торные журналы и начала назойливо скрывать свои эксперименты даже от
него, что бы он не выдал ее на допросе. А он не видел в этом ничего
необычного, ему и самому хотелось кого-нибудь обвинить в своих неуда-
чах, обвинить и ... может быть, убить.
Потом - в тот день была необычно солнечная для марта погода, и снег
почти весь стаял - она торжественно сказала, что должна что-то ему по-
казать. Они шлепали по лужам к лабораторному корпусу, и весело смея-
лись, болтая всякую чепуху о миллионных гонорарах и мировой славе. Ему
хотелось принять еще немного ЛСД - что бы лучше понять суть того гран-
диозного, что хотела показать ему жена, и он видел, что она уже сдела-
ла это - подготовила мозг к работе, так они это называли. Hо с некото-
рых пор он начал сознательно сокращать дозы "стимулятора" - как близо-
рукому полезнее очки немного подтягивающие зрение, более слабые, чем
надо для идеального зрения, так и он думал сделать свой мозг готовым к
стимуляции почти микроскопическими дозами ЛСД. Тем самым он спас себя,
сам того не желая и не ведая. В лаборатории она сперва показывала ему
каких-то мышей и кроликов, которые не болели ни одной известной бо-
лезнью, и отторгали раковые клетки. Ему это казалось давно понятым и
естественным - подумаешь, кролики! Он рассеянно гладил пушистых обита-
телей тесного вивария, почти не слушая речь жены. Ему почему-то пришла
в голову мысль - он так и запомнил ее на всю жизнь - что пора зачать
ей ребенка, зачать, конечно же, приняв ЛСД - и потом регулярно делая
ей инекции в течении всей беременности. Грандиозность замысла захвати-
ла его на миг, как вихрь, и жена для него в те минуты значила не боль-
ше, чем эти кролики. Какая-то женщина перед лицом грядущего поколения
поголовных гениев и сверхлюдей! Он был так близок к чему-то великому,
перед чем жизнь человеческая блекла и теряла свою ценность. И появи-
лось тонкое тянущее раздражение, потому что она продолжала что-то буб-
нить про свои открытия, про абсолютно здоровых людей, которые будут
жить вечно. Здоровые - ерунда! Гениальные - вот цель! Здоровые и гени-
альные, могущественные - его дети! И тут она толкнула дверь последней
комнаты вивария - предназначенной для кормов и всякого инвентаря. И в
лицо ему ударил непереносимый смрад - смесь вони зверинца и канализа-
ции, хлорамина, йода и паленой шерсти. И он увидел ИХ. И мигом весь
дурман схлынул с него, как мутная волна, хотя он сам не поверил бы,
что наркотическое опьянение может так мгновено исчезнуть. Hо он не
принимал в тот день наркотик, и за день до того - тоже, так или иначе,
вдруг будто ледяным ветром просквозило мозг, и он ощутил себя: голод-
ного, порядком простуженного и с трясущимися руками на пороге этой во-
нючей тюрьмы. Hа крохотном пятачке были расставленны узкие каталки -
некоторые без колес или ручек, явно из подвала. Их влезло туда штук
восемь или девять - газеты потом писали, что девять. А на них лежали
люди - если можно было назвать это людьми. Голые, покрытые многочис-
ленными синими рубцами, неподвижные тела, не прикрытые даже простынями
- мужчины и женщины. Все они были без сознания, а трое - мертвы. У
всех от вен тянулись трубки к бесчисленным капельницам, некоторым пол-
ным, некоторым - пустым, бессмысленно отсасывающим кровь из еле пуль-
сирующих вен. В капельницах были вещества совершенно дико перемешанные
- плазма крови с молоком или антибиотики со спиртом, это все продолжа-
ла разъяснять его жена, улыбаясь снисходительно и отрешенно, доволь-
ная, что так удивила его своим открытием. Она перечисляла качества и
возможности этих людей так, словно смешала в кучу все комиксы про
монстров и суперменов. А он все стоял, глядя на этих людей, и зная,
что почти все они обречены на мучительную смерть - даже если вытащить
их отсюда, отвезти в реанимацию, почти все они погибнут от совершенно-
го над ними. Откажут почки, печень, к черту полетит иммунная система.
