художественному методу нашей великой эпохи.
После торжественной церемонии состоялась неофициальная
часть.
-==1.7. Непейно==-
-==22.VII.79==-
Позавчера вечером я поехал с Л. и ее матерью Р.Я. за
грибами. Около часа ждал их на Савеловском вокзале. В поезд
сели только в десятом часу, когда стало темнеть.
По дороге Л. рассказывала о каком-то, как она выразилась
"журнале", который без руководящего дозволения собрались
издавать отдельные писатели. "Ну им и дали по шапке.
Ахмадуллину даже выперли из Союза писателей". Вспомнил, что
про эту историю читал недавно в "Литературной газете". Тон
статьи был не агрессивный, но брезгливо-снисходительный. А
иногда проскальзывали потрясающе откровенные оговорки:
"Приблатненность большинства авторов. Как будто заключенным
разрешили издавать газету без контроля администрации."
Поезд шел только до Дмитрова. Подождали следующего,
проехали еще две или три остановки, вылезли на маленькой
станции и долго шли пешком. Оказывается, ночью можно ходить
без всякого освещения, хотя было новолуние и к тому же
облачная погода.
Через полтора часа, когда уже едва заметно светало, пришли
в какую-то деревню. У Р.Я. там имеется дом, она не то купила
его, не то временно сняла. Сделано это полулегальным образом:
деньги выплачивались не только хозяевам, но и кому-то в
сельсовете. (Для легального владения домом в деревне следует в
него прописаться, выписавшись при этом из Москвы.) Дом совсем
старый, официально числится брошенным или вообще не
существующим.
Деревня называется "Непейно". Как рассказывают местные
жители - в назидание жившему там когда-то барину, пропившему
все свое имение, в том числе и эту деревню.
Спал я на полу на мешке с сеном. Когда проснулся - они обе
ушли за грибами. (Пытались поднять и меня, но я разоспался и
вставать не хотел, а они особенно не настаивали.)
В доме всего одна комната - бревенчатый сруб и дощатая
загородка около печки. В углу на полке стоит несколько икон в
окладах из толстой фольги: видны лишь коричневые лица и руки.
Рядом - портрет Ленина и репродукции из "Огонька". В фасадной
стене - три окна, а четвертое, точно большой палец перчатки -
в заднем левом углу.
Они скоро вернулись. Грибов принесли очень мало. Поев,
собрались опять в лес; на этот раз я пошел с ними. Погода, в
противоположность вчерашней, была довольно теплой. Ходили мы
два часа, грибов опять почти не набрали.
Вернувшись, я и Л. читали - сперва в комнате, а потом,
когда стемнело и читать в комнате стало утомительно - вышли на
крыльцо. (Электричество у них было отключено.) Уже делалось
прохладно. Крыльцо старое, прогнившее. Рядом с крыльцом -
заросший сорняками огород, с другой стороны - деревенская
улица. Перегорожена врытыми в землю газовыми баллонами - чтобы
не ездили машины. Колодец с треугольной крышей, несколько кур
и привязанная к колышку коза. Безлюдье почти полное: за два
часа видели всего нескольких прохожих: старух и пьяных
мужиков. Один проковылял мимо, хватаясь за забор, упал в траву
через несколько домов от нашего и больше уже не вставал.
"Ты что читаешь?" Я показал ей - "Лето 1925 года"
Эренбурга. Она взяла, прочитала несколько страниц: "Очень
своеобразно пишет". У Эренбурга она читала только "Люди, годы,
жизнь", о чем отозвалась очень восторженно: "Гениально. Все по
полочкам разложил." Сообщила, будто эту книгу давно изъяли изо
всех библиотек. Я возразил, что сам брал ее в библиотеке всего
несколько месяцев назад.
Л.: "Да, наверное, из обычных библиотек выгребли, а про
ведомственные забыли. Такой же бардак у них, как везде и даже
хуже."
Я: "Как сказал Герцен: "Только беспорядок дает возможность
жить в России"."
Вскоре мы вернулись в дом, поскольку читать стало темно
даже на улице. Приходилось к тому же непрерывно отгонять
комаров. И жуткий холод: не поверишь, что середина лета.
Возле Дмитрова
Днем там горизонт - болит в глазах -
в голубых и в пепельных лесах.
Ночью - в синей ртути фонарей
и в непотухаемой заре.
Тушью в небе - черные деревни,
где на стенах проводов обрезки:
электричество отрезано.
Провод взвизгивает по железному.
Днем там горизонт - болит в глазах -
в гипсовых кудрявых облаках.
июль - август 1979 г.
-==1.8. Подражание де Кюстину==-
-==12.VIII.79==-
На этой недели сделали с Л. и Р.Я. путешествие на пароходе
по Москве-реке, Оке, Волге и каналу.
