непрофессиональное.
Однако клиент всегда прав.
По крайней мере, пока.
Дрейк Мэнген совещался по телефону с Джеймсом Ривеллом, президентом
"Дженерал автос компани", и Хьюбертом Миллисом, главой "Америкэн автос".
- Что будем делать? - спрашивал Ривелл. - Этот наглец Лаваллет перенес
свою пресс-конференцию на завтра, и мы все приглашены. Идем или не идем?
- Куда денешься, - сказал Миллис. - Не можем же мы показать всему
свету, что боимся Лаваллета и этой его ублюдочной сверхсекретной машины.
Надеюсь, она даже не заведется.
- Ох, не знаю, - сказал Мэнген. - Как бы нас там не перестреляли.
- А охрана для чего? Пусть поработают, - сказал Миллис. - Но знаете,
что застряло у меня, как кость в горле?
- Что? - спросил Мэнген.
- Что в свое время Лаваллет работал на каждого из нас, и все мы его
выперли.
- Еще бы не выпереть! Он предложил нам снять всю красоту с "кадиллака"!
- вспомнил Ривелл. - Недоумок!
- Нет, - сказал Миллис, - не увольнять надо было сукина сына. Убить. И
не было б у нас сейчас этой головной боли.
- Может, еще не поздно, - хмыкнул Мэнген. - Ну, значит, договорились.
Завтра на пресс-конференции.
Ладно, он пойдет, но будь он проклят, если пойдет без своего корейца. Сам
президент Соединенных Штатов сказал, что старый пень сумеет защитить
Мэнгена, а Мэнген не может не верить своему президенту. Как его там... а,
да, Чиун. Пусть этот Чиун всюду за ним и ходит.
Кроме того места, куда он собирается сегодня вечером.
Что ни говори, а старый пень умел-таки обращаться с подчиненными. Дрейк
Мэнген не мог этого не признать.
После того, как Мэнген освободил кабинет, Чиун решил: неплохо бы на двери
что-то нарисовать. Он велел секретарше послать за заведующим отделом
покраски автомобильных корпусов.
Дверь оставалась открытой, и Мэнген слышал весь разговор, сидя у стола
секретарши.
- Нарисуешь на двери новую надпись, - распорядился Чиун.
- Я не разрисовываю дверей, - ответил заведующий отделом.
- Погоди. Ты художник или нет?
- Да. Я отвечаю за внешний вид автомобильного корпуса.
- Но то, о чем я прошу тебя, гораздо легче, чем раскрасить машину!
- Нет, ни за что! Красить двери не входит в мои обязанности, - вконец
разгневался заведующий отделом.
- Кто тебе это сказал? - поинтересовался Чиун.
- Профсоюз. В трудовом договоре сказано: дверей я не крашу.
- Это указание отныне теряет свою силу, - сказал Чиун. - С сегодняшнего
дня ты отвечаешь за разрисовывание дверей для меня. Начиная вот с этой.
- С какой это стати? И кто вы, вообще говоря, такой?
- Я Чиун.
- Ну хватит, я ухожу, - сказал заведующий отделом. - И в профсоюзе
немедленно об этом узнают.
Со своего места в приемной Мэнген услышал сдавленный стон. Он вытянул шею
и заглянул в дверь. Старый кореец, страшно подумать, выкручивал заведующему
ухо.
- Я хочу, чтобы краска была золотой.
- Да, сэр, да, - бормотал заведующий. - Я уже иду за краской.
- Даю тебе пять минут, - сказал Чиун. - Через пять минут не вернешься,
приду за тобой сам. И вряд ли тебе это понравится.
Заведующего отделом как ветром сдуло. Лифт не торопился явиться на зов, и
он пешком рванул вниз по лестнице.
На Дрейка Мэнгена это произвело большое впечатление. Надо же, выкручивание
ушей как метод улаживания трудовых отношений! А ему и в голову не приходило
прибегнуть к нему в своих многотрудных борениях с профессиональным союзом.
Говорят же, век живи - век учись.
Теперь дверь, из-за которой разгорелся сыр-бор, была закрыта. Заведующий
отделом, стоя перед ней на коленях, выводил последние буквы надписи,
сочиненной Чиуном.
Она гласила: "ЕГО ВНУШАЮЩЕЕ СТРАХ ВЕЛИКОЛЕПИЕ".
