говорил: "Бегун здесь, а где ж ему быть!", подчеркивая тот факт, что хоть
шустрый, но робкий Бегун частенько не хочет показываться, но еда,
оставленная с вечера в миске у дверей на крыльце, к рассвету исчезнет.
Дамы из Сестринского клуба давным-давно отказались от попыток втолковать
Сержанту, что никакого Бегуна нет - уж очень быстро тот начинал плакать.
- Не такие уж они крутые, - сказал Сержант, отдраивая плевок Хурадо.
- Ребята эти. Просто представляются, и все дела.
- Может быть. - Правда, это не утешало. Том был огорчен до глубины
души. Четверть четвертого - Рэй, должно быть, ждет у машины. Открыв
верхний ящик стола, Том вынул ключи и почему-то подумал про ключи от
машины, которые должны лежать где-то в доме у Пересов. Интересно, мистер
Перес хоть раз брал их в руки, чтобы посмотреть, перевесят ли они жизнь
сына? Том почувствовал, как быстро утекает время, и понял: вот сейчас над
Великой Жареной Пустотой кружат стервятники. Он задвинул ящик. - До
завтра, Сержант.
- Зеленый свет горит - нам идти велит, - отозвался Сержант, и Том
вышел из расчерченного солнцем класса.
13. ДОМ КОДИ
Мотоцикл свернул на Брасос. Коди почувствовал, как внутри у него все
сжимается - реакция была непроизвольной, так напрягаются мышцы, готовясь
получить сильный удар. До дома было не очень далеко, он стоял на углу
Брасос и Сомбра. Заднее колесо взметнуло из канавы пыль, и Кошачья Барыня
(в узловатых руках - метла) крикнула со своего крыльца: "Уймись ты,
зараза!"
Пришлось улыбнуться. В это время дня Кошачья Барыня (по-настоящему ее
звали миссис Стелленберг, вдова) неизменно подметала и всякий раз кричала
проносящемуся мимо Коди одно и то же. Семьи у Кошачьей Барыни не было -
только около дюжины кошек, которые размножались так быстро, что Коди не
успевал считать. Эти штуки шныряли по всей округе, а по ночам орали
детскими голосами.
Сердце паренька забилось быстрее. Справа приближался его дом - серые
потрепанные непогодами доски, закрытые ставнями окна. У тротуара стоял
папашин драндулет - старый темно-коричневый "шеви" с проржавевшими
бамперами и вмятиной на дверке со стороны пассажирского сиденья. Машину
покрывал слой пыли, и Коди немедленно увидел, что стоит она в точности,
как утром, забравшись правыми колесами на тротуар. Что означало одно из
двух: либо отец ушел на работу в городскую пекарню пешком, либо вообще не
пошел. А если старик весь день проторчал в душном доме один, за стенами,
может статься, собирается жестокая гроза.
Коди заехал на тротуар, миновал дом Фрэсиеров и оказался у себя во
дворике. Там рос лишь куст юкки, листья которой венчали острые колючки, но
даже он начинал жухнуть. Коди остановил мотоцикл у подножия бетонных
ступенек крыльца и вырубил мотор. Тот заглох с лязгом, который, насколько
было известно парнишке, непременно должен был насторожить папашу.
Он слез с мотоцикла и расстегнул молнию джинсовой куртки. За пазухой
обнаружилось задание по труду. Вешалка для галстуков, да не простая: она
была около шестнадцати дюймов длиной, вырезана из куска палисандра,
оттерта наждаком и отполирована так, что поверхность на ощупь казалась
прохладным бархатом. В дерево были вмонтированы квадратики белого
пластика, старательно покрытые разводами серебряной краски - "под
перламутр". Квадратики складывались в красивый шахматный узор. Края Коди
вырезал фестонами. К дощечке были приделаны еще два куска
инкрустированного палисандра. Они удерживали перекладину, с которой должны
были свисать галстуки. Все это было еще раз тщательно отполировано. Мистер
Одил, учитель труда, сказал, что работа хорошая, только непонятно, почему
Коди так долго с ней копался. Коди терпеть не мог, чтобы кто-то стоял над
душой, надеяться мог только на "уд", но работа была сдана, и остальное его
не волновало.
