Для Кальвина таинства являлись милостивым приспособлением к нашим
слабостям. С его точки зрения, Бог, зная о слабости нашей веры, приспо-
сабливается к нашим ограничениям.
"Таинство никогда не бывает без предварительного обещания, но присое-
динено к нему, как своего рода приложение, чтобы подтвердить и запеча-
тать само обещание, делая его для нас более ясным и в некотором смысле
ратифицировать его... Поскольку наша вера слаба, то, если ее не поддер-
живать со всех сторон всевозможными средствами, она начинает шататься,
колебаться и, в конце концов, рушится. И здесь наш Милосердный Господь,
по Своей бесконечной милости, приспосабливает Себя к нашим возможностям.
Поскольку мы является приземленными существами, тяготеющими к плотским
вещам, не думаем о духовном и даже не воспринимаем его, то Он снисходит
к нам, чтобы привести нас к Себе с помощью земных вещей и дать нам во
плоти отражение Своих духовных благословений".
Основной спор между Лютером и Цвингли развернулся вокруг взаимоотно-
шений между знаком таинства и духовным даром, которым обозначается этот
знак. Позиция Кальвина находится между двумя крайними точками зрения. Он
утверждал, что в таинствах существует такая близкая связь между символом
и даром, который он символизирует, что "можно легко переходить от одного
к другому". Знак является видимым и физическим, в то время как то, что
обозначается, является невидимым и духовным; и все же, ввиду столь близ-
кой связи между знаком и тем, что обозначается, вполне возможно приме-
нить одно к другому. Таким образом, знак оказывает влияние на то, что он
символизирует.
"Верующие должны всегда руководствоваться следующим правилом: когда
бы они не видели символы, установленные Господом, они должны думать и
быть уверенными в том, ибо в них присутствует истина того, что они сим-
волизируют. Зачем Господу вкладывать вам в руки символ Своего Тела, если
не для того, чтобы уверить вас в том, что вы действительно причащаетесь
Его? А если истиной является то, что видимый знак дан нам, чтобы запеча-
тать невидимое, то, получая символ Тела, мы должны быть уверены, что нам
дано само Тело".
Таким образом, Кальвину удалось сохранить различия между знаком и
тем, что он означает, отмечая в то же время, что знак действительно ука-
зывает на дар, который он обозначает.
"Поэтому я говорю... что священная тайна Трапезы Господней состоит в
двух вещах: физических знаках, которые, находясь у нас перед глазами,
представляют нам (ввиду наших слабых возможностей) вещи невидимые; и ду-
ховной истины, которая в то же время представлена и показана в самих
этих символах".
Может показаться, что позиция Кальвина представляет собой созна-
тельную попытку примирить взгляды Лютера и Цвингли, осуществление цер-
ковной дипломатии в благоприятный момент истории Реформации. На самом
деле, однако, существует мало свидетельств в поддержку такой точки зре-
ния: кальвиновское богословие таинств нельзя рассматривать как компро-
мисс, достигнутый на политической почве. Оно отражает его понимание пу-
ти, по которому знание о Боге доходит до нас. Этот вопрос является столь
важным, что мы остановимся на нем подробнее.
В ходе всего своего исследования отношения Бога к человечеству
Кальвин рассматривал всего одну модель в качестве нормативной. Эта мо-
дель стала возможной благодаря воплощению. Воплощение подразумевает союз
Божества и человечества в лице Иисуса Христа, но не их слияние. Кальвин
вновь и вновь обращается к христологически обоснованной формуле
"distinctio sed non "separatio""идеи должны быть разделены, но не отде-
лены".
Так, можно разделить идеи о "познании Бога" и "познании самих себя";
но они не могут существовать в изоляции. Точно так, как воплощение
представляет собой случай такого соединения противоположностей, можно
выделить ту же парадигму и в других аспектах взаимоотношений Бога и че-
ловечества. Для Кальвина богословие фокусировалось на "познании Бога и
познании самих себя". Отсюда следовало, что формула, "разделять, но не
отделять" преобладала в его мыслях об отношении Бога к Своему миру,
включая природу символов таинств.
