авоське, я быстрым шагом направился к общежитию. Морозец крепчал, и
пирожки, утратив остатки тепла, стали гулко постукивать друг о друга,
когда я, потрясая перед лицом вахтерши пропуском, вбежал в вестибюль.
По пути в комнату я забежал на кухню. Там, конечно, никого еще не
было. Может быть, на всем этаже я был один, остальные еще сидели в
институте. Ставя на плиту чайник, я тщетно боролся с чувством стыда.
Нет, и что на меня сегодня накатило?
Я открыл свою комнату, включил свет и собрался было уже выгрузить
продукты на стол, когда за спиной что-то гулко хлопнуло. Обернувшись, я
увидел Корнеева. Корнеев был подозрительно тих и печален. Он парил в
воздухе возле стены, яростными рывками выдирая застрявший в штукатурке
каблук.
Злорадно подумав, что и у магистров не всегда удачно получается
трансгрессироваться, я все же подошел к Витьке, схватил его за плечи и
потащил. Витька сопел, колотя свободной ногой по стене. Наконец штукатурка
не выдержала, и мы полетели на пол.
- Какой ты неуклюжий, Сашка, - вздохнул Корнеев, вставая и поглядывая
на стену. В штукатурке зияла круглая дыра.
От возмущения я поперхнулся, но все же сказал:
- Завтра заделаешь!
- А что? Могу и сейчас... - Витька взмахнул было руками, но под моим
укоризненным взглядом слегка смутился и заклинания не произнес.
- По-нормальному заделаешь, - объяснил я. - Возьмешь в институте
цемента, песочка, и...
- Ладно, - сдался Витька. - Ретроград ты, Привалов... О! Пирожки! Это
ты угадал.
Он уселся за стол, вытряс авоську. Подумал, протянув руку, вытащил из
воздуха кипящий чайник, но заколебался:
- Эй, а может ты его хотел так принести... по-нормальному?
Махнув рукой, я уселся рядом. Спросил:
- Что ты так рано-то?
- А ты?
- Меня Янус напугал. Сказал, что...
- Неделя тяжелая будет, - кивнул Корнеев. - Во-во.
- И тебе тоже?
Витька мрачно откусил половину пирожка. Спросил:
- Чего он темнит, а, Привалов? Может уже про Колесо узнал?
- Не исключено.
- Скандал... - радостно сказал Корнеев. - Нет, не похоже. Сашка,
может, нас на овощную базу отправляют?
С минуту мы обдумывали и эту версию. Но все же решили, что по такому
мелкому поводу директор нас запугивать не стал бы.
- Ладно, нечего гадать, - первым сдался Корнеев. - Слушай, я вот что
подумал - с Колесом...
- Ну? - содрогнувшись спросил я.
- А если его остановить, когда все люди на Земле счастливы? Когда
всем - везет?
- Здорово, - признал я. - Вот только - когда? Разве так бывает?
- Ну, если объявить всему миру, что... э... в двенадцать ноль-ноль по
Гринвичу, например, всем надо быть счастливыми и удачливыми.
Пришлось покрутить пальцем у виска. Корнеев фыркнул.
- Что смеешься? Ну немножко-то можно потерпеть? Сесть с хорошей
книжкой у окна, смотреть на красивых девушек. Или собраться большими
компаниями, комплименты друг другу говорить, подарки делать!
- А тебя в этот момент комар укусит. Или у соседа труба лопнет, и
потолок зальет.
- Полагаешь - никак? - серьезно спросил Витька.
- Угу. Нереально. Обязательно кому-нибудь да не повезет.
- Потерпели бы ради большинства! - уже отступая высказался Корнеев. -
Такая идея славная!
- Глупая твоя идея, Витька.
- Ладно. Допускаю - преждевременная! - Корнеев выхватил из-под моих
пальцев последний пирожок и в запале помахал им перед моим лицом. Я с
трудом удержался от того, чтобы облизнуться. - А если - не сейчас? Через
десять лет, через двадцать? Когда уж точно можно будет добиться всеобщего
счастья?
- А зачем тогда еще и Колесо останавливать? Масло масляным делать?
Знаешь... если уж люди станут счастливы, то мелкое невезение их не
расстроит.
