чтобы этим интересоваться...
Я выпрямился. И в тот же миг шею сжала могучая рука, выдавливая из
меня жизнь. Мне показалось, что это рука гориллы, желающей оторвать мне
голову. Пару секунд не мог прийти в себя от шока. Ничего не успел сде-
лать, а уже почувствовал тяжелый удар по правой руке, выбивший мой "уэб-
ли". Он ударился о железную площадку и исчез во тьме. Я так и не услы-
шал, как он упал на землю. Я боролся за жизнь. Левой рукой схватился за
душившую меня руку и попытался ее вывернуть. С таким же успехом я мог бы
пытаться выворачивать толстенную дубовую ветку. Рука медленно выдавлива-
ла из меня дух.
Вдруг я почувствовал адскую боль в спине, чуть повыше почек. Но я
продолжал сопротивляться, хотя чувствовал: еще несколько секунд - и я
останусь без шеи. Тогда я оттолкнулся правой ногой от двери, и мы отка-
тились к внешним поручням площадки. Он стукнулся животом о поручень, и
мы оба повисли над мраком, готовые потерять равновесие. Его нога повисла
в воздухе. Мгновение он еще держал меня за горло, но затем я освободился
от железной хватки. Он пытался уцепиться за ограду, чтобы не свалиться
вниз.
Я отпрянул в сторону и упал на ведущий вверх пролет лестницы, судо-
рожно дыша. Упал я на сломанное ребро, и свет померк у меня в глазах от
боли. Если бы я хоть на миг поддался ей, то, наверное, сразу бы умер. Но
смерть была той роскошью, которую я не мог себе позволить. Во всяком
случае, не от руки этого типа, ибо теперь знал, с кем имею дело. Если бы
он хотел просто сбросить меня, то достаточно было удара по голове. Если
бы он хотел просто убить, то достаточно было выстрелить в спину. Если он
не имел бесшумного пистолета и опасался шума, то мог бы ударить по голо-
ве и сбросить с высоты шестидесяти футов, что также было способом унич-
тожить меня.
Но этот тип не хотел действовать тихо. Если он предназначил меня к
смерти, то ему хотелось еще насладиться видом моей агонии. Садист с по-
мутившимся рассудком. Жаждущий крови, сообщник Грегори, Генрих. Немой с
пустыми глазами убийцы. Полулежа-полустоя на ступенях, я повернулся как
раз тогда, когда он вновь подходил ко мне. Он шел, пригнувшись, с писто-
летом в руке. Но он не хотел стрелять. От пули умирают слишком быстро,
если, конечно, она пущена в нужное место. Вдруг я осознал, что он именно
того и хотел: он водил пистолетом, выбирая то место на моем теле, кото-
рое не сразу меня прикончит пулей, а заставит помучиться. Я напряг руки,
ухватившись сзади за лестницу, и выбросил ноги, рассчитывая одним ударом
заставить Генриха больше не беспокоить меня. Но я плохо видел и, вероят-
но, плохо рассчитал. Моя нога скользнула вдоль его бедра и ударила по
руке с пистолетом. Пистолет отлетел на край площадки и упал на ступеньку
лестничного пролета. Он кошкой бросился за ним. Я был не менее проворен:
когда он нагнулся у лестницы, нашаривая пистолет и найдя его, прыгнул на
него сверху и ударил сразу двумя ногами. Он замычал, всхлипнул и рухнул,
вылетев вниз по лестнице к нижней площадке. Но сразу поднялся с пистоле-
том в руке.
Я не мешкал. Если бы попытался бежать по пролетам вверх к вертолетной
площадке, он поймал бы меня через несколько секунд или спокойно убрал бы
выстрелом. Даже если бы я добрался до вертолетной площадки, предположив,
что время чудес еще не кончилось, то все равно внезапности уже не было.
Там уже Грегори ожидал бы меня. Я оказался бы между двух огней. И тогда
для Мэри все было бы кончено.
Было так же самоубийственно и спускаться, чтобы встретить его внизу.
Ждать, пока он поднимается, тоже не мог. У меня оставался только нож.
Правая рука моя была отшиблена. Ею ножом уже невозможно действовать.
Впрочем, даже если бы мы оба были безоружными, а я находился бы в отлич-
ной форме, и тогда вряд ли справился бы с этим феноменально мощным не-
мым. А я был далеко не в отличной форме.
