те. К этому времени руки дедушки уже плохо брали аккорды, растяжка ста-
новилась все уже и уже.
Они пошли в музыкальную комнату, которая была самой большой на первом
этаже, в два раза больше гостиной. Много лет назад, чтобы поставить в
доме рояль, Гранди сломал стену между двумя маленькими комнатами, и
инструмент занимал здесь основное пространство. Гранди сам его настраи-
вал, настраивал профессионально, поэтому рояль звучал мягко и красиво.
Слух у деда был безукоризненный, хотя он уже давно не играл. Не хотел
играть посредственно. Больные руки стали для него трагедией, сделав его
жизнь бессмысленной. Сейчас, казалось, он примирился с судьбой.
Стены украшали программы его концертов, газетные анонсы, фотографии с
дарственными надписями от тех, с кем он в прошлом концертировал.
Марина села на старый рояльный табурет, обитый зеленой парчой, и по-
ложила руки на клавиши. Гранди часто говаривал, что руки - это ее сокро-
вище. Поразительная растяжка, пальцы и запястья гибкие и сильные. Он
обещал, что она обязательно поедет в Лондон и будет учиться у лучших пе-
дагогов. Но пока он держал ее при себе, и Марина знала, что лучшего учи-
теля она не найдет в целом мире. Всем, что она знала, она была обязана
деду. Музыка заполняла их жизнь. Гранди передал ей все, чему научился
сам. Марина впитывала эти знания как губка, работала как одержимая, нео-
быкновенно быстро усваивая и запоминая.
Она начала с технически трудной пьесы Листа. Она играла ее как упраж-
нение. Это было переложение для фортепьяно отрывка из оперы Верди, и
пьеса не особенно нравилась Марине, она не любила, когда произведение,
созданное для одного исполнения, переделывалось и приспосабливалось для
другого.
Гардины на окнах были отдернуты, и можно было видеть безмолвную игру
лунного света на деревьях сада. Туман над морем сгустился. Время от вре-
мени ухо улавливало жутковатые завывания противотуманной сирены, похожие
на стоны больного животного.
От Листа она перешла к Шопену, и лицо ее стало задумчивым. Музыка бы-
ла как бы декорацией в ее жизни. В этих декорациях играло совсем немного
людей. Ее родители умерли, когда она была совсем маленькой, она их не
помнила. Первые шаги она сделала, держась за руку Гранди, первые слова
она произнесла, подражая его интонации. Когда все, что составляло дедуш-
кину жизнь, рухнуло, он оставил мир, в котором жил прежде, и поселился в
этом одиноком доме. Иногда зимой почтальон, проезжавший на велосипеде
мимо их калитки раз в день, был единственным, кого они видели. Многим
такая жизнь показалась бы тоскливой, но Марина и Гранди ни о чем не жа-
лели, их мир был наполнен музыкой.
Уже не думая о своем слушателе, она синела за роялем свободно и изящ-
но, ее светлые серебристые волосы рассыпались по плечам. С последним ак-
кордом взгляд ее упал на полированную крышку, и она увидела отражение
своего собственного лица и менее ясное отражение другого, смуглого, по-
зади. У нее возникло мимолетное ощущение того, что называется deja vu,
однажды виденное. Ей показалось, что она уже вглядывалась когда-то в
точно такое же отражение. Марина повернулась и увидела, что по-восточно-
му непроницаемые глаза Гедеона, бесстрастные как два глубоких колодца,
наблюдают за ней. - Благодарю вас, - сказал он тихо. Этот спокойный го-
лос без особой похвалы заставил ее покраснеть больше, чем любой изыскан-
ный комплимент. Она, как ребенок, крутанулась на табурете, приподняв ма-
ленькие ножки: - Вы любите музыку? Стоило ей спросить, и она еще больше
покраснела, закусила губу: - Извините. - За что? - Его глаза вдруг опять
сузились, полуприкрытые тяжелыми веками, скрывавшими промелькнувшее в
них выражение. Марина и сама не понимала, отчего вдруг стала извиняться,
но ей почудилось, будто она подетски сказала что-то неуместное, бестакт-
ное. Она развела руками: - Я ведь и сама вижу, что любите. Гедеон помол-
чал минуту, потом поднялся и сказал с улыбкой:
- Давайте сыграем в брэг, - и вышел из комнаты на кухню. Гранди сидел
у старого очага, на котором они обычно грели воду. Гедеон взял с полки
над очагом потрепанную колоду карт, это было место, где всегда лежали
карты, и спросил деда, приподняв черные брови: - Сыграем в брэг? - Гран-
ди только криво усмехнулся.