Это был еще тот удар! Корнеев запнулся на полуслове, глотнул воздуха
и скис. Положил пирожок на стол, поднялся, и, смерив меня обиженным
взглядом, провалился на первый этаж.
- Витька, брось дурить, - позвал я. Но Корнеев не появился.
Обиделся...
Вздохнув, я налил себе хорошего, грузинского чая. Съел оставшийся
пирожок и пошел в холл. Телевизор был выключен... значит точно, один я на
этаже. Включив новенький "Огонек" и устроившись на продавленном кресле, я
приготовился наслаждаться зрелищами.
Но знатоки меня разочаровали. Минут двадцать я смотрел, как
Знаменский с Томиным расследовали кражу двух рулонов ситца на фабрике.
Вроде бы всем уже было ясно, что главная воровка - замдиректора по
хозяйственной части, женщина умная, но с большими пережитками в сознании,
однако знатоки упорно это не замечали. Сообразив, что поймут они это лишь
к концу второй серии, я тихонько выбрался из кресла, выключил телевизор,
сполоснул кефирную бутылку и отправился спать.
Минут двадцать я честно пытался заснуть. Считал в двоичном коде от
нуля до тысячи, вспоминал всякие забавные, хорошие истории, случавшиеся в
институте на моей памяти - как Ойра-Ойра помогал Магнусу Федоровичу
испытывать джинсы-невидимки, и какой конфуз из этого вышел, или как
Кристобаль Хозевич решил-таки на "Алдане" принципиально нерешаемую задачу,
но результат оказался принципиально непостижимым...
Подумав об "Алдане" и двух своих неумело сделанных дублях, шатающихся
сейчас возле пульта, я загрустил. Они Володьке насчитают... так насчитают,
что извиняться устану. А ведь можно часам к десяти все закончить, а потом
повозиться в свое удовольствие...
Додумывая эту мысль, я поймал себя на том, что уже не лежу в кровати,
а приплясываю посреди темной комнаты, одеваясь. Ну и ладно. Нечего
бездельничать. Не запугает меня Янус...
...Вахтерша приоткрыла окошечко, когда я сбежал в вестибюль, и с
легкой надеждой спросила:
- В кино пошел, Саша?
- Нет, на работу... забежать надо на минутку... - виновато ответил я.
Вахтерша наша, Лидия Петровна, словно поставила своей основной целью
следить за соблюдением трудового законодательства сотрудниками института.
На улице было холодно и пустынно. Чтобы не замерзнуть, я пробежался
до института и влетел в двери так энергично, что какой-то домовой,
вытирающий пыль с прикованного у двери скелета, испуганно шарахнулся в
сторону, а скелет попытался зажмуриться. Мне стало немножко стыдно, и я
перешел на шаг. Работа кипела вовсю. По второму этажу десяток лаборантов
тащили самое настоящее бревно, облепив его, словно муравьи спичку. Я
секунду постоял, соображая, не нужна ли ребятам помощь, как они собираются
протащить бревно в узкую дверь, и зачем им это самое бревно нужно. Но
лаборанты были такими шумными и энергичными, что я не рискнул вмешиваться
и пошел к себе, на четвертый. У дверей электронного зала я секунду
постоял, вслушиваясь, потом резко вошел. Как ни странно, все было в полном
порядке. Первый дубль сидел за столом и что-то писал на бумажке. Второй,
пристроившись у него за спиной, бормотал:
- Запятую, запятую не туда поставил...
Я подошел и глянул. Дубль самонадеянно проверял мою программу.
Запятая и впрямь была не на месте. Я вздохнул. Первый дубль покосился на
меня и быстро исправился.
- Работать-работать, - сурово велел я, отходя к "Алдану".
Машина работала вовсю. Гудели ферритовые накопители, щелкали реле,
перемигивались лампочки. Я погрозил дублям пальцем и величественно вышел.
Меня посетила хорошая мысль.
Безалаберный Витька, конечно же, и не подумает взять цемент для
ремонта. Следовало запастись им самому, а завтра поутру принудить Корнеева
к трудотерапии. Ухмыльнувшись, я поднялся на пятый этаж и подошел к
кабинету Камноедова.
Кабинет, конечно же, был закрыт и охранялся суровыми ифритами. Модест
Матвеевич трудовую дисциплину никогда не нарушал...