Мэнген рассудил, что Чиун, пока художник не закончит, из кабинета не
выйдет, и, прытко подойдя к лифту, нажал кнопку вызова.
- Уходите, мистер Мэнген? Я предупрежу Мастера Чиуна.
- Нет! Не делайте этого!
- Но он - ваш телохранитель!
- Только не сегодня. У меня очень важная деловая встреча. Передайте ему
- увидимся утром.
Лифт открылся, и как только Мэнген ступил внутрь, его секретарша связалась
с Чиуном по интеркому:
- Мастер Чиун, мистер Мэнген только что ушел. Я думаю, вам следует знать
об этом.
Чиун распахнул дверь, помедлил, чтобы прочитать надпись, и снисходительно
потрепал художника по голове.
- Что ж, неплохо, - сказал он, - конечно, учитывая, что ты белый. Я
буду иметь тебя в виду, если потребуется еще что-нибудь сделать.
- Ладно-ладно. Только без рукоприкладства, идет?
- Это будет зависеть от твоего поведения, - сказал Чиун. - И не забудь
про звезды под надписью. Мне нравятся звезды.
- Будут, будут вам звезды, не сомневайтесь.
Дрейк Мэнген припарковался перед высотным многоквартирным домом поблизости
от набережной Сен-Клер, что проделывал почти каждую среду с тех пор, как
женился.
Он поднялся на лифте в роскошную квартиру - пентхаус, которую снимал для
своих любовниц. Они время от времени менялись, но квартира всегда была одна
и та же. Поселять там любовниц стало у него как бы традицией. Ему нравилось
втайне думать, что по натуре он традиционалист.
Он ногой закрыл за собой дверь и крикнул:
- Агата!
Интерьер был решен в наидурнейшем вкусе, вплоть до мебели в зебровидную
черно-белую полоску и картин с клоунами по черному бархату на стенах, но
залитое мягким светом пространство благоухало любимыми духами Агаты, терпким
ароматом порока. Одного вдоха было достаточно, чтобы заботы дня забылись как
дурной сон, и Мэнген почувствовал, как забродили в нем соки.
- Агата! Папочка дома!
Молчание.
- Детка! Ты где?
Он скинул пальто на одно из отвратительно полосатых кресел. Дверь в
спальню была чуть приоткрыта, и теплый свет, слабее, чем от свечи, сочился
оттуда.
Значит, она в спальне. Отлично. Не придется терять полвечера на болтовню.
Болтовни ему хватает и дома. Болтовня - это единственное, что ему там
перепадает.
- Что, детка, греешь мне местечко?
Он распахнул дверь.
- Вот умница. Ну, иди к папочке.
Но Агата не подняла головы. Она лежала на спине в шелковой красной пижаме
и смотрела в потолок. Закинутая за голову рука спрятана под светловолосой
гривой. С края кровати свисает нога.
Казалось, она следит за мухой, которая кружила над ее непомерным бюстом.
Ничего подобного. Мэнген видел, как муха приземлилась на кончик длинного
носа Агаты, а та даже не поморщилась. Даже не моргнула.
Он шагнул к ней и тихо позвал:
- Агата?
Позади него захлопнулась дверь. Прежде чем повернуться, Мэнген наконец
заметил дыру в красном шелке пижамной рубашки. Дыра выглядела так, будто ее
прожгли сигаретой, однако с сердцевиной тошнотворного цвета сырого мяса, а
вокруг по красному шелку расползлось пятно еще краснее, чем щелк.
Тот, кто захлопнул дверь у него за спиной, был высок, сухощав, с длинным
шрамом, рассекшим правую скулу, и в перчатках. В руке он держал черный
длинноствольный пистолет, нацеленный прямо в грудь Мэнгену. Сердце
автопромышленника подпрыгнуло и заколотилось в горле. Он почувствовал, что
сейчас задохнется, но, пересилив себя, рявкнул:
- Кто вы, черт побери, такой? Что тут происходит?
Человек со шрамом холодно улыбнулся:
- Можешь звать меня Римо. Сожалею, но пришлось утихомирить твою подружку:
не согласилась сотрудничать. Все рвалась вызвать полицию.
- Да я вас даже не знаю... Почему вы... за что...
Убийца пожал плечами:
- Я против тебя ничего не имею, Мэнген. Ты всего лишь пункт в списке.
Палец его понемногу усилил давление на курок. Мэнген, не в силах оторвать
