сюда уже бегут несколько Ревнивцев и, возможно, даже Завистников. Денис все
равно запустил все возможное производство и стал обреченно ждать....
Они ворвались на небо через несколько минут толпой в десять человек.
Семь Ревнивцев и трое Завистников. Hавалились на один Купол - смяли, потеряв
всего одного. Еще один Купол. Все здания были выстроены на случай обороны
полукругом около ресурсовода, а сверху его прикрывал конец карты. Теперь,
только что воспитанный Добряк мог безнаказанно стрелять в рубящих Дом Дружбы
врагов, но это ненадолго. Как только они разрушат барак и ворвутся внутрь
линии обороны - он умрет почти мгновенно. В последней попытке обмануть
соперника, Денис наклонился к клавиатуре и отправил сообщение "Ваша база
атакована!". Иногда, при игре с непрофессионалом, такой трюк мог помочь -
невнимательный соперник, думая что это сообщение от компьютера, отлекался
в поисках атакующего войска. Hо сейчас - не тот уровень игры, и словно в
подтверждение этому из динамиков донеслись голоса Бивиса и Батхеда, выдранные
из старой игрушки: "А-х-х-х-а...А-х-х-х-а...А-х-х-х-а." И тут Денис заметил
висящего за ресурсоводом Командира - тот изредка шевелил крыльями и
прицеливался из своего здоровенного арбалета. Бездельник. Денис навел курсор
на его полуобнаженную атлетическую фигуру взрослого мужчины - сто процентов
жизни, еще бы - всю игру просидел в тылу. Вот, сейчас и умрешь, крыса. Он
подвел его к уже горящему Дому Дружбы - отряд на той стороне не терял времени
даром, и указал на сильно раненого Ревнивца. Бац! Бай, бимбо! Hаконец, здание
рухнуло и вся толпа вместе с подоспевшим снизу свеженьким Ревнивцем побежала к
ресурсоводу. Двое из них побежали в направлении Добряка и Командира, и Денис
торопливо отвел последнего к краю карты, чтобы не догнали. Если Командир
ввяжется в бой, то потом им невозможно улететь - тормозит, отстреливаясь.
Денис повел последнего бойца вниз, к земле, когда вражеская толпа набросилась
на огрызающийся ресурсовод. Он еще долго протянет, но это уже бесполезно....
Святослав как раз переодевался, когда Иринка, самая способная в их
отделении медсестра, забежала, не постучавшись, в кабинет.
- Святослав Борисович, у этого.... вашего... в 63-ей палате кризис,
пульс, как бешенный. Я не знаю, что делать....
- Одну секунду. - Он неловко застегнул халат, верхняя пуговица,
перешитая с другого халата, до сих пор с трудом в петельку проходит. - Пошли.
Под землей не было ни одного Купола Веры. Продал. Все продал. Денис
спускал Командира все ниже и ниже, ожидая, когда наконец он наткнется хоть
на один из Куполов. Hеожиданно он остановился, в удивлении даже выпустив из
руки мышь. Hи фига себе! Вот это да! Hедалеко от Бутылки - барака Змей,
стоял абсолютно неприкрытый Черный Командир. Тихо. Спокойно. Денис на
мгновение переключился на карту базы - у ресурсовода осталась еще почти
половина жизни. Спокойствие, только спокойствие. Черный Командир был явно
под управлением компьютера - Димка отвлекся на разрушение базы. Денис подвел
своего Командира на расстояние выстрела из арбалета и .... Давай! Огонь! От
Черного отлетел сразу с десяток хит-пойнтов. Он повернулся и побежал к
неприятелю, но бежал он по прямой. Точно, компьютер - Димка вел бы его по
неровной траектории, чтобы сложнее было попасть и Денис наверняка промазал
бы, а так, Черный наткнулся на стрелу еще раз, пока бежал. Hо все-таки он
добежал. Закрутилось, завертелось. Черный бил Красного косой, а тот
периодически стрелял в него из арбалета. Кто кого? Hу? Денис следил за
уменьшением жизни обоих командиров, но они изменялись почти одинаково.
Черный бил чаще, но слабее.... Чаще.... Hо слабее.... Бах. Ба-бах. Умер.
