миленький? Там твоя малышка даст тебе все, что тебе нужно.
- Ладно, - сказал он. - Отлично.
Он свернул с бульвара, но проехал через всю боковую улицу, оказавшись
на авеню Франклина.
- Эй! Куда это ты меня везешь?
- Увидишь, - сказал он, пересекая авеню и направляясь на север, к Юкка
-стрит. - Ты только сиди тихо, и ты увидишь.
- Останови машину! - вдруг потребовала Ким. - Я хочу выйти!
- Нет, не выйдет. Ты тогда сбежишь. Я давно искал тебя, очень давно. И
теперь, Бев, я не позволю тебе сбежать.
Девушку охватил ужас. Дыхание ее участилось.
- Выпусти меня, - прошептала она, пытаясь открыть дверцу, но одной
рукой водитель "фольксвагена" стремительно поймал ее за шею, обхватив
сзади.
- Не делай этого! - крикнул он. - Все должно быть не так!
Он повернул на Палмеро-стрит и проехал улицу до самого тупика, где
стояло несколько темных многоквартирных блоков. В центре заросшего
сорняками пустыря, бывшей стоянки, высилась громадная куча земли и мусора.
Ким боролась изо всех сил, пытаясь вырваться на волю.
- Прекрати! - закричал он. - Бев, перестань же!
Она на секунду ослабела, перестала сопротивляться, и когда его хватка
ослабела, она повернулась и впилась ему в щеку ногтями, потом снова
рванулась к двери. Он схватил ее за волосы, притянул голову к себе.
И тут он прозрел истину, как прозревал каждый раз до этого - это не
Бев! Это кто-то другой, кто старался обмануть его, надуть, провести,
посмеяться над ним, за его спиной, жирно накрашенными красными губами
посмеяться. Это было злобное, неправильное, испорченное существо, и только
прикосновение Хозяина могло исправить его.
- Ты не Бев! - сказал с отчаянием Таракан. - Ты не... не... она!
Он протянулся в промежуток между сиденьями, чтобы достать пропитанную
снотворным тряпку, потом быстро поднес ткань к лицу Ким. Она вскрикнула и
принялась отбиваться, но он лишь плотнее прижал к ее рту и ноздрям тряпку.
И тут его ослепила вспышка автомобильных фар.
8.
Палатазин и Цейтговель включили фары своих машин почти одновременно, и
Цейтговель закричал:
- Полиция! Ни с места!
Бенфилд отчаянно завертел головой. В следующее мгновение он распахнул
пассажирскую дверцу и пинком ноги выпихнул блондинку наружу. Она с трудом
встала на колени, потом подалась вперед и упала лицом вниз, потеряв
сознание. Мотор "фольксвагена" заревел, потом машина сделала резкий
разворот и устремилась к импровизированному заградительному блоку, который
образовали машины Цейтговеля и Палатазина. В последний момент
"фольксваген" попытался отвернуть в сторону, но Цейтговель нажал на педаль
газа и ударил радиатором в борт машины Таракана. Таракан выбрался наружу,
за стеклом его толстолинзовых очков глаза сверкали, подобно огненным
кругам. Он бросился бежать в темноту, но Палатазин был уже снаружи,
направив в его сторону свой пистолет.
- Стоять, или я стреляю! - крикнул он.
Бенфилд продолжал бежать. Палатазин выстрелил в воздух, и Бенфилд
рухнул на землю дрожащей грудой плоти. Держа пистолет в вытянутой руке,
Палатазин подошел к лежавшему человеку.
- Не шевелиться! - коротко приказал он. - Не двигаться, или я стреляю!
Позади он слышал щебетание возбужденных голосов в передатчике
Цейтговеля, в кабине машины, а к Палатазину, топоча, словно дикий буйвол,
бежал Фаррис.
Подойдя к Бенфилду, Палатазин увидел, что этот человек свернулся,
словно младенец в утробе матери. Он сосал собственный большой палец. Фаррис
силой заставил его подняться на ноги, защелкнул наручники, сообщил
арестованному о его правах. Глаза Бенфилда остекленели, были пусты, он
смотрел куда-то в сторону далеких холмов.