Ему нравилось работать руками, хотя он притворялся, будто труд -
чистейшей воды занудство. От него, своего президента, Щепы ждали здорового
презрения почти ко всему, особенно если оно имело отношение к школе. Но
руки Коди, похоже, соображали раньше головы - работа по дереву была для
него пустяком, как и ремонт машин на станции обслуживания мистера Мендосы.
Коди давным-давно откладывал наладку своей "хонды", но сообразил, что
выходит похоже на присловье "сапожник без сапог". Так или иначе, на днях
он ею займется.
Он снял очки-"консервы" и сунул в карман. В спутанные волосы набилась
пыль. Ему не хотелось подниматься по растрескавшимся бетонным ступенькам и
переступать порог, но он жил в этом доме и понимал, что иначе нельзя.
Зайду - и выйду, думал он, ступая на первую ступень. Зайду - и выйду.
Дверные петли взвизгнули, как ошпаренная кошка. Коди поспешил за
непрочную деревянную дверь в полумрак. Запертая в стенах дома жара
буквально высосала воздух из легких, и парнишка оставил внутреннюю дверь
открытой, чтобы хоть немного проветрить. Он уже унюхал кислую вонь
папашиного виски "Кентакки Джент".
В первой комнате, гоняя тяжелый воздух, крутился вентилятор. На столе
возле пятнистого дивана красовались беспорядочно разбросанные карты,
переполненная окурками пепельница и немытый стакан. Дверь в спальню отца
была закрыта. Коди задержался, чтобы открыть два окна, потом, зажав
подмышкой вешалку для галстуков, двинулся к себе в комнату.
Но не успел он добраться до нее, как услышал скрип - открылась
отцовская дверь. Ноги Коди налились свинцом. А потом скрежещущий, как
покоробленная пила, голос невнятно (дурное предзнаменование!) выговорил:
- Ты чего тут шныряешь?
Коди промолчал, и отец заорал:
- Сын! Остановись и ответь!
У парнишки отнялись ноги. Он остановился, опустил голову и принялся
пристально разглядывать одну из синих роз, вытканных на нитяном коврике.
Усталый пол заскрипел под ногами папаши. Все ближе. Запах "Кентакки
Джент" стал сильнее. К нему присоединился запах немытого тела. И,
разумеется, одеколона: папаша расплескивал эту дрянь по лицу, шее и
подмышками и называл это "помыться". Шаги прекратились.
- Ну так что? - спросил папаша. - В молчанку играем?
- Я... я думал, ты спишь, - сказал Коди. - Я не хотел тебя будить...
- Чушь. Чушь в квадрате. Кто тебе велел открывать окна? Мне тут это
окаянное солнце не нужно.
- Жарко. Я подумал...
- Тебе, дураку, только и думать. - Снова шаги. Ставни с треском
захлопнулись, отсекая солнечный свет, превращая его в пыльную серую дымку.
- Не люблю солнце, - сказал папаша. - От него бывает рак кожи.
В доме было никак не меньше девяноста градусов. Коди почувствовал,
как по телу под одеждой медленно пополз пот. Шаги опять направились в его
сторону, и Коди дернули за сережку-череп. Он поднял глаза и увидел лицо
отца.
- А чего не вставишь такую же в другое ухо? - спросил Керт Локетт. С
костистого лица с квадратной челюстью смотрели глубоко посаженные
грязно-серые глаза, окруженные сетью морщин. - Все бы поняли, что ты
сдвинулся совсем, а не наполовину.
Коди отвел голову, и отец выпустил его ухо.
- В школе сегодня был? - спросил Керт.
- Да, сэр.
- Хоть одному моченому ума вложил?
- Почти, - ответил Коди.
- Почти не считается, - Керт обтер тыльной стороной руки сухие губы,
пошел к дивану и плюхнулся на него. Взвизгнули пружины. Керт был таким же
жилистым, как сын, с такими же широкими плечами и тощими бедрами.
Припорошенные сединой и редеющие на макушке темно-каштановые волосы он
зачесывал назад, намертво закрепляя кок "Виталисом". Курчавые светлые
волосы Коди унаследовал от матери, которая умерла, давая ему жизнь в
Одесской больнице. Керту Локетту было всего сорок два года, но тяга к
"Кентакки Джент" и долгим вечерам в клубе "Колючая проволока" состарили
его по крайней мере лет на десять. Под глазами набрякли большие мешки, а
по обе стороны от тонкого точеного носа лицо бороздили глубокие морщины.
