И прочел новый тост:
Вы гений чистой красоты, Давайте чокнемся на "ты"!
- От твоих стихов действительно чокнешься! - сказала Орлеанская. - Ты
бы еще написал: "Давайте чмокнемся на "ты"!"
- Ну давай прозой тебя поздравлю, - сказал я. - Желаю тебе, Орлеанс-
кая, быть всегда такой же молодой, какая ты сейчас!
Орлеанская одобрительно кивнула. И я добавил:
- Желаю тебе быть еще моложе, чем ты сейчас!
Орлеанская улыбнулась. И я еще добавил:
- Ты, Орлеанская, уже давно выглядишь моложе, чем ты есть на самом
деле. Судя по твоим мозгам.
- На сколько же? - слросила Орлеанская.
- Лет на десять! - сказал я.
- Что же, я такая маленькая и глупая, как новорожденный ребенок?! -
сказала Орлеанская.
- Нет, - сказал я. - Это ты только внешне так хорошо сохранилась. А
внутри ты гораздо старше своих лет. В общем, желаю тебе счастья и долгих
лет жизни! Чтоб ты прожила еще столько же!
- Что?! - ахнула Орлеанская. - Чтоб я только до двадцати лет прожи-
ла?!
- А что? - сказал я. - Двадцать лет - бабий цвет.
- Так я еще и баба?!
- Ну, не мужик же, - сказал я. - Да ты не плачь! У тебя еще все спе-
реди. Еще найдешь свое счастьеце. А ныть будешь - оно с тобой разведет-
ся. И останешься одна с дитями.
- С какими еще дитями?! - возмутилась Орлеанская.
- Со своими, - сказал я. - Нервными они у тебя будут. Какая мамаша,
такие и детки. Яблоко от бублика недалеко падает.
- Катись ты сам отсюда бубликом! - закричала Орлеанская и стала выпи-
хивать меня из-за стола.
Но в дверях я все-таки успел ей последнее пожелание крикнуть:
- Пусть земля тебе будет мягким пухом!
Бабушка
Всем хорошим во мне я обязан бабушке.
Когда я играл с кем-нибудь в шахматы, бабушка, видя, что я проигры-
ваю, как бы случайно пробегала мимо нас и, спотыкаясь, падала на шахмат-
ную доску, раскидывая руками фигуры. После этого мы соглашались с про-
тивником на ничью.
Помню, как я уломал бабушку сводить меня на аттракцион "Пещера ужа-
сов". Испугался я только один раз: когда увидел бабушкино лицо - переко-
шенное от ужаса.
Все, что мне не хотелось есть, я скармливал бабушке.
Когда мне не хотелось котлету, которую клала мне в тарелку мама, я
делал бабушке условный знак. Бабушка тут же роняла ложку и лезла за ней
под стол. Тогда я натыкал на вилку котлету и совал под стол бабушке. Ба-
бушка зубами ее стаскивала с вилки, быстро съедала, и вылезала, отдува-
ясь, наверх. Долго демонстрировала всем свою ложку и говорила:
- Уф! Нашлась!
- Что-то ты ложку стала часто ронять, - говорила мама. - Совсем ос-
лабла. На-ка тебе еще котлету!
Часто мы с бабушкой ходили в кино на боевики. Не знаю, нравились ли
боевики бабушке, потому что она во время сеансов спала. И только когда
стреляли особенно громко, она просыпалась и спрашивала:
- Ну, что? Не всех еще кокнули?
- Нет, - успокаивал я ее. - Спи спокойно, дорогая бабушка!
Помню, как мы играли с бабушкой в футбол. Точней, играл я с ребятами,
а бабушка тихонько подкрадывалась за ворота моего противника. И когда я
выходил один на один с вратарем, бабушка неожиданно ему говорила:
- Жвачку хочешь?
Вратарь оборачивался - и я забивал гол!
После игры вратарь подходил к бабушке и спрашивал:
- А где обещанная жвачка?
- Да вон в киоске у каперативщиков, - говорила бабушка. - Давай
деньжата - я сгоняю.
Когда учительница вызывала моих родителей в школу, я всегда приводил
бабушку. Потому что бабушка была глуховата и не слышала, как учительница
меня ругает.
- Что она там бормочет?! - громко спрашивала меня бабушка.
- Она меня хвалит! - кричал я бабушке в седое ухо.
Учительница с удивлением замолкала. А потом говорила мне, чтобы в
следующий раз я приводил маму.