Я проскочил в решетчатую дверь, словно кролик из норы, спасающийся от
хорька. С отчаянием оглядел пустую платформу. Взобраться кошкой по вер-
тикальной лестнице, которой пользовались мойщики окон, наверх или спус-
титься вниз по лестнице электриков? В полсекунды смекнул, что и то и
другое невозможно. С одной рукой быстро не взберешься. Не успею достичь
низа или верха лестницы, как Генрих снимет меня выстрелом. В шести футах
от края платформы шла через всю ширину крыши станции гигантская балка. Я
ни на миг не переставал сознавать, что едва остановлюсь, задумаюсь, как
встречусь с Генрихом на этой пустой платформе. Для меня безразлично -
вооруженным или нет он будет. И я не останавливался. Пролез под цепью,
ограждающей платформу, и двинулся над пропастью в шестьдесят футов глу-
биной.
Здоровой ногой осторожно и твердо ступал по балке, больная же нога,
короткая, предательски соскальзывала по толстому слою сажи, скопившемуся
здесь от проходящих бесчисленных поездов. Прыгнув, сразу больно ударился
коленом о край балки, схватился левой рукой за нее и балансировал в про-
должение смертельных трех секунд, стараясь сохранить равновесие. Гигант-
ская пустая станция поплыла у меня в глазах, но все же каким-то чудом я
сохранил равновесие и уцелел. Все в один миг. Выпрямился на дрожащих но-
гах. Не пополз по перекладине, не пошел кошачьими шагами, раскинув руки
для равновесия, а просто наклонил голову и побежал.
Перекладина была восьми или девяти дюймов ширины и вся покрыта толс-
тым слоем сажи. Два ряда выпуклых гладких заклепок шло по всей ее длине.
Они представляли для меня смертельную опасность, ступи хоть раз на их
скользкую выпуклость. Но я бежал. Потребовались секунды, чтобы преодо-
леть семьдесят футов до центральной вертикальной балки, до стояка, исче-
завшего где-то вверху, во тьме. Я схватился за него, совершенно не чувс-
твуя страха, и посмотрел назад, туда, откуда пришел. Генрих находился на
платформе у решетчатой двери. В вытянутой руке он держал пистолет и це-
лился в меня. Он хорошо видел меня, но слишком долго целился, так что я
успел спрятаться за вертикальную балку.
Он нерешительно огляделся. Правая рука моя медленно отходила. Пока
Генрих раздумывал, я проклинал себя за собственную глупость: лез по по-
жарной лестнице, ни разу не оглянулся назад. Немой, видимо, проверял
расставленные посты и, наткнувшись на тело оглушенного, сделал соответс-
твующий вывод.
Но вот Генрих решился. Мысль о прыжке с платформы на балку не улыба-
лась ему. За это на него не стоило обижаться. Он приставил железную
лестницу к окну, долез по ней до балки, на которой я находился, переб-
рался на еще одну балку, повыше, и уже оттуда осторожно опустился вниз.
Теперь он находился на одном уровне со мной и приближался с расставлен-
ными руками, как канатоходец. Я нс стал ждать, повернулся и тоже пошел.
Но далеко не ушел: идти было некуда. Балка упиралась в кирпичную стену.
Деваться было некуда.
В шестидесяти футах внизу слабо мерцали рельсы и проглядывались гид-
равлические прессы. А здесь, вверху, только я, глухая стена и балка. По-
вернулся лицом к приближающемуся Генриху и приготовился умирать.
Генрих добрался до вертикального стояка в центре, обошел благополучно
вокруг него и двинулся прямо на меня. В пятидесяти футах он остановился
и оскалил зубы в улыбке. Он видел, что я в ловушке и нахожусь в его ру-
ках. Наверное, это был самый счастливый момент в его жизни. Генрих вновь
двинулся, медленно сокращая расстояние между нами. В двадцати футах
вновь остановился, нагнулся, ухватился за балку и сел на нее верхом,
обхватив для страховки ногами. Поднял пистолет и, держа его обеими рука-
ми, стал целиться в живот.