Сейчас на нем был любимый наряд: ни ботинок, ни носков, заплатанные на
коленях джинсы и огненно-красная рубаха с вышитыми на плечах ковбоями,
набрасывающими лассо на волов. Вынув из кармана пачку "Уинстона", Керт
прикурил от спички. Коди смотрел, как колеблется огонек в трясущихся
пальцах отца. - Скоро моченые всю землю подомнут, - объявил Керт, выдохнув
полную грудь дыма. - Все захапают и еще захотят. И остановить их можно
только одним: напинать по заду. Скажешь, нет?
Коди на секунду опоздал с ответом.
- Что, не так? - повторил Керт.
- Да, сэр. - Коди двинулся в сторону своей комнаты, но отцовский
голос снова тормознул его.
- Фью! Я тебя не отпускал. Я с тобой разговариваю, сын. - Он снова
глубоко затянулся. - На работу пойдешь?
Коди кивнул.
- Хорошо. Мне нужно курево. Как думаешь, твой моченый начальник даст
пачечку?
- Мистер Мендоса нормальный мужик, - сказал Коди, - не такой, как
остальные.
Керт молчал. Вынув сигарету изо рта, он уставился на горящий кончик.
- Все они одним миром мазаны, - спокойно отозвался он. - Все. Будешь
думать по-другому, сын, Мендоса тебя наколет.
- Мистер Мендоса всегда был...
- Это что еще за мистер Мендоса? - Керт воззрился на сына. Проклятый
мальчишка, подумал он. Деревянная башка! - А я тебе говорю, все они одним
миром мазаны, и точка. Так принесешь курево или нет?
Коди, не поднимая головы, пожал плечами. Но он чувствовал на себе
взгляд отца и был вынужден сказать:
- Принесу.
- Ну, ладно. Договорились. - Отец вернул сигарету в угол рта,
затянулся, и пепел засветился красным. - Это что за хреновина?
- Какая хреновина?
- Вон та хреновина. Вон. - Керт ткнул в сына пальцем. - У тебя
подмышкой. Что это?
- Ничего.
- Парень, я еще не ослеп! Я спрашиваю, что это такое!
Коди медленно вытащил из-под мышки вешалку для галстуков. Ладони
взмокли, по шее струился пот. Нестерпимо хотелось глотнуть свежего
воздуха. Глядеть на отца парнишке всегда было трудно, словно глаза не
переносили вида Керта, и каждый раз, как он оказывался рядом с папашей,
внутри что-то обмирало и делалось тяжелым, созревшим для похорон. Но, что
бы там ни обмирало, иногда оно выкидывало поразительные коленца, так что
могильщикам с ним было не разделаться.
- Просто вешалка для галстуков, - объяснил он. - Сделал в школе.
- Отцы-святители, - Керт присвистнул, поднялся и пошел к Коди,
который отступил на шаг и только потом спохватился. - Подними-ка,
посмотреть хочу. - Керт протянул руку, и Коди позволил ему коснуться
вешалки. Пятнистые от никотина пальцы отца ласково прошлись по гладкому
палисандру и квадратикам поддельного перламутра. - Ты сделал? А кто
помогал?
- Никто.
- Ей-богу, отлично сработано! Края глаже, чем бита для "чижика"!
Сколько ж времени ты ее делал?
Коди не привык, чтобы отец его хвалил, поэтому занервничал еще
сильнее.
- Не знаю. Конечно, не за две минуты.
- Вешалка для галстуков. - Керт хмыкнул и покачал головой. - Вот это
да. Никогда не думал, что ты можешь сделать такую штуку, сын. Кто тебя
научил?
- Просто научился. Методом тыка.
- Красивая штука, чтоб я сдох. Серебряные квадратики больно хороши.
От них весь фасон, верно?
Коди кивнул. Приободрившись от проявленного отцом интереса, он
осмелился переступить границу, которую они провели между собой
давным-давно, после ночных скандалов, холодного молчания, пьяных драк и
ругани. Сердце Коди бешено колотилось.
- Тебе правда нравится?
