жить только в собственном доме... Но нет, я не стану объяснять
вам причины. Делайте подарок или нет -- как вам угодно.
-- Ну хорошо. А если я подарю вам эту плантацию, тогда
вы...
-- Никаких условий, слышите? Иначе я совсем не приму от
вас никакого подарка, хоть на коленях просите.
При этом последовал новый взрыв смеха.
-- В таком случае, я не буду ставить никаких условий, если
вы согласны принять от меня плантацию. Она ваша!
-- Но это еще не все, мистер Аренс. Ведь вы можете так же
легко отнять ее у меня, как и подарили. Как я могу быть
уверена, что вы этого не сделаете? Мне необходимы официальные
документы.
-- Вы их получите.
-- Когда?
-- Когда вам будет угодно. Хоть через час.
-- Да, да, пожалуйста. Идите и привезите их, но помните,
что я не признаю никаких условий... Помните это!
-- О, я и не думаю их предлагать! -- воскликнул Ринггольд
в полном восторге. -- У меня нет никаких опасений. Я во всем
полагаюсь на вас. Через час вы получите все документы. До
свидания!
И, сказав это, он тут же удалился.
Этот разговор и особенно его странная заключительная часть
так ошеломили меня, что я прямо окаменел. Я опомнился, только
когда Ринггольд уже ушел далеко. Теперь я вовсе не знал, что
мне делать: то ли догонять Ринггольда, то ли предоставить ему
уехать безнаказанно.
Между тем Виргиния тихо направилась к дому. Я был возмущен
ею еще больше, чем Ринггольдом. Поэтому я и дал ему возможность
уйти, а сам решил немедленно поговорить с сестрой. Произошла
бурная сцена. Я застал сестру и мать в гостиной и напрямик, без
всяких обиняков, не слушая ни опровержений, ни уговоров,
обрисовал им характер человека, который только что покинул наш
дом и который собирался убить меня.
-- Виргиния, сестра моя, неужели ты и теперь согласишься
выйти за него замуж?
-- Никогда, Джордж! Я и не думала об этом. Никогда! -- в
волнении воскликнула она, опускаясь на диван и закрывая лицо
руками.
Однако мать слушала меня недоверчиво. Я уже собирался
привести ей дальнейшие доказательства своей правоты, как вдруг
услышал, что за окном кто-то громко окликнул меня. Я выбежал на
веранду. Оказалось, что к дому подскакал всадник в голубом
мундире с желтыми отворотами. Это был драгун, посланный из
форта. Он был весь в пыли, а лошадь его -- в пене. Видно было,
что он долго мчался без отдыха. Драгун протянул мне лист
бумаги. Это был наскоро написанный приказ мне и Галлахеру. Я
развернул бумагу и прочел:
"Немедленно направьте своих людей в форт Кинг. Гоните
лошадей во весь опор. Многочисленный неприятель окружает нас.
Нам дорога каждая винтовка. Не теряйте ни одной минуты!
Клинч"
Глава LXI. ПОХОД
Приказ надо было выполнять немедленно. К счастью, моя
лошадь еще была не расседлана, и через пять минут я уже скакал
в лагерь добровольцев. Среди наших бойцов, жаждавших военных
подвигов, весть о походе вызвала радостное волнение и была
встречена громким "ура". Энтузиазм возместил недостаток
дисциплины, и менее чем в полчаса отряд в полном боевом порядке
был готов к выступлению. Никаких причин для задержки не
оказалось. Была подана команда двигаться вперед, фанфары
протрубили сигнал, и добровольцы, выстроившись по двое,
длинной, несколько нестройной линией выступили к форту Кинг.
Я поскакал обратно, чтобы проститься с матерью и сестрой.
Времени на прощанье было мало, но уезжал я с более спокойным
сердцем. Я знал, что сестра предупреждена, и теперь не боялся,
что она выйдет за Ринггольда.
Драгун, который привез приказ, поехал с нами. По дороге мы
узнали все новости из форта. Произошло много событий.