Палатазин вернулся на пустую стоянку - пустырь, и нагнулся над лежащей
девушкой. Дыхание ее было неровно, но во всем остальном она, казалось, не
пострадала. Рядом с ней лежал кусок ткани, очень сильно пахнувший той самой
жидкостью, которую они обнаружили под раковиной в комнате Бенфилда. На
глаза Палатазина навернулись слезы. Где-то рядом завыли сирены. Минуту
спустя рядом затормозили два патрульных автомобиля, за ними следовала
карета "скорой помощи". Один из санитаров разломил пластиковую ампулу под
носом девушки, и она зашлась кашлем. Потом она села, по лицу стекали
ручейки черной туши, смешанной со слезами.
Ночь была наполнена вспышками "мигалок" на крышах машин, щелканьем и
треском передатчиков патрульных. Фаррис обыскивал Бенфилда, стоя рядом с
патрульной машиной. Палатазин спрятал пистолет.
Бенфилд бормотал, словно в бреду:
- ... звал меня, я слышал его голос, звал меня, я слышал. Он не
позволит вам, не позволит... он спасет меня, защитит...
- Конечно, - сказал Фаррис. - А теперь садись в машину и заткнись!
Но Бенфилд смотрел теперь на Палатазина:
- Он не позволит вам расправиться со мной. Он знает, что вы хотите
сделать! Он видит все, видит всю злобную грязь мира! - Он устремил взгляд в
темноту мимо плеча Палатазина. - Хозяин! - крикнул он и всхлипнул. -
Хозяин! Помоги мне! Моя жизнь - твоя! Моя жизнь принадлежит тебе!
- Садись! - сказал Фаррис, подталкивая Бенфилда, заставляя его
опуститься на заднее сиденье машины.
Палатазин почувствовал, как его охватил внезапный холод. Что сказал
этот человек? Он сказал: "Хозяин"? Он имел в виду Бога... или что-то
другое? Он заглянул в кабину, увидел, что Бенфилд спрятал лицо в ладони,
словно ему было очень стыдно чего-то. Патрульная машина задним ходом
выбралась на Палмеро-стрит, развернулась, потом исчезла в ночной темноте,
оставив Палатазина стоять и вглядываться в ночь. Потом он медленно
повернулся, глядя на Голливудское шоссе, на Голливудские Холмы, и мимо него
вдруг пронесся порыв холодного ветра, как невидимое гигантское животное.
Откуда-то издалека, показалось ему, донесся тоскливый собачий вой.
- Капитан, вы будете возвращаться в департамент?
Палатазин посмотрел через плечо на Цейтговеля:
- Нет. Пусть пока подержат Бенфилда на льду, и если кто-то до утра
посмеет вызвать прессу, то клянусь, он у меня будет просить подаяния на
Сельма-авеню! - Он провел рукой по лбу. - Пойду домой, надо немного
поспать.
Цейтговель кивнул, двинулся было к машине, потом обернулся:
- Вы думаете, мы взяли Таракана?
- Моя догадка не лучше твоей.
- Я надеюсь, мы не дали промаху. Если же ошиблись, то зря рвали ж...
Увидимся в конторе.
Цейтговель поднял руку, прощаясь, и зашагал к своему автомобилю со
свежепомятым радиатором.
- Пока, - тихо сказал Палатазин. Он снова всмотрелся в темноту, словно
его окружали невидимые, собирающиеся силы ночи. "Где он прятался? Каковы
его планы? Когда он ударит? Даст ли Бенфилд ответы на эти вопросы?"
Палатазин еще немного постоял, чувствуя, как поднимаются у него на затылке
волосы. Потом сел в свой "форд" и умчался прочь.
9.
Госпиталь Милосердной Матери размещался в старом десятиэтажном здании
из кирпича и стекла, примерно в пяти минутах ходьбы от Сан-Бернардского
шоссе. В пять минут пятого стоянка автомашин была погружена в тишину, почти
все окна в здании госпиталя погасли. В операционной срочного приема
последняя операция завершилась час назад, когда полиция доставила туда
восемь или девять человек - членов банды "Человеко-убийц" и "Гадюк", которые
выясняли с помощью ножей отношения в кинотеатре для автомобилей "Матадор".
Трое были ранены довольно серьезно, пришлось переливать кровь, но остальных
разукрасили йодом и пластырями и загнали обратно в полицейский фургон.