Этот принцип можно увидеть в действии на протяжении всей книги "Нас-
тавлений": во взаимоотношениях между Словом Божиим и словами людей при
проповеди; во взаимоотношениях между верующим и Христом в оправдании,
где существует реальная общность личностей, но не слияние личностей; и
во взаимоотношениях между светской и духовной властью. В вопросе та-
инствах, знак и то, что он обозначает, можно разделить, но нельзя отде-
лить один от другого. Они различны, но в то же время неотделимы.
Кальвиновское понимание крещения можно рассматривать как соединение
цвинглианских и лютеранских элементов. Следуя за Цвингли, Кальвин ут-
верждает, что крещение является публичной демонстрацией приверженности к
Богу: "Крещение является знаком посвящения, посредством которого мы при-
нимаемся в сообщество Церкви". Так же, как Цвингли утверждал, что та-
инства являются, в первую очередь, церковными мероприятиями, целью кото-
рых является демонстрация верности верующих Церкви и гражданскому сооб-
ществу, Кальвин подчеркивал декларативную роль таинства крещения. Однако
его высказывания носили лютеранский оттенок. Он говорил о крещении как о
знаке оставления грехов и новой жизни верующих в Иисусе Христе: "Креще-
ние несет в себе еще одно преимущество, ибо оно показывает нам смерть
нашего существа в Христе и нашу новую жизнь в Нем... Таким образом, без-
возмездное прощение грехов и оправдание сначала обещаются, а затем бла-
годать Святого Духа изменяет нас для новой жизни".
Вслед за всеми другими магистерскими реформаторами, Кальвин утверждал
законность крещения младенцев. Эта практика, утверждал он, является под-
линной традицией ранней Церкви, а не средневековым нововведением. Цвинг-
ли оправдывал эту практику обращением к иудейскому обряду обрезания.
Этим обрядом, утверждал он, показывалась принадлежность новорожденных
мальчиков к общине завета. Аналогичным образом, крещение является знаком
того, что младенец принадлежит к Церкви - общине нового завета. Растущее
влияние анабаптистов, которое Кальвин ощутил, в первую очередь, во время
своего страсбургского периода, показало всю важность оправдания практики
крещения младенцев, которую анабаптисты яростно отвергали. Поэтому
Кальвин расширил цвинглианское оправдание крещения младенцев: если хрис-
тианский младенец не крещен, то он находится в худшем положении по срав-
нению с новорожденным иудеем, принадлежность которого завету зафиксиро-
вана публично обрезанием: "Иначе, если свидетельство, которым иудеи за-
верены в возрождении их процветания, забрать у нас, то пришествие Христа
сделало бы для нас Божественную милость более туманной и менее ощутимой,
чем для иудеев до нас". Таким образом, Кальвин утверждал, что младенцев
необходимо крестить, чтобы не лишать их тех преимуществ, которые несет с
собой крещение.
При рассмотрении вопроса о Евхаристии Кальвин выделяет три аспекта
духовной истины, которые представлены (monatretur) и предлагаются пос-
редством видимых элементов - хлеба и вина. Ее значением являются Божест-
венные обещания, которые включены или заключены в самом знаке; верующие
заверяются, особенно словами установления заповеди, что Тело и Кровь
Христа были ломимы и пролиты за них. Таинство "подтверждает обещание, в
котором Иисус Христос объявляет, что Его Тело действительно является пи-
щей, а Его Кровь - питьем и что они насыщают нас вечной жизнью. Сущ-
ностью Евхаристии является наше получение Тела Христова: Бог дает нам
то, что Он нам обещал. Получая знак Тела Христова (иными словами, хлеб),
мы одновременно получаем само Тело Христово. И, наконец, польза или ре-
зультат Евхаристии заключается в beneficia Christi - благах, которые
Христос Своей покорностью приобрел для нас. Верующий участвует верой во
всех благах Христа, таких, как искупление, праведность и вечная жизнь.