Оказывается, индейцы ушли из своих поселений, забрав с собой
жен, детей, скот и все домашнее имущество. Несколько своих
деревень они сожгли сами, так что их бледнолицым врагам уже
нечего было уничтожать. Это говорило об их решимости начать
войну по-настоящему. Куда они ушли, не могли выяснить даже наши
лазутчики. Одни полагали, что индейцы направились на юг, в
более отдаленную часть полуострова. Другие думали, что они
скрылись в болотах, тянувшихся на много миль в верховьях реки
Амазуры, известных под названием "болота Уитлакутчи".
Это было наиболее вероятной догадкой. Но индейцы так
искусно замаскировали свое передвижение, что нельзя было
обнаружить ни малейшего следа. Лазутчики дружественных индейцев
-- даже самые проницательные из них -- не могли определить путь
их отступления. Многие считали, что индейцы ограничатся
оборонительной войной и станут нападать только на те селения,
где не окажется американских войск, а затем будут укрываться с
добычей в болотных дебрях. Это казалось весьма вероятным. В
таком случае, войну нелегко будет закончить. Другими словами,
"регулярной" войны вовсе не будет, будут только бесплодные
походы и преследования. Ясно, что, если индейцы не захотят
вступить с нами в открытый бой, у нас будет мало шансов догнать
отступающего врага.
Солдаты боялись, что противник скроется в чаще леса, где
найти его будет трудно и даже невозможно. Однако такое
положение не могло продолжаться долго. Индейцы не смогут вечно
жить грабежом. Их добыча с каждым днем будет все уменьшаться.
Притом их слишком много для простой разбойничьей шайки.
Впрочем, об их точном количестве белые имели весьма смутное
представление. Одни говорили, что их от одной до пяти тысяч,
включая и беглых негров, но даже наиболее осведомленные жители
пограничных районов могли назвать только приблизительную цифру.
По моим расчетам, у индейцев было более тысячи воинов, даже без
тех кланов, которые отпали. Так же думал и старый Хикмэн,
хорошо знавший индейцев. Как же могли индейцы найти средства к
существованию среди болот? Неужели они были настолько
предусмотрительны, что смогли сделать там большие запасы еды?
Нет, на этот вопрос можно было смело дать отрицательный ответ.
Все знали, что именно в этом году у семинолов не было даже
их обычных запасов. Вопрос о переселении был решен еще весной,
и так как будущее представлялось неопределенным, многие семьи
засеяли очень мало, а некоторые почти ничего. Урожай был
поэтому меньше, чем в прежние годы, и перед последним советом в
форте Кинг некоторые уже покупали еду или просили милостыню у
пограничных жителей. Какова же была вероятность того, что они
смогут продержаться в течение длительной кампании? Голод
заставит их выйти из своих укреплений. Им придется или вступить
в бой, или просить мира. Так думали все.
Эта тема оживленно обсуждалась и во время похода. Она
представляла особый интерес для многих молодых воинов, жаждущих
славы. Если противник изберет такую бесславную систему военных
действий, кому же достанутся лавры? Участники похода в
убийственном климате болот, кишащих миазмами, скорее могли бы
быть "увенчаны кипарисами", то есть остаться там навеки. Но
большинство надеялись, что индейцы вскоре начнут голодать и
вынуждены будут принять открытый бой. Относительно того, смогут
ли индейцы продержаться длительное время, мнения разделились.
Те, кто лучше всего знал местные условия, считали, что смогут.
Так же думал старый охотник за аллигаторами.
-- У них есть, -- говорил он, -- этот проклятый куст с
большими корнями, который они называют "конти". Он растет по
всему болоту. В некоторых местах он толст, как сахарный
тростник. Он годится для еды, а кроме того, индейцы делают из
него напиток "конте". Дубовые желуди -- тоже неплохая пища,
особенно если их хорошо поджарить в золе. Их можно собрать
очень много -- сотни бушелей(70). А потом есть еще пальмовая
капуста, которая заменяет им зелень. А насчет мяса -- тут к их
услугам олени, медведи-гризли... А в болотах есть аллигаторы и
много всякой прочей мерзкой живности, не говоря уже о
черепахах, индейках, белках, змеях и крысах! Черт побери этих
краснокожих! Они могут жрать что хотите -- от птицы до хорька.
