позу. Его конечности были не просто вывернуты – они были
выворочены невообразимым образом, так что локти, растянув
несчастную кожу до предела и порвав ее, оказались на уровне
плеч, которые также узнать было невозможно. Ниже кистей рук, с
вывороченными фалангами пальцев, лоскутьями висела кожа. А
разорванные веревки мышц напоминали чудовищное одеяние. Сквозь
оставшиеся куски мяса, иначе назвать это было нельзя, в
нескольких местах проступала застывшая стекловидная масса.
Нет, она только казалась застывшей. Она двигалась! Медленно,
периодически мерцая, словно отражая какие-то сполохи в
глубине, она выползала из этих ран, растекаясь по остаткам
кожи. Нетронутой была только верхняя половина головы. И тут
она увидела глаза. Они были живыми! В чьих глазах ужаса было
больше – в ее или в его, когда взгляды их встретились, – Лера
понять не успела. Все внимание переключилось на пространство
между ними. Там что-то происходило. Какие-то видения и тени
двигались, сменяя друг друга. На ее сознание надвигалась стена
непонятного звука. Словно девятый вал в океане, накатываясь и
приближаясь, он заставлял трепетать все ее существо. Вдруг
Лера почувствовала, что кто-то, гигантскими тисками,
нечеловеческим усилием сжимая ее тело, пытается проникнуть в
ее душу. Крики и стоны, душераздирающие вопли и скрежет,
вместе с нарастающим гулом, медленно наполняли ее мозг. Только
мозг. Она изо всех сил сдавила голову руками. – Н-е-ет! – Этот
крик остановил все. Вокруг по-прежнему царило безмолвие. – Где
я? Что здесь произошло? Кто это сделал с ним? Кто обрекает его
на нечеловеческие муки? – Сам. Он сделал это сам. Ты попала в
пантеон смерти. Здесь ее стихия, ее власть. Когда человека
приводят сюда, ему дают новую плоть, такую же, как та, что он
оставил на земле. В первые секунды он даже чувствует себя
бессмертным. Но это последняя гримаса сатаны. Под этим куполом
в чудовищном кинотеатре ему начинают крутить особый фильм
ужасов. Фильм, где главный герой – он, но он не зритель!
Человек ощущает точно такую же боль и страдания, как и
персонажи страшного фильма его жизни. Это убиенные, сожженные
заживо и замученные им люди. Такая боль не может сравниться ни
с чем подобным на земле, потому что попавший сюда испытывает
страдания не каждого в отдельности, а всех одновременно. Уже
через несколько секунд она приходит и садится рядом с ним.
Время сжимается в одно мгновение. И это мгновение длится
вечно. – Но если он сам никого не убивал? – Убить не значит
нажать на спусковой крючок. Достаточно одного слова,
достаточно подписать указ, постановление, декларацию. Иногда
просто написать книгу. – Но как же те, за которых мы молимся о
прощении, ибо «не ведают, что творят»? – Их здесь нет. Повисла
пауза. – Этот человек, испытав ужас, – продолжал голос, – в
первые же мгновения выломал себе ребра, выворотил суставы и
порвал мышцы… пытаясь умереть. Перед этим он успел разорвать
зубами на себе кожу. Здесь, содрогаясь, умирает душа. Каждая
молекула воды в клетках тела, превращаясь в ядерный сполох,
разрывает его плоть, источая это голубоватое пламя. Человек в
его первозданной природе на земле не может вынести такую боль.
Он умирает. Этот акт избавляет его от мук. Здесь же такой
возможности нет. Страшная температура, пройдя волной по его
телу, выплескивается в капсулу, которая, оплавляясь, поглощает
ее энергию. Процесс повторяется снова и снова. Он становится
лишь частью бесконечного нестерпимого круговорота кошмара. Так
устроена вечность. Это и есть ад. Шок от увиденного не
проходил. – Для чего мне дано это знать? – выдавила из себя
Лера. – Я обязан сказать тебе. Ты можешь занять его место. –
Зачем? – с ужасом спросила она. – Имя этого человека – Джо
Барроу. Он погиб в первый же день развязанной им войны. Она
продолжалась еще десять лет. Потом все было кончено. Не
осталось никого. Жертвы все придут к нему сюда. – Но он это
заслужил. – А люди? Люди тоже заслужили? Ты можешь все
изменить, – продолжал голос, – и люди будут жить дальше. Но
можешь и вернуться, – немного помолчав, добавил он. – Но
почему я? И почему такой ценой! Неужели нет другого способа
остановить этот кошмар? – уже закричала она. – Даже мне не
дано знать ответа. Когда здесь были другие, их голос оставался
по ту сторону. Сейчас же с тобой здесь я, и не знаю, почему
так. Какова цена, такова и жертва, – уже тише произнес он. –
Но знай, если ты сделаешь это, всем временам от начала до
конца будет дано сжаться в несколько мгновений. И ты увидишь
Смысл Жизни. – Да кто же ты? Кто? – Слезы душили ее. – Ты,
который шел со мной все это время, ввергал меня в чудовищные
страдания, мучил меня! Разве я заслужила такое? Какое право ты
имеешь вмешиваться и быть со мной рядом, вести меня за собой?