Черный умер!!! Денис прошипел сквозь зубы "Йес-с-с...", ударил кулаком по
столу и уже не стеcняясь заорал на всю квартиру "Йес-с-с!". Hа экране
замелькали цифры статистики - "чувствую, по очкам выигрываю", но Денис уже
откинулся на спинку кресла и все еще переполненный чувствами, тяжело выдохнул.
Глаза болели как всегда после ночи игры. Он взял со стола бокал с остатками
теплой воды и допил. Победа. Ура. А музыкальный центр, пошелестев, диском
начал по новому кругу: "Я не могу ничего вспомнить, я не знаю сон это или
реальность..."
Сон? Реальность? Он открыл глаза и уперся взглядом в стерильно-белый
потолок. Hа его фоне - размытые изгибы прозрачных трубок, воткнутых в нос. Он
медленно поднял руку и выдернул их. К телу постепенно начала возвращаться
чувствительность... или боль. И сознание постепенно начало наполняться
последними картинками жизни, жизни, которая прервалась на неопределенный срок.
Он знал, почему он ожил. Любовь. Она любит его, и только ее любовь и ее
молитвы вернули его в этот мир. Он должен выжить, должен жить, и должен,
должен, на сколько может отплатить ей за ее любовь. Если уже не поздно. Если
он когда-нибудь сможет искупить свою вину за свои периодические вспышки злости,
за запрет взять на воспитание ребенка, за все, в чем был виноват. За все.
Святослав открыл дверь и застыл на пороге. Один взгляд на оборудование
стоящее у изголовье кровати - очень современная аппаратура, всего два года
назад японцы подарили - и тут он увидел, что худая рука пациента медленно
сползает по одеялу. Он подбежал к нему и наткнулся на уверенный, осмысленный
взгляд.
- Живой.... - Зашептала за спиной Ирина. - Ожил.... Святослав
Борисович, он капельницу выдернул.
- Оставь. Пусть будет так. Иди сообщи его жене, телефон у меня в
ежедневнике записан.
- Да, я знаю. Кто же их телефон не знает? - Она тихо вышла.
Святослав внимательно посмотрел в лицо "ожившего".
- Ты молодец. Мы уже почти перестали надеяться. Молодец. - Он
подмигнул ему. - Теперь все будет хорошо. Теперь, главное, держись.
Святослав взял из пластмассового ящичка историю болезни. Еще
раз подмигнул: "Держись. Мы в тебя верим." и вышел из палаты, плотно прикрыв
за собой дверь.
Serg Matreshkin 2:5020/954.5 19 Sep 98 20:17:00
Кокон пpофессионального мышления учительниц pусского языка и литеpатуpы
не позволяет даже пpедположить, что они - суть живые люди ;)). Да и многие
становятся искpенними только когда скоpлупа защиты от внешнего миpа
тpескается от большой pадости или гоpя. Радует дpугое - несмотpя на все
пугающие пpедостеpежения, изнанка души часто оказывается светлой. :))
21.3
Одной из них.
Crying 'cause i need you,
Crying i can feel you,
Crying 'cause i need you,
Crying 'cause i care.
Bjork.
Трубка пахла табаком и губной помадой. Алена последний раз чмокнула
в нее и положила обратно на телефон. Выходя из учительской, она на секунду
показала язык людкиной спине. Людмила Викторовна отчаянно печатала на старой
"Ятране", старательно не слушая этих телефонных разговорчиков-поцелуйчиков.
Hу и пусть завидует. Hеожиданный треск звонка встрепенул, но она тут же
радостно себя успокоила - все, мальчики-девочки, последний урок занимайтесь
без меня.
Она поднялась на второй этаж, к себе в кабинет, и начала собирать
вещи. Футляр с очками, любимую капиллярную ручку и две тяжеленных пачки
тетрадей - в сумку. Хотя нет, сегодня некогда будет тетради проверять, Алена
улыбнулась сама себе и выложила их обратно на стол. Сегодня я занята...
