Лу Андреас-Саломе.
Подборка статей
Мысли о проблемах любви
Так говорила Заратустра
Фридрих Ницше в зеркале его творчества
Опыт дружбы
Лу Андреас-Саломе.
Мысли о проблемах любви
Глава из книги "Эротика"
Перевод Ларисы Гармаш
Мысли о проблемах любви
В рамках эмоциональных отношений человека с окружающим миром, со всеми его
живыми существами и вещами все можно, на первый взгляд, расположить в
определенном порядке, разделив на две большие группы: с одной стороны - все
однородное, симпатичное, интимно-близкое, а с другой - все неоднородное,
чужое, враждебное. Наш природный эгоизм непроизвольно чувствует себя либо
побуждаемым разделить радость, так проникнуться сочувствием к сущности
другого, как будто речь идет о собственном "я", либо наоборот, что-то
заставляет его замкнуться, съежиться, отвергая внешний мир, выступая
агрессивно, угрожающе против него. Такой тип эгоизма в более узком значении
слова есть своеволие, которое любит только себя и прислушивается только к
себе, а все остальное подчиняет собственным целям; напротив, тип так
называемого самопожертвования есть натура самаритянина с ее идеалом всеобщего
братства; этот идеал признает в каждом, даже самом отчужденном существе,
стремление к великому единению со Вселенной. Оба эти свойства беспрестанно и
неумолимо заостряются в ходе развития человечества, и от того, как решится
конфликт между ними, будет зависеть характер культуры каждой отдельной эпохи.
Они никогда не смогут окончательно примириться друг с другом. И если одна из
этих двух противоположностей резко поднимется до уровня единственного
повеления, то произойдет это только в том случае и будет лишь тогда
оправданно, если другая в силу своей утрированности будет нуждаться в особенно
резкой коррекции.
В реальной жизни трудно в каждом отдельном случае верно провести границы
между слабостью и добром, между суровостью и силой духа, и то, как люди должны
объединять в себе добро и силу, - предложений и мнений на этот счет существует
множество, словно песка в море. Между тем это обстоятельство психологически
интересно тем, что человек не может вступить ни в одно из этих состояний, не
вредя себе, и что они оба, несмотря на их видимое противоречие, все же, в
конце концов, могут находиться во взаимодействии.
Эгоист, который, по возможности, многое для себя требует, так же, как и
альтруист, который многое отдает другим, на своем языке творят одну и ту же
молитву одному и тому же Богу - и в этой молитве любовь к самому себе
нераздельно смешивается с отреченностью от самого себя в одно целое: "я хочу
иметь все" и "я хочу быть всем", они достигают своего апогея в сходстве самой
интенсивности страстного желания. И что же?
Оба ничего не добиваются, ибо в этом и кроется суть противоречия. Эгоист
должен перестать быть эгоистом, точно так же, как неэгоист должен стать
эгоистом. Это наши стены, в которые мы упираемся и на которых мы рисуем свою
картину мира.
Именно в абсолютном противоречии кроется новое, необыкновенно эффектное и
плодотворное в них, поскольку оно вызывает такое состояние, что человек
фактически уходит сам в себя и одновременно выходит из своей скорлупы обратно
в целое жизни. Это касается и эротических отношений. Часто, - и не без
основания, - замечают, что любовь - это вечная борьба, вечная враждебность
полов и даже, если в отдельных случаях это звучит несколько преувеличенно, все
же мало кто станет отрицать тот факт, что в любви встречаются две
противоположности, два мира, между которыми нет мостов и не может быть никогда.
Не случайно в природе действует тот закон, который самое близкородственное
размножение наказывает неплодовитостью, дегенерацией, гибелью.
