иностранцев. Колька дежурил на втором этаже зоны "Д" Главного
здания. Отсидишь с девяти утра до девяти вечера, на следующий
день с девяти вечера до девяти утра - и двое суток гуляешь.
Одно время договорились о еще более удобном расписании: сутки
сидишь и трое гуляешь. Сперва этот график ввели явочным
порядком, а когда пошли к начальству с коллективным прошением
его узаконить, то начальство почему-то очень рассердилось и
пресекло. Возможно, для того, чтобы люди не слишком
разбалтывались: работа и так совершенно туфтовая: сиди и
смотри, чтобы ничего не сперли и не испортили. Перед уходом
следует непременно потребовать от сменщика, чтобы он
расписался в журнале: "Дежурство принял", что считается одной
из главных служебных обязанностей. Платить обещали 120 в
месяц: 80 - оклад и 40 - "олимпийская надбавка". Изредка
давали разовые задания: пересчитать мебель, разнести по
номерам настольные лампы и т.п. Однажды где-то в другой зоне
на стене обнаружили матерную надпись на английском языке и
всем дежурным было приказано внимательно осмотреть стены и
доложить об их чистоте. А другой раз каждому выдали по
несколько бумажек с печатями и велели наклеить их на дверцы
пожарных кранов. Объяснили, что известны случаи, когда
иностранцы подкладывали в подобные места бомбы.
А дежурство в ночную смену - и вовсе халява: сдвигаешь
несколько стульев, ложишься и дрыхнешь хоть до девяти утра,
когда приходит сменщик, бригада уборщиков и начальство, а тебе
можно уходить. Кольке вообще-то жутко повезло, что его
записали дежурным по этажу, а не уборщиком, которые должны
приходить ежедневно, а когда начнется Олимпиада - то даже по
выходным. И зарплата у них меньше - рублей сто.
Милиции тогда в Москве была фигова туча. На дежурство
Колька обыкновенно ездил на 28-номере мимо срочно построенного
возле леса конного комплекса - там в оцепление выставляли
сотни ментов с автоматами. А на рабочем месте Колька находился
под тройной охраной. На первом этаже зоны сидит милиционер, во
дворе в проходной - еще несколько и вокруг здания милиция
прогуливается в большом количестве. Бдеют на своих постах,
охраняя порядок и лично Колькину безопасность.
Однажды, направляясь на дежурство и проходя по
университетскому скверу, мы с ним увидели, как какого-то
пьянчужку, который шатался по аллее несколько впереди нас,
милиция прямо на лету перехватила. Вышли из-за кустов боковой
аллеи, сцапали и повели, повели голубчика! Тот и не
трепыхался. А дело было как раз четвертого июля и Колька
пошутил, что этому пьянице могут по теперешним временам даже
политику припесочить: зачем он при таких обострившихся
отношениях по американским праздникам пьет, мало ли ему, что
ли, советских или, на худой конец, православных?! А потом
Колька уже с самым серьезным и печальным видом привел
вычитанную в какой-то книжке цитату из философа Мережковского:
"Лицо хамства, идущего снизу: хулиганство, босячество, черная
сотня". Опаснее, как считал Мережковский, чем любая идущая
сверху политическая реакция.
Незадолго до этого времени, в мае и июне, газеты неожиданно
стали печатать множество статей на уголовные темы, главным
образом из области убийств, избиений, грабежей и прочих
насильственных деяний. Например, про то, как один молодой
хулиган, напившись, кинул камень в проходящий мимо поезд и
убил машиниста. Получил он всего десятку, как
несовершеннолетний. Тогда Колька воспринял эти публикации по
его словам, без всякого чтения между строк, но вскоре он
вполне обоснованно связал их с предолимпийской московской
чисткой: высылали пьяниц, жуликов и проституток. И,
несомненно, пытались настроить общественное мнение
соответствующим образом. Колька сказал, что человека с менее
крепкой, чем у него, у Кольки, психикой, подобные внезапные
кампании в прессе легко могут привести прямо в психушку.
Но над широко распространившимися тогда же время слухами о
засланных в Москву туристах-отравителях, которые, пользуясь
давкой в транспорте, делают советским гражданам уколы
всевозможных ядов и инфекций, Колька с самого начала искренне
издевался. Вспомнил об операции опечатывания пожарных
шкафчиков и выразил сожаление, что он не замотал одной такой
бумажки с тем, чтобы наклеить ее себе на задницу. Поскольку
если эта печать обладает волшебной способностью предотвращать
взрывы, то уж вражескую инъекцию она тем более должна
предотвратить.
-==2.7. Зона "Д"==-
-==21.VI.80==-
Погода в последние дни стала снова вполне приличной.
Температура около 25 градусов. Утром ясно, после полудня
обыкновенно гроза, а к вечеру опять солнце.
Сегодня часа в 4 пришло начальство, собрало всю нашу зону,
дежурных и уборщиков, и рассказало о казнях, которым была
подвергнута соседняя зона "В". За игру в футбол в коридоре,
вызвавшую разбитие осветительного плафона и испачкание
потолка, всем участникам игры были объявлены выговоры,
дежурный же, допустивший такое безобразие, был разжалован в
уборщики. А за игру в карты и распитие спиртных напитков в
ночное время двух дежурных вообще выперли с факультета.
С сегодняшнего дня договорились дежурить по суткам. День
отсидел - так с разгону и ночь высидеть можно, а потом ты три
дня свободен. Уборщики разошлись в шесть вечера. В течении
целого часа я изучал график дежурств и переделывал его с
учетом нового расписания. В половине десятого стемнело. Я
зажег в обоих коридорах свет и доел остатки принесенной с
собой пищи. В десять навестился к Главкому - студенту из нашей
группы, дежурившему на четвертом этаже. Главком с каким-то
другим дежурным играл в настольную рулетку - красное, черное и
ноль белого цвета. Не знаю, могут ли они, начальство, я имею в
виду, приравнять рулетку к картам.
