и вот видите, я жив". Это военное судно белых, на нем множество солдат.
Плавание продолжалось много-много дней и ночей, и вот Ямикан приехал
в страну, где нет снега. Этому трудно поверить. Не может быть, чтобы зимою
не выпадал снег. Но Ямикан это видел. Я спрашивал потом белых, и они тоже
говорят, что в этой стране снега никогда не бывает. Но мне все еще не
верится, и потому я хочу спросить у тебч: правда ли это? И еще скажи ты
мне, белый человек, как называется та страна. Я когда-то слышал ее
название, но хочу услышать его еще и от тебя, тогда я буду знать, правду
мне говорили или ложь.
Старый Эббитс смотрел на меня с беспокойством. Он решил во что бы то
ни стало узнать правду, как ни хотелось ему сохранить веру в невиданное
никогда чудо.
- Да, - сказал я ему. - То, что ты слышал, правда. В той стране не
бывает снега, а зовется она Калифорнией.
- Кали-фор-ния, - раздельно повторил он несколько раз, напряженно
вслушиваясь в то, что произносил. И наконец утвердлительно кивнул головой.
- Да, значит, это та самая страна, про которую рассказывал нам
Ямикан.
Я догадывался, что случай с Ямиканом, очевидно, произошел в те годы,
когда Аляска только что перешла к Соединенным Штатам: тогда здесь еще не
было власти на местах и территориальных законов, и виновных в убийстве,
видимо, отсылали в Штаты, чтобы там судить федеральным судом.
- Когда Ямикан очутился в этой стране без снега, - продолжал старый
Эббитс, - его привели в большой дом, полный людей. Люди эти долго говорили
что-то и задавали Ямикану много вопросов. Потом объявили ему, что ему
больше ничего плохого не сделают. Ямикана это удивило: ведь ему и до того
ничего плохого не делали, все время давали еды вволю и теплую постель. А с
того дня его стали кормить еще лучше, давали ему деньги и возили по разным
местам в той стране белых людей. И он видел много удивительного, много
такого, чего не в силах понять я, Эббитс, потому что я старик и никуда
далеко не ездил. Через два года Ямикан вернулся в нашу деревню. Он стал
очень мудр и до самой смерти был нашим вождем.
Пока он был жив, он часто сиживал у моего огня и рассказывал про
чудеса, которые довелось ему видеть. Бидаршик, мой сын, тоже сидел у огня
и слушал с широко раскрытыми глазами.
Раз ночью, когда Ямикан ушел домой, Бидаршик встал, выпрямился во
весь свой высокий рост, ударил себя кулаком в грудь и сказал:
- Когда я стану мужчиной, я отправлюсь путешествовать в дальние края
и даже в ту страну, где нет снега. Я хочу увидеть все своими глазами.
- Бидаршик не раз ездил в дальние места, - с гордостью сказала Зилла.
- Это верно, - торжественно подтвердил Эббитс. - А когда возвращался,
сидел у огня и томился жаждой увидеть еще другие, неизвестные ему земли.
- Он постоянно поминал про Соленое озеро величиной с небо и про ту
страну, где не бывает снега, - добавила Зилла.
- Да, - сказал Эббитс. - Он часто твердил: "Когда я наберусь сил и
стану настоящим мужчиной, я отправлюсь туда и сам увижу, правда ли все то,
что говорит Ямикан".
- Но не было никакой возможности попасть в страну белых, - заметила
Зилла.
- Разве он не поплыл по Юкону до Соленого озера, большого, как небо?
- возразил ей муж.
- Да, но перебраться через это озеро в страну солнца ему не удалось.
- Для этого надо было попасть на железный пароход белых, который в
двадцать раз больше тех, что ходят по Юкону, - пояснил Эббитс (он сердито
покосился на Зиллу, видя, что ее увядшие губы опять разжались для
какого-то замечания. И она не решилась ничего сказать). - Но белый человек
не пустил Бидаршика на свой пароход, и мой сын вернулся домой.
Он сидел у огня и тосковал по той стране, где нет снега.
- А все-таки он побывал у Соленого озера и видел пароход, который не
тонет, хотя он железный! - воскликнула неукротимая Зилла.