В любви каждого из нас охватывает влечение к чему-то иному, непохожему; это
новое может быть предугаданным нами и страстно желанным, но никогда не
осуществимым. Поэтому постоянно опасаются конца любовного опьянения, того
момента, когда два человека слишком хорошо узнают друг друга - и исчезнет это
последнее притяжение новизны. Начало же любовного опьянения связано с чем-то
неизведанным, волнующим, притягательным; это озарение особенно волнующее,
глубоко наполняющее все ваше существо, приводящее в волнение душу. Верно, что
полюбившийся объект оказывает на нас такое воздействие, пока он еще не до
конца знаком. Но как только рассеивается любовный пыл, он тут же становится
для нас символом чужих возможностей и жизненных сил.
После того как влюбленные столь опасным образом открываются друг другу, они
еще долгое время испытывают искреннюю симпатию. Но эта симпатия, увы, по своей
окраске уже не имеет ничего общего с прошедшим чувством, и характеризуется
часто, несмотря на честную дружбу, тем, что полна мелких обид, мелкой досады,
которую, как правило, пытаются скрыть.
В любви эгоизм распространяется не добросердечно и мягко, он во много раз
заостряется как сильное оружие захвата. Но этим оружием не пытаются как-то
захватить облюбованный предмет для собственных целей, этим оружием он
завоевывается лишь для того, чтобы оценить объект со всех сторон, чтобы
переоценить его, вознести на трон, носить на руках. Эротическая любовь
скрывает весь возросший эгоизм под доброжелательностью, возникшая страсть,
беспечная к противоречиям, соединяет доброжелательность и эгоизм в едином
чувстве.
Любящий человек чувствует себя сильным: он чувствует, будто завоевал весь мир
в силу этого внутреннего союза собственного "я" с тем, что привлекало его как
высшее проявление всех прекрасных возможностей и необычностей всего мира. Но
это чувство - только оборотная психическая сторона того физиологического
процесса, при котором человеку фактически удается возвыситься над самим собой,
в котором он себя ощущает самым полным образом и добивается наибольшего
успеха: в любовной страсти он соединяется с другим не для того, чтобы отречься
от самого себя, а для того, чтобы еще раз превзойти самого себя - чтобы
продолжиться в новом человеке - в своем ребенке.
Итак, эротические отношения - это промежуточная форма между отдельным
существом, эгоистом, и социально чувствующим существом.
В действительности эротическое чувство само по себе является таким же
своеобразным миром, как и все социально окрашенные чувства или чувства
отдельного эгоистического человека; эротическое чувство проходит все ступени:
от самых примитивных до сложнейших в своей собственной сфере.
Понятно, почему такое по сути противоречивое своеобразие, как своеобразие
любовных ощущений, оценивается обыкновенно как зыбкое; почему это своеобразие
лишь в незначительной степени считается эгоистичным и переоценивается скорее
как альтруистское. Это второе противоречие, из которого оно совершенно
очевидно и полностью состоит. Тут физические способы выражения смешиваются с
духовными и, несмотря на противоречивость, все же уживаются. Мы привыкли
отличать наши самые сильные физические потребности и инстинкты от наших
духовных исканий, но мы также знаем и то, как тесно они связаны между собой и
как непременно они сопровождают друг друга; таким образом физические процессы
не выступают с такой требовательностью, чтобы постоянно притягивать к себе
наше внимание и чтобы через нас самих себя осознавать. Эротическое чувство
наполняет нас как никакое другое, насыщая всю душу иллюзиями и идеализациями
духовного рода, и толкает нас при этом жестоко, без малейших поблажек на
жертву такого возбуждения - на тело. Мы не можем его больше игнорировать, мы
не можем больше от него отворачиваться: при каждом откровенном взгляде на
сущность эротики мы словно содействуем древнему изначальному спектаклю -
процессу рождения психического в своем полном великолепии из огромной,
всеохватывающей утробы-матери - физического.
Но здесь мы связываем понятия "физическое" и "духовное" как отдельные
представления, точно так же, как невольно пытаемся это сделать и с понятиями
"эгоистическое" и "альтруистическое", чтобы по возможности целостно понять
феномен любви и выразить это единым представлением.