Дежурство оказалось в эту ночь довольно спокойным - пара жертв дорожной
аварии, одно огнестрельное ранение, малыш, принявший банку с ядом для
муравьев за банку с медом, разнообразные переломы, вывихи. Ничего
необычного. Но сегодня работники ночного дежурства хотели бы занять руки и
головы срочным делом, чтобы не думать о слухах, которые доходили до
санитарок и медсестер. Слухах о тех пятидесяти семи, что лежали в изоляторе
на десятом этаже. Сестра Ломакс сообщила, что в их телах не осталось ни
капли крови. Пако, санитар с девятого этажа, сказал, что видел, как
некоторые из этих странных мертвецов дергались, словно бешеные, хотя у них
не было ни пульса ни дыхания. Гернандо Вальдес, пожилой привратник и
признанный оракул народной мудрости среди служащих госпиталя, сказал, что
кожа у них, как мрамор, и под ней видны синие полоски сплющенных вен. Он
сказал, что это "мальдито", проклятые существа, и что лучше держаться от
них подальше, когда они проснутся. Сестра Эспозито сказала, что у них все
мертвое, кроме мозга - когда к головам их присоединялись контакты, на
электроэнцефалограммах танцевали кривые.
Работавшие в срочной операционной согласились - все, что происходит -
"муй мистериозо", очень загадочно.
Поэтому ни один из них не заговорил, когда доктор Мариам Дельгадо, чьи
глаза припухли после недолгого сна, вошла в кабину лифта, словно не замечая
тех, кто собрался в служебной дежурной комнате операционной. Светящиеся
цифры над дверью лифта обозначили путь кабины - наверх, до последнего,
десятого этажа.
Доктор Дельгадо минут двадцать назад получила телефонное сообщение от
миссис Браунинг, старшей сестры изолятора. Голос у женщины был крайне
озадаченный:
- Доктор Дельгадо, в нескольких показаниях у пациентов произошли
изменения. Мы регистрируем усиление мозговой деятельности.
Дельгадо снились перед этим те жуткие глаза, смотревшие на нее сквозь
прозрачные бескровные веки, словно у спящих рептилий. Казалось, они
окружают ее, кружатся бешеным кругом, словно лампы вышедшего из-под
контроля карнавала. Когда она проснулась, то обнаружила, что вся дрожит, и
никак не могла унять эту дрожь.
Двери лифта раздвинулись - она была на десятом этаже. Мозг Дельгадо
все еще не мог избавиться от воспоминания о кошмарном сне, а так же о
сверхоживленной дискуссии, в которой она участвовала вчера с доктором
Штейнером и доктором Рамесом, директором госпиталя. Теории создавались с
головокружительной быстротой. Диагнозы формулировались так же стремительно,
как и отбрасывались. Вокруг кружили репортеры, но агент госпиталя по
массовой информации держал их на расстоянии - пока, по крайней мере. Что
было облегчением для доктора Дельгадо, потому что ей требовалось время
выяснить, с чем же в действительности имеют они дело в данном случае.
Вирус? Какое-то вещество, загрязнившее воду в трубах? Какая-то составляющая
в краске на стенах? Что-то в воздухе? Одна санитарка обнаружила несколько
колотых ран на трех пострадавших, но они были в разных местах. Двое были
ранены в горло, третий в изгиб локтя. Остальные имели кровоподтеки, порезы
- или на затылке, или в задней части шеи, сразу под линией волос. Медсестра
сделала довольно разумное предположение - укус змеи. Но пока что ни на одну
из сывороток-противоядий ни одна из жертв не показала положительной
реакции.
Доктор Дельгадо была на полпути от лифта к двери изолятора. На белой
двери имелась предупредительная надпись - "Вход только с белым значком".
Первое, что она увидела - разбросанные по полу в проходе папки с историями
болезни. Голубая кофейная чашка упала со стола и разбилась. На самом столе
бумаги были залиты кофе, стаканчик для карандашей перевернулся, высыпав
содержимое на мокрый стол. "Черт побери! - подумала она. - Что здесь
происходит? Как эти ночные дуры дежурные могут быть такими неряхами?" Она
позвонила в небольшой колокольчик, лежавший на столе, но на ее звонок никто
не ответил.
- Поразительно! - сказала она с возмущением и двинулась дальше к белой
двери изолятора, который состоял из нескольких просторных комнат,
разделенных центральным коридором. Сквозь большие зеркальные окна в стенах
коридора Дельгадо могла прекрасно наблюдать за тем, что происходит в
палатах. Жертвы таинственной болезни лежали рядами на койках,
подсоединенные к капельницам и пластиковым мешкам с кровью, а также к массе