- Да, - подтвердил Эббитс. - И он узнал, что Ямикан говорит правду.
Но у Бидаршика не было никакой возможности попасть в страну белых. И он
затосковал и постоянно сидел у огня, как старый, больной человек. Он не
ходил больше на охоту добывать мясо.
- И не ел мяса, которое я ему подавала, - добавила Зилла. - Только
головой качал и говорил: "Я хотел бы есть пищу белых людей и растолстеть
от нее, как Ямикан".
- Да, он совсем перестал есть мясо, - продолжал Эббитс. - Болезнь все
сильнее одолевала его, и я боялся, что он умрет. То была не болезнь тела,
а болезнь головы. Он был болен желанием. И я, его отец, крепко
призадумался. У меня оставался только один сын, и я не хотел, чтобы
Бидаршик умер. У него была больна голова, и только одно могло его
исцелить. "Надо, чтобы Бидаршик через Соленое озеро попал в страну, где не
бывает снега, иначе он умрет", - говорил я себе. Я долго думал и наконец
придумал, как ему этого добиться.
И однажды вечером, когда он сидел у огня, повесив голову в тоске, я
сказал:
- Сын мой, я придумал, как тебе попасть в страну белых.
Он посмотрел на меня, и лицо его просияло.
- Поезжай так, как поехал Ямикан.
Но Бидаршик уже опять впал в уныние и ничего не понял.
- Ступай, - говорю я ему, - найди какого-нибудь белого и убей его,
как это сделал Ямикан. Тогда придут солдаты. Они заберут тебя и так же,
как Ямикана, повезут через Соленое озеро в страну белых. И ты, как Ямикан,
вернешься сюда толстым, и глаза твои будут полны всем тем, что ты видел, а
голова полна мудрости.
Бидаршик вскочил и протянул руку к своему ружью.
- Иду убить белого.
Тут я понял, что мои слова понравились Бидаршику и что он
выздоровеет. Ибо слова мои были разумны.
В нашу деревню пришел тогда один белый. Он не искал в земле золота,
не охотился за шкурами в лесу. Нет, он все время собирал разных жуков и
мух. Но он ведь не ел насекомых, для чего же он их разыскивал и собирал?
Этого я не знал. Знал только, что этот белый - очень странный человек.
Собирал он и птичьи яйца. Их он тоже не ел. Он выбрасывал все, что внутри,
и оставлял себе только скорлупу. Но ведь яичную скорлупу не едят! А он ее
укладывал в коробки, чтобы она не разбилась. Не ел он и птичек, которых
ловил. Он снимал с них только кожу с перьями и прятал в коробки. Еще он
любил собирать кости, хотя костей не едят, а к тому же этот чудак больше
всего любил очень старые кости, он их выкапывал из земли.
Этот белый не был силен и свиреп, я понимал, что его убить легко. И я
сказал Бидаршику: "Сын мой, этого белого человека ты сможешь убить". А
Бидаршик ответил, что это умные слова. И вот он пошел в одно место, где,
как он знал, в земле лежало много костей. Он вырыл их целую кучу и принес
на стоянку того чудака. Белый был очень доволен. Его лицо засияло, как
солнце, он глядел на кости и радостно улыбался. Потом он нагнулся, чтобы
рассмотреть их получше. Тут Бидаршик нанес ему сильный удар топором по
голове. Белый повалился на землю и умер.
- Ну, - сказал я Бидаршику, - теперь придут воины и увезут тебя в ту
страну под солнцем, где ты будешь много есть и растолстеешь.
Бидаршик был счастлив. Тоска его сразуц прошла, он сидел у огня и
ждал солдат...
- Как я мог знать, что обычай у белых всякий раз иной? - гневно
спросил вдруг старый Эббитс, повернувшись ко мне. - Откуда мне было знать,
что белый сегодня поступает иначе, чем вчера, а завтра поступит не так,
как сегодня? - Эббитс уныло покачал головой. - Нет, белых понять
невозможно! Вчера они Ямикана увозят в свою страну и кормят его там до
отвала хорошей пищей. Сегодня они хватают Бидаршика - и что же они с ним
делают? Вот послушайте, что они сделали с нашим Бидаршиком.