Что, не верите, ребята? Эти индейцы не так-то легко помрут с
голоду, как вы думаете. Они будут держаться зубами и когтями,
пока в этом проклятом болоте есть хоть что-нибудь съедобное.
Вот что они будут делать!
Эта мудрая речь произвела сильное впечатление на
слушателей. В конце концов, презренный враг не так беспомощен,
как думали сначала.
Добровольцев нельзя было вести в строгом военном порядке.
Вначале такие попытки делались, но скоро офицерам пришлось
отказаться от этой идеи. Участники отряда, особенно молодежь,
поминутно отбивались от строя, скакали в глубь леса в надежде
подстрелить оленя или индейку, мелькнувшую в кустах, или в
тишине и уединении приложиться к заветной фляжке. Убеждать их
было потерей времени, а строгое замечание часто вызывало лишь
дерзкий ответ.
Сержант Хикмэн был страшно возмущен поведением
добровольцев.
-- Мальчишки! -- восклицал он. -- Проклятые молокососы,
пусть они только попробуют! Пусть меня сожрет аллигатор, если
они не научатся потом вести себя по-другому! Я готов
прозакладывать свою кобылу против любого жеребца в роте, что
некоторых ребят скальпируют еще до заката солнца! Клянусь
честью!
Никто не рискнул побиться с ним об заклад, но так и вышло:
его слова оказались пророческими.
Один молодой плантатор, воображая, что находится в полной
безопасности, как на своей сахарной плантации, вздумал
погнаться за оленем и отбился от отряда. Не прошло и пяти минут
после того, как он исчез из виду, как в лесу раздались два
выстрела, и в следующий момент из кустов выбежала лошадь без
всадника.
Отряд остановился.
Группа добровольцев направилась в ту сторону, откуда
слышались выстрелы, но никаких следов врага обнаружить не
удалось, нашли только тело молодого плантатора, простреленное
двумя пулями. Это послужило уроком -- хотя и тяжелым -- для
всех его товарищей, и теперь никто уже больше не пытался
охотиться на оленей.
Убитого похоронили на том месте, где его нашли, а затем
отряд, к великому облегчению офицеров, в полном порядке
продолжал поход и без особых приключений прибыл в форт Кинг
перед заходом солнца.
Глава LXII. УДАР ПО ГОЛОВЕ
За исключением одного короткого часа, у меня не было
связано с фортом Кинг никаких приятных воспоминаний. Пока я
отсутствовал, сюда прибыло несколько новых офицеров, но между
ними не нашлось ни одного, с кем стоило бы познакомиться. В
форте стало еще теснее. Устроиться было нелегко; маркитант и
торговцы быстро наживались. Они вместе с квартирмейстером,
комиссаром(71) и торговцем скотом одни только, по-видимому, и
преуспевали.
"Красавец" Скотт все еще числился адьютантом и был, как
всегда, щегольски одет. Но я почти перестал думать о нем. Как
только я приехал, мне сразу же пришлось приступить к своим
обязанностям -- обычно не очень приятным. Мне не дали даже
отдохнуть после долгой поездки, не дали смахнуть дорожную пыль,
а тут же вызвали к генералу. Зачем я ему так спешно
понадобился? Может быть, открылись какие-либо подробности,
относящиеся к дуэли? Может быть, мне припомнили какие-нибудь
старые грехи? Когда я шел к генералу, на душе у меня было
далеко не спокойно. Но оказалось, что мне нечего тревожиться за
прошлое. Когда я узнал, по какому делу меня вызвал генерал, то
даже пожалел, что это не выговор.
Генерал беседовал с агентом. Оказывается, намечалась еще
одна встреча с Оматлой и Черной Глиной, и я понадобился как
переводчик. Все происходило в моем присутствии. На совещании