Я быстренько прошел мимо стражей и свернул в маленький темный
коридорчик. Вел он в казармы домовых, у которых всегда можно было
раздобыть известки, гвоздей или шпингалеты. Домовые - существа крайне
запасливые, и все сотрудники по мелочам пользовались их услугами.
Дверца, ведущая в казармы, была замаскирована под картину,
изображавшую бревенчатый домик на краю пшеничного поля. Домовых, похоже,
частенько одолевала ностальгия, ибо картину эту, по слухам, нарисовал
кто-то из них. Я постучал пальцем по нарисованному домику, пытаясь попасть
по крошечной двери, и картина плавно повернулась, пропуская меня в
казарму.
Здесь было темно и тихо. Впрочем, тишина казалась ненатуральной,
словно только что шел галдеж и веселье, а теперь остались лишь шорохи по
углам. Открыв рот, я уже собрался было гаркнуть, подзывая дневального,
когда кто-то подскочил ко мне из темноты.
- О, кто пришел...
Онемев от такого панибратского тона, я оглянулся и увидел домового.
Знакомого по утреннему падению...
- Давай, не смущайся, проходи, - домовой цепко схватил меня за рукав
и крикнул: - Мужики, это свой!
Сразу же где-то в глубине казармы вспыхнул свет, и домовой потащил
меня туда, тихонько напутствуя:
- Ниче, не робей. Держись спокойно, сам не груби, но ежели кто начнет
подсмеиваться - ответь достойно.
- Э... Кеша... - с трудом вспомнив имя домового ответил я. - Мне бы
цемента немножко...
- Ладно, остынь! - домовой замахал волосатой лапкой. - Подождет твой
Привалов, не сахарный. Посидишь у огонька...
Огибая двухъярусные железные койки, мы вышли в центр казармы, где
высилась самая настоящая русская печь. Вокруг нее на полу сидело десятка
два домовых, подозрительно оглядывая меня. Я лишь покачал головой, при
виде такого нарушения правил пожарной безопасности, но решил, что домовые
в русских печах толк знают.
- Свой он, свой, Гена! - сообщил Кеша. - Приваловский дубль, мы
утречком познакомились!
- Компанейский ты мужик, Иннокентий, - сурово ответил один из
домовых, разлегшийся у самого огня и помешивающий угли босой ногой. - Всех
к нам тянешь. Отвел бы дубля куда следует...
Кеша немного скис. Видимо, Гена был поглавнее его.
- Ладно, - сменил гнев на милость домовой у печки. - Пущай посидит...
Заинтригованный до последней степени, я присел рядом с Кешей. Мало
кто мог похвастаться тем, что знает детали жизни домовых. Пожалуй, любой
из магистров не отказался бы побыть на моем месте.
Внимания особого на меня не обращали. Домовые, рассевшись и
разлегшись поудобнее, уставились на Гену.
- Ну, значит, - продолжил тот рассказ, очевидно прерванный моим
появлением, - стоит Васек у почетного вымпела победителей соцсоревнования,
а смены все нет и нет. Захотелось ему... на минутку... а как вымпел-то
оставить? Взял он его под мышку, и в туалет...
Домовые тихонько засмеялись.
- А тут, как на грех, Модесту Матвеевичу, - без особой почтительности
сказал Гена, - вздумалось проверку учинить. Заглянул он в кабинет, глядь,
а вымпела, инвентарный номер триста шестьдесят пять - дробь двенадцать, и
нету! Ну, паника, сами понимаете, завопил он, побежал, позвал меня,
Тихона. Ифритов своих прихватил... тьфу, нечисть заморская! А Васек-то все
слышал, соображает, что делать? Бросился опять на пост, вымпел расправил,
и стоит, в носу ковыряет... Домовые начали хохотать.
- Мы с Модестом, - Гена вытащил ногу из огня, засунул другую, -
прибегаем - а Васек на посту! И вымпел цел. Камноедов как закричит - мол,
"службу не знаешь, куда уходил, негодник!" А Вася, не будь дураком, и
отвечает: "Стоял на посту, охранял вымпел. Подошли вы, посмотрели сквозь
меня, за голову схватились, заорали, и бежать..."
Хохот перешел в настоящее ржание. Двое домовых от смеха свернулись в
мохнатые комки и стали кататься по полу. Даже я не удержался и хихикнул,