Да, я, его отец, расскажу вам это. Они повезли Бидаршика в форт
Кэмбел, а там накинули ему на шею веревку, и когда ноги его отделились от
земли, он умер.
- Ай! Ай! - запричитала Зилла. - И он так и не переплыл то озеро, что
шире неба, и не увидел солнечную страну, где нет снега!
- А потому, - сказал старый Эббитс серьезно и с достоинством, -
некому больше охотиться за мясом для меня, и я на старости лет сижу
голодный у огня и рассказываю про свое горе белому человеку, который дал
мне еду, и крепкий чай, и табак для моей трубки.
- А во всем виноваты лживые и дурные белые люди! - резко крикнула
Зилла.
- Нет, - возразил ее старый муж мягко, но решительно. - Виноват
обычай белых, которого нам не понять, потому что он никогда не бывает
одинаков.
ОДНОДНЕВНАЯ СТОЯНКА
Такой сумасшедшей гонки я еще никогда не видывал.
Тысячи упряжек мчались по льду, собак не видно было из-за
пара. Трое человек замерзли насмерть той ночью, и добрый
десяток навсегда испортил себе легкие! Но разве я не видел
собственными глазами дно проруби? Оно было желтое от
золота, как горчичник. Вот почему я застолбил участок на
Юконе и сделал заявку. Из-за этих-то заявок и пошла вся
гонка. А потом там ничего не окаазалось. Ровным счетом
ничего. Я так до сих пор и не знаю, чем это объяснить.
Рассказ Шорти
Не снимая рукавиц, Джон Месснер одной рукой держался за поворотный
шест и направлял нарты по следу, другой растирал щеки и нос. Он то и дело
тер щеки и нос. По сути дела, он почти не отрывал руки от лица, а когда
онемение усиливалось, принимался тереть с особенной яростью. Меховой шлем
закрывал ему лоб и уши. Подбородок защищала густая золотистая борода,
заиндевевшая на морозе.
Позади него враскачку скользили тяжело нагруженные юконские нарты,
впереди бежала упряжка в пять собак. Постромка, за которую они тянули
нарты, терлась о ногу Месснера. Когда собаки поворачивали, следуя изгибу
дороги, он переступал через постромку. Поворотов было много, и ему снова и
снова приходилось переступать. Порой, зацепившись за постромку, он чуть не
падал; движения его были неловки и выдавали огромную усталость, нарты то и
дело наезжали ему на ноги.
Когда дорога пошла прямо и нарты могли некоторое время продвигаться
вперед без управления, он отпустил поворотный шест и ударил по нему
несколько раз правой рукой. Восстановить в ней кровообращение было
нелегко. Но, колотя правой рукой по твердому дереву, он левой неутомимо
растирал нос и щеки.
- Честное слово, в такой холод нельзя разъезжать, - сказал Джон
Месснер. Он говорил так громко, как говорят люди, привыкшие к одиночеству.
- Только идиот может пуститься в дорогу при такой температуре! Если сейчас
не все восемьдесят ниже нуля, то уж семьдесят девять верных.
Он достал часы и, повертев их в руках, положил обратно во внутренний
карман толстой шерстяной куртки, затем посмотрел на небо и окинул взглядом
белую линию горизонта.
- Двенадцать часов, - пробормотал он. - Небо чистое, и солнца не
видно.
Минут десять он шел молча, а потом добавил так, словно не было
никакой паузы:
- И не продвинулся почти совсем. Нельзя в такой холод ездить.
Внезапно он закричал на собак: "Хо-о!" - и остановился. Его охватил
дикий страх, - правая рука почти онемела. Он начал бешено колотить ею о
поворотный шест.
- Ну... вы... бедняги! - обратился Месснер к собакам, которые тяжело
упали на лед - отдохнуть. Голос его прерывался от усилий, с которыми он
колотил онемевшей рукой по шесту. - Чем вы провинились, что двуногие
запрягают вас в нарты, подавляют все ваши природные инстинкты и делают из
вас жалких рабов?