Затем сидел у себя на втором этаже и читал "Записки из
подполья" Достоевского. Время от времени гулял ради разминки
туда-сюда по коридорам. (Рабочее место у меня в холле (10 на
10 метров) рядом с дверями лифтов и выходом на лестницу; от
холла отходят перпендикулярно два коридора. Первый - короткий;
в конце - окно в университетский двор. Другой - длинный,
метров 50; в конце - запертая дверь пожарного выхода.)
В полночь явилось начальство; я в это время находился в
конце длинного коридора. Они очень удивились, что я там делаю.
Я же не растерялся и напомнил о вышедшем несколько дней назад
распоряжении: не менее двух раз за смену проверять, заперты ли
двери в номера. В результате начальство ушло вполне
удовлетворенным, приказав погасить свет в обоих коридорах,
оставив освещенным только холл. Вид коридоров стал после этого
довольно жутким. В конце длинного - почти полная темнота,
только горит красный плафончик со словом "выход" и в дверном
стекле на фоне смутного блеска ламп маячит в стекле мое черное
отражение.
"Запски из подполья", I ч., VII гл.: "Есть одна такая самая
выгодная выгода, которая главнее и выгоднее всех других
выгод. Свое собственное вольное и свободное хотение."
В VIII гл. говорится о страхе "хотения по табличке", причем
под "табличкой" понимается странная смесь трех совершенно
различных понятий:
1. Законодательства "хрустального дворца" - идеального,
разумного и научного государства.
2. Законов, по которым человеку надлежит действовать для
скорейшего достижения собственного благополучия.
3. Законов психики как таковых.
Насчет первого пункта с автором я полностью согласен. Мало
ли, что государство вздумает узаконить. Государство имеет
возможность не только узаконить все что угодно, но и
обосновать это с научной точки зрения. Второй пункт - страх
перед своей же собственной личной выгодой - уже вызывает
сомнения. Если, конечно, не подразумевать под выгодой
исключительно обладание большим количеством денег. (А если мне
какое-то неоплачиваемое занятие доставляет такое же
удовольствие, как обладание определенной суммой?) А вот третий
пункт мне совсем непонятен. Почему противопоставляются законы
хотения и само хотение? Вероятно, Достоевский хотел сказать,
что это "вольное хотение" - явление, настолько отличное от
любого другого, как от общественно-государственного, так и от
личного, как от физического, так и от психического, что в
сравнении с этим все прочие различия несущественны.
Весь мир объединился против тебя - и общественная выгода, и
личная, а потом и твои собственные побуждения - и от тебя
остается что-то неуловимое, тончайшая оболочка. (Как на
картинах художника Провоторова.) Граница между существованием
и несуществованием. А все остальное - и вне тебя, и даже
внутри - настойчиво пытается тебя убедить, что ты должен быть
не таким, каким ты являешься.
"Неужели все мое устройство - одно надувательство?" И ты
сам уже плохо веришь в свое же собственное хотение. Очень
хочешь поверить, но не получается. И чем сильнее хочешь, тем
хуже получается. Все тот же квантово-механический закон: чем
больше ты пытаешься придать определенности своим мыслям и
чувствам (твои они собственные или же они у кого-то
позаимствованы, или же этот кто-то насильно заставил тебя
мыслить так, а не иначе) - тем меньше в них остается
определенности. И в их содержании и в самом их наличии.
В принципе, наверное, можно рассчитать заранее даже то, что
прогуляться по этажам мне вздумалось в 10 вечера, а по
коридорам - только в 12. Но для этого, несомненно, над моим
мозгом следует проделать такую мощную психическую (а то и
хирургическую) препарацию, что после нее вряд ли можно будет
говорить о моем сознании. И чем дотошнее ты хочешь
предсказать, тем сильнее должно быть воздействие. Полная
аналогия с электроном, координаты которого можно измерить с
любой точностью, но для этого может потребоваться такая
высокая энергия, что совершенно неизвестно, какими его
координаты станут после измерения. И что вообще останется от
этого электрона.
I ч., X гл.: "Я бы дал себе совсем отрезать язык из одной
только благодарности, если б только устроилось так, чтоб мне
самому уже более никогда не хотелось его высовывать." За такие
слова и впрямь нужно язык резать. "Зачем же я устроен с такими
желаниями?" Да именно затем и низачем больше! Неужели
непонятно? Как можно не радоваться тому, что ты такой, какой
есть, а не другой?
Одно дело - когда какой-то закон что-то тебе предписывает,
а другое - когда ты сам являешься этим законом. Великая жуть и
великий восторг. Превращение объективности в субъективность.
Гораздо более великое чудо, чем превращение неживого в живое.
Чудо, произошедшее не когда-то, миллиарды лет назад, а -
ежемгновенное. Как цветок, распускающийся на перегнившей
навозной куче. Если бы куча лежала на другом месте, то он бы
здесь не вырос, и - - куча, как таковая, нисколько бы не
пострадала, если бы никакого цветка на ней не выросло. Так что
ж с того? Что ж с того, господа товарищи?!
-==2.8. Лето 1980 года==-
-==25.VII.80==-
Сегодня, когда пришел утром домой, сразу уснул и проспал до
пяти вечера. Темнеет теперь в половине девятого, но сегодня
сумерки начались на несколько часов раньше, чем в ясную
погоду. Вечером, как и утром, было пасмурно и шел дождь.
Прогулялся в магазин. Заметно похолодало по сравнению с
утренней духотой. На многих автомобилях уже были зажжены
габаритные огни. Нет более печального, даже тоскливого