Выжившие окажутся больными, на всю жизнь прикованными к постели. Его
мозг впервые анализировал столько фактов одновременно, ставил диагно-
зы, искал способы спасти, помочь, и при этом он по-детски отчаянно же-
лал исчезнуть отсюда, никогда не видеть этого места и этой женщины.
Мысль простая и отчужденная всплыла, как пузырь в черной воде - она
сошла с ума! И ужас происходящего был так велик, что не вмещался в его
голове, разрывая ее дикой болью. Он мог закричать, мог ударить ее или
даже убить, мог броситься вытаскивать иглы из вен и выкатывать катал-
ки, но в это время ближайший к нему человек зашевелился на каталке,
упираясь ногами в продавленную ткань и натягивая эластичные ремни, ко-
торыми оказывается все они были пристегнуты к своим прокрустовым ло-
жам, и вяло помочился. Hа падавшем из двери свету было видно, что моча
очень темная, с кровью, а так же - что человек этот мужчина с неровно,
до середины отрезанным пенисом. Культя еще сочилась сукровицей, и ясно
было, что ее не бинтовали и не обрабатывали ничем. И хирург тихо отс-
тупил назад, за спину жены, и еще на шаг, и еще. Она обернулась - все
такая же безмятежная и снисходительная, и он понял, что от него зави-
сят жизни этих несчастных - те, что еще можно спасти. Он заговорил с
ней - тихо и уверенно, глотая стоявшую в горле рвоту. Он восхищался
ею, он советовал, он приказывал и внушал, уповая на то чувство, кото-
рое когда-то вызывал в душе этого монстра. Он приказал ей прекратить
вливания - потому что настала пора явить миру ее открытие. Он говорил
что-то про славу и корреспондентов, про то, что надо всех "суперменов"
немедленно вымыть - да, протереть губкой, срочно, чтоб блестели, когда
их будут фотографировать. И, зачарованная его размеренной речью, она
кивала и кивала, улыбаясь, а он думал, что она похожа на смертельно
опасную змею, которая качается под звуки дудки заклинателя, но стоит
мелодии умолкнуть, бросается на хозяина. Она взяла губку и намочила ее
под краном, все еще улыбаясь, и пошла протискиваться между каталок,
небрежно выдергивая капельницы и неаккуратно размазывая теплую воду по
истощенным телам. Кто-то из живых застонал, и она обернулась на стон с
хищным оскалом. Ее грудь набухла, и врач видел теперь, что на ней нет
нижнего белья, прямо под халатом - голое тело, и это вызвало в его
проклятущем заледенелом мозгу новую череду очевидных фактов, которых
он до сих пор не замечал, фактов, кричавших ему, что его жена уже не
человек, что она опасна, что она сошла с ума. Все эти ужасы возбуждали
ее - и при этом она была уверена, что создает что-то эпохальное, слов-
но две половинки ее отравленной души обманывали друг дружку, пряча ис-
тину за спиной. Бессмысленные издевательства она считала исцелением, в
то время, как другое существо: маниакальный садист внутри ее мозга
наслаждался муками этих людей. Он понял происхождение всех этих шра-
мов, а так же тот факт, что трое мертвецов были женщины. Между ног у
всех трех запелась кровь. Hо ничто уже не могло переполнить чашу его
ужаса, и ничто не могло разбить это оледенение мозга, эту анестезию,
не позволяющую ему совершить что-то или просто сойти с ума, убежав от
предстающего кошмара. Он снова заговорил, и снова успокоил ее своим
голосом. Потом тихо закрыл дверь и пошел к телефону. Он успел уехать
до прибытия полиции, но прежде чем туда, он позвонил в университетскую
клинику и вызвал все свободные бригады реаниматоров. И встретил их в
виварии. Пока они разворачивали свою аппаратуру - по его приказу, все
еще подчинясь его авторитету, он открыл пару ящиков рабочего стола же-
ны и почти сразу же нашел то, что искал.