И вдруг она услышала: – Я был с тобой рядом всю твою жизнь. Я
так и не смог стать хранителем твоей души. Прости меня. Я не
смог уберечь ее так, как желал пославший меня. Но да увидит он
незаживающие раны тела моего. И да поймет он: сколько было сил
защищал я тебя. Нет их больше. Закончен мой путь. Истекая
кровью пославшего меня, умираю. Светло мне от сознания, что
сделал все, что мог. Меня рвали вместо тебя. Но не получили и
частички твоей. Живи же и помни обо мне. – Да кто же! Кто
послал тебя умирать?! – БЕЗУМИЕМ ТВАРИ РАСПЯТЫЙ. ВИШНЕВЫЙ АД
– А мне кажется, что люди, обладающие профессиональными
знаниями о литературе, на порядок глубже, чем мы, понимающие
ее предназначение, попадают в свое- образную ловушку. Они уже
не могут отойти от сформированных когда-то стандартов такого
понимания. Иначе и не может быть – ведь сформировали их такие
же профессионалы. Это как компас, который вы держите закрытым,
пока уверены, что идете на восток. Но стоит его открыть –
увидите север. И ладно бы. Но беда в том, что небольшая часть
этих действительно хороших специалистов монополизировала право
формировать общественное мнение в этом вопросе, осознавая
широкую палитру своих знаний о литературе, их глубину. Одни –
выдавая «на гора» сами произведения, другие – критикуя их. И
те и другие – отличные ребята. Большинство из них даже ставят
нравственные ценности превыше всего. Профессионализм – их
трагедия. Никогда они не увидят того, что видит взгляд
простого человека. Никогда им не понять, почему он с упоением
поглощает бульварное чтиво. А значит, никогда они не смогут
направить усилия литераторов на преодоление человеком
собственных слабостей и пороков. И быть бы ему вечно рабом,
но… будущее литературы в руках и умах непрофессионалов. – Да
вас затопчут, забыв о нравственности, если вы заявите об этом
открыто. – Забьют молотками, заколотят. Сегодня. А через
двадцать лет такое мнение никого не удивит, как и восход
солнца. Скажу больше: будущее театра в руках
«драматургов-дилетантов», как их сейчас называют. Так же как
армия уже не в руках военных, а наука не в руках ученых. Хотя
столетие назад было иначе. Просто подошла очередь и
литературы. И такой, скажем, «боковой тренд» касается всех
видов творчества, а не только искусства. Наша задача –
поддержать его и не дать «профессионалам» свести на нет, как
это бывало не раз в истории. – Да ты поди начитался Эпштейна –
«О будущем гуманитарных наук»? – Не скрою. Перепил. – «Методы
безумия и безумие метода»? – Угадал. Отличная работа! – Так
что же, опять революция? И опять из-за нас, как и сто лет
назад? – Получается так. Да и срок подходит. – Тогда почему же
вишню-то до сих пор выкорчевать не можем? Смотри – опять
молодые побеги. – Да черт с ней, с вишней. Ведь из-за нас же!
Давай-ка выпьем. – За Эпштейна? – Не за Латынину же.
(Из разговора двух интеллигентных пьяниц)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Мальчик – пяти лет, наивен и искренен. В шортах, рубашке и в
белых гольфах.
Убийца – спокойный и хладнокровный, в брюках и белой рубашке.
Марк Квитаний – римский полководец, легат, в одежде эпохи
императора Тиберия. Иногда снисходительно позволяет себе
шутить.
Раб – молчалив, считает, что понял недоступное другим, одет в
перепоясанную тунику.
Мотоциклист – замкнутый, ничему не удивляется. Характер
сильный. Одет в куртку и кожаные брюки, носит бороду и темные
очки.
Сток – руководитель антарктической экспедиции. С интересом и
некоторым удивлением наблюдает за окружающими, готов все
обсуждать. Одет в белую рубашку с галстуком и джинсы. Артур –
член антарктической экспедиции. Славка – свободен и раскован.
Одет в камуфляжную футболку, голова очень аккуратно перевязана
бинтом (для пижонства).
Леонардо – задумчивый старик, одетый в средневековую
длиннополую одежду. Постоянно держит в руках книгу.
Маргарет – активно удивляется происходящему. Сначала считает
все недоразумением. Одета современно, но строго. В руках
красный маленький зонт.
Премьер-министр (далее: Премьер) – носит костюм без галстука.
Считает все сном. Ничему не удивляется, активен.
Франсуа – крестьянин из Бургундии, в средневековой одежде.
Боится всего, даже больше, чем надо. Подозревает, что ничего
хорошего происходящее ему не сулит. Периодически хватает и
взваливает на спину вязанку хвороста.
Джо Барроу – автор «Декларации независимости совести», одет в
костюм и галстук. Самоуверен, надменен. В кулаке зажата
большая роза.
Главный наци – одет в униформу, напоминающую нацистскую.
Сидит, опустив голову, в руке жезл. Изредка поднимает голову,
реагируя на некоторые реплики, иногда встает и чеканным шагом
прохаживается по сцене. Часто бывает раздражен.
Демон – в лиловом плаще с капюшоном, с посохом в руке. Глаз
почти не видно.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ И ПОСЛЕДНЕЕ
Полукруг сцены фиолетового цвета: светлый по краям и темный –
в центре. Посредине стоят огромные кованые ворота с мощными
деревянными щитами полотен. Ковка – только по периметру.
Ворота заперты со стороны кулис. Закреплены они не очень
жестко и могут при ударе «хлябать». На сцену глядят огромные
пустые скобы для замка. Посреди сцены – плаха и топор. Справа
– столик для шахмат. От левого переднего угла сцены вглубь, к
центру, протянута на высоте балка, на которой болтаются петли
для казни. Размер петель и длина веревок увеличиваются к
воротам. Такая же балка, оплетенная белыми кустами вишни, из
правого угла сцены. Ближе к центру вишенник редеет, к краю
сцены балка оплетена густыми ветками. Справа, на средневековом
стуле со спинкой (далее все стулья со спинкой и
подлокотниками), сидит Леонардо. Перед ним столик в виде