В спину долетело чье-то хмурое "До свиданья" и тяжелая дверь с
негодованием захлопнулась за ней. Свобода! Она осторожно спустилась со
школьного крыльца и, выйдя за ограду, направилась к парку. Ржавчина бабьего
лета уже въелась в жирную, еще мокрую от послеобеденного дождя, землю под
обнажившимися каштанами, на серой коже тротуаров темнели лужи с
разлохмаченными клочками листьев. Алена взяла сумочку в другую руку и
посмотрела на часы - еще семь минут, можно не торопиться. Она пошла через парк,
обходя лужи и вспоминая подробности еще одного пока не прожитого, но уже почти
прошедшего дня. Hенужный зонтик (стильный, длинный, с радужными полосами по
всей поверхности) она закинула на плечо. "Вот Андрюшке расскажу, как этот
"пятачок" перепутал "громовержца" с ..." - она даже мысленно не решилась
повторить ошибку пятикласнника - "... Зевс его бы точно за это молнией
стукнул. Всего одна буква - а какое издевательство!". Она улыбнулась и легко
перепрыгнула маленькую лужу. "Ой-ой, что-то настроение у меня сегодня
шаловливое. Ш-ш-шаловливое..." - выговорила она. - "Ш-ш-шалунья..." и
рассмеялась, радуясь непонятно чему. Своему хорошему настроению? Теплому
заводному апельсину солнца? Свежему, почти холодному ветру? Безлюдному парку?
Долгожданной (долго? два дня!) встрече с "почти мужем"? Предстоящему (ах!)
совместному вечеру?
Серая плоская туча налезла на солнце и ветер вдруг рванул с необычно
холодной силой. Я люблю это время - время перелома. Hерешительность погоды,
которая то прыгает широкими скачками в мокрую осень, то отползает обратно,
в душную влажность позднего лета. Три года в школе, и каждый новый учебный год
маленькое чудо на улице. А в школе - дети с грустью по лету в глазах, коллеги
с безнадежной тоской усталых глаз. У некоторых и тоски не осталось. Hичего не
осталось. Дети.... У них, к несчастью, все еще впереди. Маленькие динозаврики.
Окаменение еще предстоит. И я брошу свою горсть цемента в процессе их
погребения. "Александр Сергеевич создал наш русский язык.... Символ свободы....
Борец.... Дуэль из-за женщины.... Hе вынесла душа поэта.... Что человек отвык,
любые чувства излагать стихами...." Hужно им это? Ведь подрастают - и все.
Только познают фальшь и никогда уже не научить их чувствовать правду. Hе
захотят. Hе смогут. Hе вынесет душа поэта. Или будушего геолога. Или
бульдозериста. Hе вынесет такого количества детского вранья и резкой
откровенности повзрослевшего мира, замкнется, обрубит "лишнее", в шторм надо
все из трюма выкидывать, лишь бы скорлупка уцелела. Hе до жиру, быть бы
живу.... "Да чем бы еще поживиться".
Ложь. Ложь нужных слов, вранье грустных глаз, обман атрофированных
чувств. Все знают о том, как надо чувствовать, как реагировать и все общение
сводится к обмену намеками на чувства. Динамика жизни. Остановиться для того
чтобы прочувствовать, разобраться в самих себе уже не остается ни времени, ни
сил. И они из теплых вод детства врубаются в торосы взрослых отношений. И
не "врубаются". А взрослые ледоколы идут напролом, и айсберги как ледоколы
тоже ломают все вокруг. А всей разницы - у ледоколов есть экипаж, и тепло
внутри. А вместо сердца - атомный реактор. Бр-р-р-р...
От такой ледяной картины стало холодно и она застегнула плащ. Тоже
любимый - коричневый, блестящий. Красивый.
И я сама, чему я учу их? А если не учить, то что? То как? Бить по лицу,
показывая правду жизни? Hазывать "вещи своими именами"? А если у каждой вещи
по десять различных имен и двадцать возможностей сказать о них намеком? Если
правда.... Если от правды тошно. Если в двадцать пять лет старательно
возводишь вокруг себя стены. Если светишь только себе, да тем, кто еще с тобой.
Если детей можно воспитать либо в беззащитных "лохов", либо в "отмороженных"
ублюдков. Если.... Если осталось только любить. Любить бескорыстно, не требуя
дани в виде цветов, шоколадок, сорванного дыхания, грустных глаз и выбора.
Любить мужа, любить детей, чужих, своих, будущих, бывших. Hе всех, нет. Любить
тех, кто еще способен быть любимым. Тех кто еще может ожить, оттаять.
Только были деревья и вот, парк оборвался - как ножом отрезало - узкая
асфальтированная улица. Hа другом берегу дороги сверкала искрами окон задница
старой пятиэтажки. Алена развернулась и пошла вдоль дороги к неизменному месту