Немного погодя они уже сидели вокруг кухонного стола и с увлечением
играли. На потертой деревянной доске Гранди подсчитывал очки при помощи
обломанных спичек.
Марина ничего не сказала мужчинам, но с интересом посматривала то на
одного, то на другого. Между ними все-таки была какая-то тайна. Гедеон
прекрасно знал, где лежит колода. Знал и то, что дедушкина любимая игра
- брэг. Марина с дедом часто коротали вечера на кухне за игрой в карты.
Когда она была маленькой, Гранди платил ей за выигранную партию конфета-
ми, а если выигрывал он, Марина расплачивалась дополнительными упражне-
ниями за роялем.
Как мог знать об этом Гедеон? Значит, он знаком с Гранди давным-дав-
но. Тогда почему Марина не видела его никогда в жизни?
ГЛАВА ВТОРАЯ
Марина отправилась спать, как обычно, в десять. Полы в старом доме
давно рассохлись и громко скрипели. Ветреными ночами ей казалось, что
они жалуются тонкими голосами. Но сегодня она слышала другие голоса:
внизу на кухне говорили Гранди и Гедеон. Дверь они закрыли, но звуки
проникали сквозь низкие потолки. Она не разбирала слов, но хорошо слыша-
ла враждебный и резкий тон. Дед ссорился с гостем. Раза два в его голосе
прорывалось бешенство. Гедеон отвечал тихо, спокойно, но твердо.
- Что бы это значило? - спросила Марина Мэг и Эмму. Куклы сидели, как
обычно, в ногах кровати, опираясь о деревянную спинку. Мэг была ма-
ленькой и аккуратной, из-под желтой бархатной шляпы виднелись черные
кудряшки, а из-под бархатной юбочки выглядывали черные туфельки. Ее сде-
лали во времена короля Эдуарда, и принадлежала она когда-то сестре Гран-
ди, тете Мэг, которая умерла, когда ей было двенадцать. Марина считала
куклу своей кузиной. Она росла одиноко и поэтому сама придумала себе
семью. Эмма, большая тряпичная кукла с огромными синими глазами-пугови-
цами и балетными туфлями на ногах, была моложе. Дедушка говорил, что в
нее играла мать Марины. Он никогда не покупал внучке новых кукол, но ей
хватало и этих двух.
Они жили у нее уже много лет, и Марина не могла расстаться ни с одной
из них. В короткой белой ночной рубашке она стояла в постели на коленях,
смотрела на них и ждала ответа, но не дождалась.
- Нет от вас никакого толку, вот что!
Марина забралась под одеяло.
- Все равно, там происходит что-то странное, я уверена. Как вы думае-
те, может быть, Гедеон знает какую-нибудь тайну из прошлой дедушкиной
жизни? - Глаза у нее стали большими. - Может быть, Гедеон незаконный сын
Гранди от какой-нибудь русской балерины или французской оперной певицы?
Маленькое лицо Мэг выражало глубокое неодобрение. Марина взглянула на
нее и вздохнула: "Пожалуй, ты права. Романтично, но не похоже на правду.
Бабушка бы этого не допустила". По-настоящему своей бабушки она не зна-
ла, только видела большую пожелтевшую фотографию в гостиной, на которой
была изображена леди с решительным подбородком и выразительными глазами.
Марина не могла себе представить, чтобы дедушка изменял такой бабушке.
Бабушка умерла тридцать лет назад. Отцу Марины было двадцать, но в
доме не было его фотографий. Гранди всегда говорил о нем уклончиво, из-
бегая отвечать на ее вопросы. Марина сморщила нос. Она смутно помнила,
что раньше где-то был его снимок, но уверенности не было, к тому же сей-
час фотография исчезла.
Марина подозревала, что ее отец был не очень хорошим человеком и
чем-то обидел Гранди. Очень скрытный, дед не рассказывал о своем прош-
лом. Холодок, который появлялся в его глазах, всегда удерживал Марину от
лишних расспросов.