Отсюда - странный дуализм во мнениях об эротическом, и отсюда - изображение
эротического, исходящее из двух совершенно противоположных сторон.
Резкости этих контрастов способствует еще одно обстоятельство. Наша половая
жизнь - точно так же как и все остальное - физически в нас локализована и
отдельна от прочих функций. Половая жизнь воздействует централизованно и так
же обширно, как деятельность головного мозга, но отличие ее в том, что при
этом она выступает на передний план намного грубее и выразительнее.
Да, "темное" чувство этого феномена любви может само прийти к влюбленным, и,
возможно, это явится одной из самых сильных причин того глубокого
инстинктивного стыда, который будут испытывать совершенно юные непорочные люди
по отношению к своей физической связи. Этот первоначальный стыд не всегда
восходит только к недостаточному опыту, а возникает спонтанно: они считали и
ощущали любовь как целостность, всей их взволнованной сущности, и этот переход
к специальному физическому процессу, к процессу, на который падает ударение,
сбивает с толку: это походит на то, как ни парадоксально это звучит, как если
бы между ними двоими присутствовал еще и третий. И это вызывает такое
ощущение, будто они сблизились преждевременно, в безусловном расточительстве
своей духовной общности.
Тем не менее это сближение пробуждает в человеке пьянящее, ликующее
взаимодействие продуктивных сил его тела с наивысшим духовным подъемом. И хотя
нашему сознанию наша же собственная телесность знакома довольно плохо и еще
меньше подлежит контролю тот мир, с которым мы должны вступить в соединение,
став единой сущностью -неожиданно возникает такая остроощущаемая иннервация
между ними, что все желания вспыхивают в одночасье - разом и одновременно.
Справедливо утверждение: всякая любовь - счастье, даже несчастливая.
Справедливость этого выражения можно признать полностью, без всякой
сентиментальности: понимая это как счастье любви в самом себе, которая в
присущем ей праздничном волнении будто бы зажигает сто тысяч ярких свечей в
затаенных уголках нашего существования, чей блеск яркими лучами озаряет всех
нас изнутри. Потому люди с истинной душевной силой и глубиной знают о любви
еще до того, как полюбили, - подобно Эмилии Бронте.
В эротическом опыте реальной жизни любовь и обладание другим человеком
прибавляют к этому глубинному опыту особый вид счастья, счастья как бы
удвоенного - подобно эффекту эха. Удивление и радость от того, что вещи
изнутри откликаются на наш возглас ликования.
Поэтому любой вид духовно-творческой деятельности в эротическом состоянии с
особой силой подвержен влиянию, порою он повышается, воодушевляется, и это
случается даже в тех сферах, которые практически очень далеко лежат от всего
личного.
Обращенный в эту творческую глубину, наш дух, находясь в таком
бессознательно-эротическом состоянии, обнаруживает силы, которые до этого были
неведомы нам, наряду с утратой других сил, которые были известны нам ранее.
Это звучит странно, но есть тем не менее чудесные стороны бытия, которые
воистину в полной мере связывают влюбленного с часто хваленой детской
непосредственностью гениально творящих натур.
Эта детская непосредственность, в которую, в силу эротического омоложения,
может впасть самый благоразумный и закоренелый педант, отличает строжайшим и
неподкупнейшим образом подлинно эротическое от любого рода похоти, ибо та
всегда остается изолированной, локальной в своем телесном возбуждении и не
вызывает того исключительного состояния опьянения, которое охватывает человека
целиком.
Определенные вещи стилизуются, ощущаются как бы вне реальности в своем
собственном мире, и может потому, что они поэтически наполнены, и могут только
в такой форме вообще восприниматься.
Художник выбирает только те вещи, которые его настраивают продуктивно вплоть
до гениальности, он может выбирать к тому же только определенные их стороны, а