В следующий раз я, действительно, приводил маму. Но - своей бабушки.
То есть - прабабушку.
В отличие от бабушки, моя прабабушка не только плохо слышала, но и
плохо видела.
А засыпался я на домашнем сочинении. Было оно на тему "Мое детство".
Я его даже не прочел, когда сдавал учительнице. А начиналось мое сочине-
ние, оказывается, так:
"В детстве мне больше всего нравилось собирать цветы и играть в кук-
лы. Еще мне нравилось примерять мамины туфли на высоком каблуке.
А мечта у меня была - стать ткачихой.
Но судьба распорядилась по-другому. Туфли пришлось поменять на кирзо-
вые сапоги. Цветы - на гранаты. А куклы - на пулемет.
Мною лично было подожжено 3 склада, взорвано 2 моста, пущено под от-
кос 4 поезда, подбито 10 немецких машин.
Детство мое было голодное и холодное. Война отняла у меня детство..."
Дальше буквы расплывались, потому что были чем-то закапаны...
Парле ву франсэ?
Я учился в знаменитой школе на углу Жуковского и Маяковского. Учился
я в ней не потому, что она знаменита. А она знаменита не потому, что я в
ней учился. Знаменита она потому, что в ней учились знаменитости: Инна
Варшавская, Станислав Ландграф, Борис Смолкин, Кирилл Набутов, Даниил
Мишин, Александр Невзоров и другие артисты. И еще какой-то знаменитый
дирижер, не помню, правда, его фамилию и чем он дирижировал.
Знаменита эта школа и тем, что она - с французским уклоном.
Я же учился в ней потому, что она стояла рядом с нашим домом. Если бы
не это рядовое обстоятельство, родители ни за что бы меня в нее не отда-
ли. Они считали, что из школы с уклоном выходят дети со сдвигом.
Когда меня спрашивают, говорю ли я по-французски, я отвечаю, что го-
ворю, но только с теми, кто учился в этой школе.
Помню, как учительница велела мне перевести выражение "арт-абстрэ"
(абстрактное искусство). Я перевел:
- Артобстрел.
- Тройка, - сказала учительница. - По смыслу правильно.
Несмотря на плохие оценки по французскому языку, мои родители думали,
что я учусь хорошо, так как время от времени в моем дневнике появлялась
запись учительницы: "Болтал на французском".
Однажды нам объявили, что в нашу школу едет делегация французских
школьников.
Когда делегация приехала, мы удивились, что французские школьники та-
кие старые. Им было лет по двадцать. Мы даже подумали, что это - делега-
ция французских второгодников.
Но оказалось, что это были учащиеся Эколь нормаль (Нормальной школы).
Так у них называется институт.
Накануне приезда делегации учительница нам сказала:
- Вам дается уникальная возможность поговорить с живыми французами.
Можно было подумать, что до этого мы говорили с мертвыми.
Французы оказались действительно живыми. Даже слишком. Если бы мы так
шумели, учительница сразу бы сделала нам замечание. "Что за восточный
базар?!" - закричала бы она еще громче, чем мы.
Но это был не восточный базар, а западный. И поэтому учительница
только улыбалась впервые накрашенными губами.
Мы же молчали, как партизаны на допросе. Хотя учительница шептала нам
одним углом рта: "Сейчас же начинайте с ними о чем-нибудь говорить!"
Но так уж устроены школьники: они молчат, когда учитель их спрашива-
ет, и болтают, когда он просит их помолчать.
Наконец я набрался храбрости и подошел к одному из французов. Помня,
что передо мной второгодник, я его спросил:
- Говорите ли по-французски? *
- Уи! - обрадовался он, что в переводе значило: "Да, конечно, говорю,
что за глупый вопрос, ведь я же родился, живу и учусь во Франции!" И до-
бавил: - Меня зовут Мишель. А тебя?
- А меня - по-другому, - сказал я и задумался.
Я задумался, как правильней ответить. Дело в том, что ударение во
французском языке - всегда на последнем слоге. Очень простой язык. И вот
я задумался, как же меня зовут: "Кустя" или "Костя"?
Я выбрал средний вариант:
- Меня зовут Кость, - сказал я. - А тебя?
- А меня, скорей всего, Миша, - сказал Мишель.
Мы замолчали. Причем каждый молчал на своем языке.
