"Нюшка, ты моя рука, ты моя нога!"
Но в нашем доме относились к сентиментальности хуже, чем к гриппу.
Поэтому Кирка ничего подобного никогда не слышал. Тем не менее он, очевидно,
ощущал это: "Ты моя рука, ты моя нога!"
Вот и сказал: "Счастье в хорошей жене!"
Пожалуй, он был не очень далек от истины.
Парижане горячо спорили о Людмиле Питоевой. Одни уверяли: "Людмила -
толстушка! ", другие: "Да что вы - худенькая!" Потому что Питоева всегда
играла до девятого месяца и одни видели ее на сцене брюхатой, другие - после
родов. У этой замечательной актрисы было семеро детей: Саша, Жорж, Надя,
Светлана, Варвара, Людмила и последняя - Нюшка. Названная так в честь
Никритиной.
23
Не стало Есенина.
Я плакал в последний раз, когда умер отец. Это было более семи лет тому
назад. И вот снова вспухшие красные веки. И снова негодую на жизнь.
Через пятьдесят минут Москва будет встречать Новый год.
Те же люди, которые только что со скорбным видом шли за гробом Есенина и
драматически бросали черную горсть земли на сосновый ящик с его телом,
опущенный на веревках в мерзлую яму, - те же люди сейчас прихорашиваются,
вертятся перед зеркалами, пудрятся, душатся и нервничают, завязывая
галстуки. А через пятьдесят минут, то есть ровно в полночь, они будут
восклицать, чокаясь шампанским! "С Новым годом! С новым счастьем!"
Я говорю Никритиной:
- Невероятно!
Она поднимает руки, уроненные на колени, и кладет их на стол, как две
тяжелые книги.
- Да нет. Это жизнь, Толя.
Вспоминаю.
В детской тишина. Старушка, напуганная своей нелегкой судьбой, и ребенок,
оставшийся некрещеным, - оба спят одинаковым сном - мирным и сладким.
Шипят новогодние примусы на кухне.
За окном - синее небо, золотые звезды, редкие белые хлопья. Именно так
плохие художники рисуют новогоднюю ночь.
Комната своим вторым, стеклянным глазом смотрит в чужую жизнь, то есть в
чужое незанавешенное окно. Обычное дело! Из оливковой шторы еще до нэпа
сшили отцу семейства роскошный френч, а трехлетней дочурке - хорошенькую
шубку, капор и варежки. Их перекидывали на тесемке через шейку, тоненькую,
как стебель василька.
Мы с Никритиной, сидя на своей неперсидской тахте, перебираем фотографии.
Есенин на них молодой, задорный, насмешливый, легковолосый.
Вспоминаем:
Вот оно, глупое счастье
С белыми окнами в сад
По пруду лебедем красным
Плавает тихий закат
Потом долго молчим и рассеянно смотрим в чужую жизнь.
Через оконные стекла чужие жизни кажутся счастливыми и спокойными. Вот
молодая мать с нежностью закутывает старым байковым одеялом крохотные голые
ножки.
- Как ты думаешь, Нюша, - спрашиваю я, - почему эта очаровательная
женщина не встречает Новый год?
- Вероятно, не на кого оставить дочурку.
- А где ее муж в оливковом френче?
- Бог его знает.
Тогда мне в голову приходит грустная мысль, что эта чужая жизнь не такая
уж спокойная и счастливая.
Опять молчим. Я барабаню ногтем о стену, аккомпанируя своим невеселым
мыслям.
- Ты читала, Нюша, о последних минутах поэта Хомякова?
- Нет.
- Он лежал на постели, вытянувшийся, сосредоточенный. В спальню входит
его сосед по имению и спрашивает: "Алексей Степанович, что с вами?" - "Да
ничего особенного... приходится умирать", - спокойно отвечает Хомяков.
- Русская смерть, Толя.
- Пожалуй. Но много ли русских умирает этой русской смертью?
Вдруг четыре звонка.
- К нам, Нюша.
- Да нет. Кто-то обсчитался, нажимая кнопку.
И опять четыре взонка.
Я иду отпирать.
- Саррушка...
Лебедева будто не замечает моего удивления.
- Я, ребята, пришла к вам встречать Новый год, - говорит она совсем
просто и слегка в нос. - А где Нюшка?