Свернувшись калачиком и подложив под щеку ладонь, она тихо погрузи-
лась в сон. Проснулась, когда дневной свет уже заливал комнату. Минуту
она тихо лежала, потом зевнула, потянулась и сказала Эмме и Мэг "доброе
утро". Марина умылась, оделась и спустилась вниз. Последнее время Гранди
проводил утро в постели. Ему пошел уже семьдесят второй год, и теперь он
берег силы.
Войдя в кухню, она с удивлением услышала пение кипящего чайника. Ге-
деон с улыбкой повернулся ей навстречу, и Марина улыбнулась ему в ответ:
- Рано же вы встаете!
- Жалко в такой день валяться в постели.
Она выглянула в низенькое оконце. Гедеон отодвинул красные клетчатые
занавески, и кухню залил солнечный свет. На траве и цветах еще сверкала
роса, ярко-малиновые розы обвивались вокруг деревянной решетки, высоко
подняли трепещущие головы алые маки, их оттеняли кусты белой сирени. На
одном кусте сидел дрозд и оглядывал лужайку блестящим черным глазом в
поисках насекомых. Небо над ним было ярко-синим.
- Прекрасный день, - согласилась она.
- Самый подходящий для пикника, - отозвался Гедеон, засыпая в чайник
заварку.
У Марины глаза широко раскрылись:
- Для пикника?
- Давайте отправимся к древнему кладбищу.
- А откуда вы о нем знаете? - спросила она, внимательно на него гля-
дя.
- Лучше всех сохранившееся кладбище на северо-западе. О нем упомина-
ется во всех путеводителях.
- Да? - Может быть, так оно и есть? Сама она воспринимала эти древние
захоронения как нечто обычное, но, возможно, в других местах их считают
достопримечательностями, откуда ей знать? - Туда очень крутой подъем, -
предупредила Марина.
- Вам кажется, что я дряхловат для таких подъемов? - спросил Гедеон
насмешливо.
- Мне кажется, я должна вас предупредить, - и на щеках у нее появи-
лись ямочки. - Чего бы вы хотели на завтрак? Я, пожалуй, съем вареное
яичко.
- Я тоже. И сварите еще несколько, мы возьмем их с собой, чтобы пере-
кусить на природе.
Поев, они обшарили кладовую и маленький холодильник, нашли холодного
цыпленка, немного салата и фруктов, большой кусок сыра, а к нему вполне
съедобное сухое печенье.
- Пойду скажу Гранди.
- Я уже сказал ему вчера вечером, - холодно заметил Гедеон, удерживая
ее за руку, чтобы она не упорхнула к своему дедушке.
Марина посмотрела на него удивленно:
- И он не возражал? - Так вот о чем они спорили.
- Он согласился, - сказал Гедеон, не вдаваясь в подробности.
Они собрали всю провизию в старую плетеную корзину и понесли ее вмес-
те. Им нужно было пересечь деревню, чтобы выйти к полю, на котором начи-
нался подъем на Круговую гору. Из окна почты выглянула миссис Робинсон.
Она с любопытством посмотрела на Гедеона и помахала Марине.
- Мы должны зайти поздороваться, иначе она обидится, - сказала Марина
сдержанно.
Миссис Робинсон за прилавком напоминала паука, поджидающего муху, но
обижаться на нее было невозможно. Она видела все, что происходит на ули-
це. Марина подозревала, что где-то внутри этой маленькой пухлой женщины
был спрятан радар. Она, казалось, способна была разузнать все о каждом
жителе деревни, которых было около сотни. Всех их миссис Робинсон знала
очень близко.
Гранди говаривал, что столь живой интерес к окружающим помогает ей
прекрасно сохраниться. С ясной, приветливой улыбкой, ласковым, приятным
голосом и совершенно не краснея, задавала она свои вопросы. Единственный
внук миссис Робинсон эмигрировал в Австралию - по слухам, просто сбежал
от бабки. Но, несмотря на некоторую пустоту в личной жизни, пожилая дама
всегда была весела. Она полностью отдалась своему призванию, став дере-
венской службой информации. Она собирала ее и передавала дальше, часто в
очень приукрашенном виде. Дед говорил, что миссис Робинсон в душе была
художником. Она не принимала жизнь в ее обыденном обличье, она ее совер-
шенствовала.
Не успели Марина и Гедеон переступить порог, как миссис Робинсон уже