Вдруг неожиданно для самого себя я сказал:
- Москва - столица нашей родины! Наша родина богата углем, нефтью,
людьми, картошкой и другими полезными ископаемыми.
- А я - бедный студент, - вдруг сказал Мишель. - Моей стипендии не
хватает даже на то, чтобы купить новый автомобиль. И поэтому я езжу - на
старом. Или на отцовском. Я в России - только второй раз. А сколько раз
ты был во Франции?
Я стал складывать в уме ответ по-французски. Судя по тому, как ходили
мускулы моего лба, Мишель, наверно, подумал, что мне не сосчитать,
сколько раз я там был.
И вот, подумав, я говорю, аккуратно выкатывая из горла французские
слова:
- Я был во Франции ноль раз!
- А чего ж ты? - удивился Мишель. - Надо съездить.
Он так буднично сказал это "надо" ("иль фо"), что я так же буднично
ему ответил:
- Иль фо бы!
Мы опять замолчали.
Наконец, чтобы как-то продолжить разговор, я сказал:
- Еще я не был в Канаде.
Мишель оживился:
- О, мне приходилось бывать в Канаде! Очень красивая страна!
Я же видел Канаду только на карте мира и поэтому сказал:
- Зеленого цвета.
- Да, - согласился Мишель, - Очень зеленая страна. Очень много травы.
Разговор получался интересным. Нам было что рассказать друг другу.
- Еще есть такая страна - Италия, - сказал я.
- Ну, в Италии, к сожалению, я бываю редко, - сказал Мишель. - Только
- на каникулах. Очень необычная страна.
- Да, необычная, - сказал я. - Похожа на сапог.
- Ты там бывал? - спросил Мишель.
- Зачем же мне там бывать, - сказал я, - если я и так знаю, на что
она похожа?
Дальше я стал рассказывать о том, как я не был в других странах.
Рассказывал я по принципу: "В Китае живут китайцы. В Японии - японцы. В
Австралии страусы. А в Австрии - Штраусы". Представление об Англии у ме-
ня было весьма туманное.
- Где ж ты тогда был?! - не выдержал Мишель.
- В Дибунах, - сказал я. - А ты был в Дибунах?
- Не помню, - сказал Мишель. - Это - такое княжество?
- Не совсем, - сказал я. - Это - поселок под Ленинградом. Я там был в
лагере.
- В лагере?! - насторожился Мишель. - И сколько тебе дали лет?
- Мне тогда давали десять, - сказал я. - Но я на десять и выглядел.
К нашему разговору подключилось еще несколько членов французской де-
легации. Они спрашивали, за что меня отправили в лагерь и много ли у нас
таких лагерей...
Когда делегация уехала, учительница предложила нам обменяться впечат-
лениями.
Мое впечатление было такое:
- Французы плохо знают французский язык: они меня совершенно не пони-
мали.
Коломбо Белые Гетры
Вовки дома не оказалось. Следовательно, не оказалось и мяча. Я раска-
чивался на приступке Вовкиного парадного и жадно ел глазами известного в
нашем доме хулигана Борьку, который спешил по своим неотложным делам.
Поравнявшись со мной, Борька притормозил:
- Чего вылупился?
- Ничего, - сказал я. - Просто так.
- Просто так не бывает, - убедительно сказал Борька и языком передви-
нул сигарету. - Подь сюда.
Что ж он думает, что я совсем лопух: подойти к нему, чтобы он выписал
мне в рыло? Я отступил в Вовкино парадное.
- Я говорю, приблизься, - сказал Борька. - Ничего не будет. Выпишу
пару раз в рыло - и все.
Я отступил еще на шаг. Борька сделал сонное лицо и двинулся на меня.
Я поднялся на второй этаж. Борька зашел в парадняк и, задрав голову, со-
общил мне, что я получу по скулятнику в количестве прямо пропорцио-
нальному числу пройденных этажей. Мы стали дружно пдниматься, поддержи-
вая между собой интервал в один этаж. На каждой лестничной площадке
Борька уговаривал меня остановиться передохнуть, ссылаясь на свои плос-
костопия и занятость. Наконец я уперся в закрытую чердачную дверь. Не
помню всего, что приговаривал тогда Борька. Помню лишь, что в своей яр-
кой речи он подчеркнул, что я собака. Я загнулся, схватившись за живот.
После того, как Борька, насвистывая, ушел, в переносице у меня защипало.
Я сел на ступеньку, положив голову на колени, и пыль между моими кедами