- Там.
- Здорова?
- Да.
- Очень хорошо.
И легонько, неторопливо шагает по коридору, носками врозь и чуть
по-спортивному переваливаясь с боку на бок.
Через пятнадцать лет в поэме военного времени я уже писал иначе:
"Ну, по домам!.."
И Сарра встала.
Идет походкою Второй Екатерины.
И совсем по Ийому пришлось бы писать об этом в 1960 году, когда эта
"царь-баба", эта "погибель мужского рода" передвигается по ровным московским
тротуарам, опираясь на крепкую палку с резиновым наконечником.
Бабушка у Лебедевой казацкого донского рода. Она не знала грамоты и была
ярой антисемиткой. А отец был тонким интеллигентом. В назидание своей мамаше
он и назвал дочку Саррой. В православных святцах имеется это имя. В переводе
на русский - "знатная".
- Здравствуй, Нюшенька.
- Здравствуй, Саррушка.
Поцеловавшись, Лебедева ставит на стол новогоднюю бутылку шампанского, не
оскорбительного для нас, потому что Саррушка - наш друг. Она по-хорошему
любит поэзию, любит стихи Есенина. Его смерть для нее не просто смерть
знакомого человека, которого читающая Россия знает как знаменитого поэта, а
Европа и Америка - как молодого мужа Айседоры Дункан.
Ровно в двенадцать мы чокнулись, но не сказали друг другу: "С новым
счастьем"...
А потом часов до пяти:
- Вы помните, Нюша...
- Вы помните, Саррушка...
- Вы помните, Толя...
- Вы помните...
- Вы помните...
Покойный Сергей Есенин этот Новый год встречал с нами в своем
Богословском переулке, где и в самом деле - каждая собака знала его легкую
походку.
Сотни людей спрашивали меня: "Почему он сделал это?" В конце концов я
сказал себе: "По-видимому, я должен ответить. Во всяком случае, попытаться
ответить".
И вот пытаюсь.
Есенин мог потерять и терял все. Последнего друга, и любимую женщину, и
шапку с головы, и голову в винном угаре - только не стихи!
Стихи были биением его сердца, его дыханием.
Вспомните, сколько считанных минут он жил после того, как написал кровью
свои последние строчки:
До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки, без слова.
Не грусти и не печаль бровей.
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
Он написал это стихотворение неторопливо, своим обычным округлым
почерком, заставляя жить отдельно, словно похолостяцки, каждую букву.
Ему пришлось обмакнуть ржавое гостиничное перо в собственную кровь. В
этом не было ни дурной позы, ни дешевой мелодрамы. Просто-напросто горькая
необходимость: в многочисленных карманах пиджака, как на грех, не оказалось
карандаша, а в стеклянной чернильнице высохли чернила, как это обычно бывает
в перворазрядных отелях.
Где-то, когда-то мне довелось прочесть биографию шотландской принцессы XV
века. Если память не изменяет, ее звали Маргаритой.
Умирая, принцесса сказала:
- Плевать на жизнь!
Ей было девятнадцать лет.
Никто не слышал последних слов Есенина. Да и вряд ли в унылом номере
петербургской гостиницы "Англетер" в последнюю минуту он разговаривал сам с
собой. Этой дурной театральной привычки я никогда не замечал за ним. Но с
1923 года, то есть после возвращения из свадебного заграничного путешествия,
весь смысл его существования был тот же, что и у шотландской принцессы:
- Плевать на жизнь!
В начале 20-х годов как-то в "Стойло Пегаса" пришли три девушки. Совсем
юные.
У хорошенькой, глазастой Гали Бениславской тогда еще были косы -
галочьего цвета. Длинные, пушистые, с небольшими бантиками. Крепенькие ноги
в черных хромовых башмаках с пуговицами.
Мы говорили: "Пришла Галя в мальчиковых башмаках". Или: "Пришла Галя в
бабушкиных чулочках!"
Они были в крупную вязку, теплые, толстые и тоже черные.
Двух других девушек мы ласково называли "мордоворотиками".