Hа мгновенье возникло желание
обмакнуть палец в это зелье и забыться в круговороте небывалого, уйдя
от происходящего. Hо страх самого себя пересиливал это, страх того не-
ведомого монстра, что скрывается в глубине его подсознания и уже хо-
дит, облизываясь, у той узкой щели, которую он приоткрыл по собствен-
ной глупости. И ждет часа, когда обретет свободу и власть над его те-
лом и разумом - хитрый, сильный и кровожадный, не зверь - потому что
зверь не убивает для наслаждения мученьями других - наверное, все-таки
человек. Тварь. Этого страха хватило на то, чтобы он дошел до кладовки
и снова увидел все находящееся там. Жена по-прежнему протирала ИХ губ-
кой, весь пол был в лужах, а из-под крана хлестала ледяная вода. Он
механически уменьшил напор, и она обернулась - гибко и стремительно,
по-змеиному всем телом. В другой руке у нее был скальпель, запачканный
чем-то белым. Он шарахнулся взглядом по каморке, зная, что это не
кровь, не кровь, но что же?- и увидел, что пластиковые бутыли капель-
ниц пропороты. Белое было скисшее молоко - он еще подумал, что навер-
няка эта масса забила трубку и не шла в вену несчастного, но сыворотка
стекала и разъедала живую ткань. Жена подошла к нему - тоже словно од-
ним движением, бесшумно скользя между каталок. В лице ее было что-то,
что напомнило ему ту студентку с грандиозным энтузиазмом, на котрой он
когда-то женился. Что-то беззащитное и нежное, и в то же время азарт-
ное, словно она оторвалась от яростного спора с кем-то ради него, ради
своей любви к нему. Hо змея жила в ее безумных глазах, и миг жалости
прошел. Он протянул ей пузырек - слишком маленький пузырек для того
огромного безумья, которое он вмещал, безумья десяти или даже два дца-
ти человек. Она приняла все до дна, хотя она не сказал ей ни слова. И
снова нежность изменила ее лицо. Она хотела что-то сказать, но из гор-
ла вылетел хрип, руки взметнулись и плавно поплыли над головой, тело
изогнулось так, что грудь почти коснулась его рук. Она уходила от него
- и от всего содеянного, и от себя самой, и он остро завидовал ей. Он
мягко снял с одной каталки мертвую женщину и уложил жену. Она продол-
жала изгибаться и тихо стонала. Он затянул ремни и вывез каталку в ви-
варий. Медики бросились было к ней со своими электрошоками и тономет-
рами, но он хрипло крикнул: Hет! - и они в удивлении отступили. Он
молча указал на дверь кладовки, и они двинулись туда, такие чистые и
решительные, внушающие уверенность в своем всесилии. Беспочвенную и
зыбкую - теперь он знал. Он оставил каталку между клеток с кроликами -
обычными кроликами, как он был уверен теперь. Его вдруг взбесило, что
кроликов она не трогала, а именно людей, и он стукнул кулаком по ре-
шетке. Прутья погнулись, а толстый кролик неуклюже шарахнулся в угол.
И тут же ударил крик - оттуда, из кладовки. Какая-то медсестричка, все
еще в маске, поэтому так и оставшаяся для него безликой, вывалилась
из-за двери на гнущихся ногах. Крик перешел в хлюпанье, было ясно, что
ее рвет, но она даже не может снять маску, и ткань наполняется изнут-
ри, стремительно намокая. Тогда он развернулся и пошел прочь. И ушел.
И уехал на пыльном автобусе из города, а потом на грузовике - далеко
на юг, где его еще не искали. Он не читал газет и почти не ел, потому
что денег было мало. И потому что его желудок не принимал пищу, кроме
разве что воды и яблок. Почему яблок - он не знал. Борода скрыла его
лицо или просто ему повезло, но он перезимовал там, на юге, и даже на-
шел работу мойщика окон. Hо он чувствовал, что его ищут, и когда од-
нажды увидел возле магазина, где мыл витрину, листовку со своим описа-
нием, решил, что пора уходить и отсюда. Он собрал рюкзак и просто пе-
решел границу. Ему опять повезло. Он нашел место в маленьком госпита-
ле, работал и жил там почти два десятилетия. Он прочел все, что писали
про него газеты, он прочел, что из шестерых удалось спасти двоих - и
оба остались инвалидами. Что нашлись свидетели, доказавшие, что он ни-
чего не знал про опыты над людьми - но его обвиняли в распространении
ЛСД среди студентов, и это была правда. Он узнал, что жена его умерла
от остановки дыхания, не доехав до клиники, и даже прочел призыв из-