Наконец, таинства учат христиан ценить творение. Материальные элемен-
ты могут обозначать благодать, щедрость и благость Бога. Для Кальвина
создание во всем отражает Создателя. Образ за образом проходят перед на-
шими глазами, когда Кальвин пытается передать многообразие способов, ко-
торыми создание свидетельствует о своем Создателе: это похоже на видимое
одеяние, в которое одевается невидимый Бог, чтобы Его узнали; это похоже
на книгу, в которой Имя Создателя является именем автора; это похоже на
театр, в котором публично показывается слава Божия; это похоже на зерка-
ло, в котором отражаются дела и мудрость Божий.
Это дает еще один стимул для получения удовольствия от природы. Хотя
Кальвина часто изображают аскетическим брюзгой, который пытается любой
ценой помешать людям получать удовольствие, на самом деле он делал ак-
цент на том, что природа специально сотворена, чтобы приносить нам ра-
дость, а не просто средства к существованию. Ссылаясь на Пс. 104. 15,
Кальвин указывает, что Бог сотворил вино, чтобы радовались сердца чело-
веческие. Пища не просто поддерживает наше существование, она еще и
вкусна.
"Бог не только заботится об удовлетворении наших потребностей и дает
нам столько, сколько нам нужно для жизни. По Своей доброте и щедрости Он
веселит наше сердце вином и елеем. Природа вполне бы удовлетворилась во-
дой для питья! Наличие вина является еще одним свидетельством переполня-
ющей щедрости Божией".
Кроме того, как указывал Кальвин в своем "Трактате о Трапезе Господ-
ней", написанном в 1540 г., многочисленные ассоциации, связанные с ви-
ном, получают новый смысл при евхаристической службе.
"Когда мы видим вино, выставленное как символ крови, мы должны раз-
мышлять о благах, которые вино несет для человеческого тела. Таким обра-
зом, мы начинаем осознавать, что эти блага духовно даются нам кровью
Христа. Эти блага питают, освежают, укрепляют и радуют".
Кальвин подробно рассматривает этот вопрос в "Наставлениях", указывая
на то, как мы можем радоваться и наслаждаться всеми благами жизни. "Все
вещи сотворены для нас, чтобы мы могли узнать и возблагодарить их Созда-
теля за Его доброту к нам". Таким образом, хлеб и вино в Евхаристии не
только указывают на Божественный акт искупления человечества, но и на
предшествующий акт творения, благодаря которому произошло все, что при-
носит нам радость.
Католический ответ: Тридентский собор о таинствах
Тридентский собор не спешил с выражением своего отношения к реформа-
ционным взглядам на таинства. Седьмая сессия Тридентского собора завер-
шилась 3 марта 1547 г. изданием "Декрета о таинствах". Во многом это бы-
ла временная мера, рассчитанная на то, чтобы осудить протестантские
взгляды, не приводя подробного изложения католической точки зрения. Дек-
рет состоял из предисловия, за которым следовали тринадцать общих кано-
нов, каждый из которых осуждал определенный аспект "ересей, которые в
наше беспокойное время направлены против святейших таинств. Следующие
каноны имеют особое значение, поскольку они явно осуждают взгляды рефор-
маторов на таинства и способ, которым они выражаются. Критика была нап-
равлена особенно против тех взглядов, согласно которым таинства обозна-
чают благодать, которая получается через веру.
1. Если кто скажет, что таинства нового закона не были учреждены Гос-
подом нашим Иисусом Христом; или что их больше или меньше семи, а имен-
но: крещения, конфирмации, Евхаристии, покаяния, миропомазания, свя-
щенства и брака; или что хотя бы одно из этих семи не является истинным
и подлинным таинством, да будет он осужден...
5. Если кто скажет, что эти таинства были учреждены лишь для питания
веры, да будет он осужден...
6. Если кто скажет, что таинства Нового Завета не содержат благодати,