Я ничего не мог поделать. Руки за спиной держались за стену. Напрягся
в ожидании выстрела, глядя на его руки и представляя, как его пальцы
побледнели от напряжения. Не выдержав бесполезной готовности получить
пулю, я моргнул и закрыл глаза. Только на секунду. Когда вновь открыл
их, он ухмылялся, уставившись на меня, и пистолет опустил до самой пе-
рекладины. Такого утонченного садизма и дьявольской жестокости я нигде
не встречал. Но должен был ожидать этого. Безумный монстр, запихнувший в
рот Кландону яд, повесивший Макдональда и проломивший затылок миссис
Турпин, замучивший до смерти Истона Дерри и, мало того, поломавший мои
ребра. Нет, я не доставлю такому типу удовольствия видеть меня умирающим
не от пули, а от страха, по крупицам. Представил себе пустые глаза, пад-
кие на зрелище страданий других, отчетливо представил перекошенный ух-
мылкой волчий рот. Он был кошкой, а я мышью, и он собирался играть, пока
не выжмет из меня последнюю унцию удовольствия и затем, сожалея, застре-
лит. Впрочем, он еще получит удовольствие от зрелища падающего моего те-
ла, бьющегося о стальные и бетонные балки и перекладины.
Я был сильно напуган. Я не герой. Когда вижу неизбежность смерти, ве-
ду себя, как все. Страх почти парализовал меня. И вдруг мозг мой от
злости за свою беспомощность подхлестнуло: была непереносима мысль, что
моя жизнь и жизнь Мэри всецело в руках этого недочеловека.
"Нож! - обожгло сознание. - У меня еще есть нож". Потихоньку сдвинул
руки за спиной. Все еще ноющие, но уже не бесчувственные пальцы правой
руки нащупали в левом рукаве нож и схватили рукоять. Генрих с ухмылкой
вновь поднял пистолет, целясь на этот раз мне в голову. Но я уже высво-
бодил нож. Еще рано ему убивать меня. Он еще не устал забавляться и со-
бирается получить удовольствие от невинной игры, прежде чем нажмет пос-
ледний раз на курок.
Генрих вновь опустил пистолет. Покрепче обхватив ногами балку, левой
рукой залез в карман куртки. Вытащил пачку сигарет и коробок спичек. Он
расхохотался как сумасшедший. Это был верх его утонченной пытки. Приятно
покуривающий убийца, а охваченная ужасом жертва ожидает последнего мига,
сознавая его неотвратимость. Он взял в рот сигарету, наклонился и чирк-
нул спичкой, не выпуская из правой руки пистолет. Спичка зажглась, на
долю секунды ослепив его.
Я бросил нож. Сверкнула сталь, пролетела молнией, и Генрих захрипел.
Нож вошел по рукоять ему в горло. Он сильно дернулся, выгнулся назад,
будто его ударило сильным электрическим током, и стал валиться с балки.
Пистолет выпал из руки и полетел вниз. Он падал целую вечность, а я за-
вороженно следил за его полетом, пока не увидел искры от удара пистолета
о рельсы внизу.
Только тогда я взглянул на Генриха. Он выпрямился и слегка наклонился
вперед, уставясь в недоумении на меня. Правой рукой выдернул нож, и сра-
зу вся рубашка на груди обагрилась кровью. Лицо перекосила гримаса смер-
ти. Он поднял руку с ножом, завел за плечо для броска и даже отклонился
назад. Но нож выскользнул из ослабевшей руки и зазвенел по цементу вниз
вслед за пистолетом. Глаза закрылись, и он повалился на бок, держась за
балку только скрещенными ногами. Сколько он так провисел вниз головой, я
потом и вспомнить не мог. Казалось, очень долго. Наконец, словно нехотя,
медленно разжались ноги, и он исчез. Я не видел падения, а когда глянул
вниз, то увидел его изуродованное тело торчащим на вертикальном дышле
амортизатора. Надеюсь, тени его жертв будут благодарны мне. Я облегченно
улыбался, глядя на мертвеца. Никогда не предполагал, что в такой ситуа-
ции буду еще и улыбаться.
Испытывая головокружение и дрожь, на четвереньках возвращался я назад
по балке. Не пойму, как мне еще удалось прыгнуть на шесть футов с балки
на платформу, хотя на этот раз меня спасло то, что ухватился за огражда-
ющую цепь обеими руками. Потом потащился через решетчатую дверь к пожар-
ной лестнице и почти рухнул на площадку. Ночной воздух Лондона никогда
не казался столь свежим и целительным. Сколько так пролежал, сказать не
могу. Даже не помню, был ли я в сознании. Но, должно быть, это продолжа-
лось недолго, ибо, когда взглянул на часы, было 3.50.
Я заставил себя подняться и кое-как стал спускаться по пожарной лест-