После возвращения Есенина из Америки Галя стала для него самым близким
человеком: возлюбленной, другом, нянькой. Нянькой в самом высоком,
благородном и красивом смысле этого слова, почти для каждого из нас дорогого
по далекому детству, а в войну взрослые, измученные люди переделали няню в
"нянечку".
Я, пожалуй, не встречал в жизни большего, чем у Гали, самопожертвования,
большей преданности, небрезгливости и, конечно, любви.
Она отдала Есенину всю себя, ничего для себя не требуя. И уж если
говорить правду - не получая.
Хочется привести несколько кусочков из писем Есенина:
Галя, милая.
Простите за все неуклюжества.
8/IX - 23
Галя, милая!
Простите, что обманул.
Дня я еще не видел. Какой он есть.
Думаю, что не смогу поехать с вами.
Немного разбит настроением физически.
(Без даты)
Галя, милая! Я очень люблю Вас и очень дорожу Вами. Дорожу Вами очень,
поэтому не поймите отъезд мой как что-нибудь направленное в сторону друзей
от безразличия. Галя, милая! Повторяю Вам, что Вы очень и очень мне дороги.
Да и сами Вы знаете, что без Вашего участия в моей судьбе было бы очень
много плачевного...
Привет Вам и любовь моя!
Правда, это гораздо лучше и больше, чем чувствую к женщинам.
15 апреля 1924
О печатании собрания:
...издайте по берлинскому тому... нервных вздрагиваний. Вдруг помрешь
Этого собрания я желаю до - сделают все не так, как надо.
29 октября 1924
Галя, голубушка!.. может быть, в мире все мираж, и мы только кажемся друг
другу.
Ради Бога, не будьте миражем Вы. Это моя последняя ставка и самая
глубокая.
20 декабря 1924
Милая Галя! Вы мне близки как друг, но я вас нисколько не люблю как
женщину.
21/III- 25
После очередного консилиума:
Мне запрещено пить. С легкими действительно что-то неладно... После
выправки жизнь меняю.
11 - 12 мая 1925
Записка мне:
Дорогой Анатолий!.. Галя - моя жена.
Сергей
В это время его женой была Софья Андреевна Толстая, внучка Льва
Николаевича, до немыслимости похожая на своего деда. Только лысины да седой
бороды и не хватало.
Впервые я с ней встретился в вестибюле гостиницы "Москва". Взглянул и
решил:
- Да ведь это Софья Андреевна! Жена Сережи.
Узнал ее по портретам Льва Николаевича.
А когда-то Есенин хотел жениться на дочери Шаляпина, рыженькой,
веснушчатой дурнушке.
Потом - Айседора Дункан.
И все для биографии.
Есенин - Шаляпина!
Есенин - Дункан!
Есенин - Толстая!
Кого же любил Есенин?
Больше всех он ненавидел Зинаиду Райх.
Вот ее, эту женщину, с лицом белым и круглым, как тарелка, эту женщину,
которую он ненавидел больше всех в жизни, ее - единственную - и любил.
Зинаида сказала Есенину, что он у нее первый. И соврала. Этого Есенин
никогда не мог простить ей. Не мог по-мужицки, по темной крови, а не по
мысли.
- Зачем соврала, гадина?!
И судорога сводила лицо, глаза багровели, руки сжимались в кулаки.
В стихотворении "Собаке Качалова" написано:
Она придет, даю тебе поруку.
И без меня, в ее уставясь взгляд,
Ты за меня лизни ей нежно руку,
За все, в чем был и не был виноват.
Я убежден, что это относится к Зинаиде Райх.
Мне кажется, что и у нее другой любви не было. Помани ее Есенин пальцем,
она бы от Мейерхольда убежала без резинового плаща и без зонтика в дождь и в
град.
В последние месяцы своего трагического существования Есенин бывал
человеком не больше одного часа в сутки.
От первой, утренней, рюмки уже темнело его сознание.
А за первой, как железное правило, шли - вторая, третья, четвертая,
пятая...
Время от времени Есенина клали в больницу, где самые знаменитые врачи
лечили его самыми новейшими способами. Они помогали так же мало, как и самые
старейшие способы, которыми тоже пытались его лечить.
Седовласый профессор в длинном белом халате, роскошно сидящем на его
мощной фигуре, самолично подмешивал в есенинскую стопку какую-то