Воскресенье
"Отвалили" с Южного речного порта. Древний пароход с двумя
колесами по бортам. Я не знал, что такие еще сохранились. На
лестнице, ведущей на верхнюю палубу, значилось: "Вход только с
билетами 1-й и 2-й категории.". Никто, однако, не проверяет.
Рядом с объявлением висят портреты Ленина и Маркса,
подтверждая, что не за то боролись. Хотя находиться в 3-й
категории даже лучше: окна выходят на узкий проход вдоль
борта, а не на палубу, по которой ходит публика и заглядывает
в каюту.
Понедельник
Остановка в Константинове. Пасмурный, но теплый день.
Деревня на крутом берегу Оки, приукрашенная для туристов. Два
бюста Есенина: один напротив ресторана, другой (с очень
грустным лицом) - напротив его дома. Посреди улицы растет
огороженное забором старое дерево, посаженное, как гласит
табличка, лично Есениным.
Вечером была остановка в Рязани. Около старинного монастыря
видел нелепый памятник: Есенин торчит из-под земли по пояс,
раскинув руки в показном восторге. В магазине - огромная
очередь за курами. Куры - жуткого черно-синего цвета. Запах
тухлятины чувствуется даже на улице. Прямо-таки куриный морг,
а не магазин.
Лозунгов на улицах Рязани заметно больше, чем в Москве и
содержание их значительно более пафосное. Намереваясь
позвонить в Москву, мы долго не могли найти почтамт. Пройдя
несколько раз мимо дома, на крыше которого находился лозунг:
"Все силы - служению Родине!", наконец обнаружили на фасаде
надпись небольшими буквами "Почтамт".
Р.Я.: "Все силы... А то еще не до конца разворовали."
Я обратил внимание забавное совпадение, а именно на вывеску
учреждения, под окнами которого мы развели такие разговоры:
областное КГБ.
Р.Я.: "А чего мы такого говорим? Все верно."
Л.: "Так за верно они и сажают."
Заметил, что поведение москвичей в провинции отчасти
напоминает поведение иностранцев в Москве: держатся (т.е.
держимся) кучкой, ведем себя, может быть, несколько шумно, но
абсолютно неагрессивно и никого не боимся. КГБ, во всяком
случае.
Вторник
Касимов. Назван в честь татарского хана, перешедшего на
русскую сторону. Прибыли туда под вечер. Плавучий мост, для
прохода судов раздвигается буксиром. Лестница, поднимающаяся
от пристани на высокий берег. Светофор на главной улице,
похоже, что единственный на весь город. Трещины в асфальте,
трава сквозь них. Обшарпанные одно- и двухэтажные дома. Если
обшарпан весь город, то в этом можно найти своеобразную
красоту, как в древних развалинах. Посидели в кафе, распили
бутылку кислого пива. Поспешили уйти, т.к. Р.Я. заметила, что
туда вошла хулиганская компания и стала внимательно наблюдать
за нами.
Вид с реки на город красивый до необычайности: светлые дома
в густой зелени, полуразвалившиеся церкви и башня,
напоминающая мечеть.
Вечером сидели на носовой палубе. Ясная и холодная ночь,
луна прямо по курсу и совершенно гладкая река.
Среда
Жаркая погода. Город Муром, понравившийся куда меньше
Касимова. Смешение стилей: панельные дома вперемешку со
старинными. В отличие от Касимова, их пытаются ремонтировать:
тут и там пятна свежей штукатурки.
Вечером сидели в каюте и немного выпивали: бутылку сухого
на троих.
Четверг
Горький. С утра было пасмурно и холодно, градусов 12.
Некоторое время шатались по городу. На одной улице увидели
магазин с дореволюционной вывеской. Оказалось - музей
Свердлова. В букинистическом магазине лежали издания Ахматовой
20-х годов по 40 р. штука. (В Москве намного дороже.)
Купили бутылку узбекского портвейна, попытались распить
после отплытия. Но портвейн оказался с отвратительным
химическим вкусом и его, недопитый, выбросили за борт.
Пятница
Утром останавливались в Плесе. Осмотрели место на
противоположном берегу, где стояла церковь, изображенная
Левитаном на картине "Над вечным покоем". (Сама церковь
сгорела несколько лет назад.)
Суббота
Углич. Погода опять теплая. Колокол, который побили плетьми
за то, что его звоном дали сигнал бунтовщикам. Церковь Дмитрия
на крови. В ней была роспись - Адам и Ева в раю. Первоначально
они были голые, что сначала считали допустимым, поскольку
службу устраивали лишь раз в год, в день убийства царевича и
лишь для узкого круга. Но потом застеснялись и пририсовали
Адаму и Еве пояса из листьев.
Воскресенье
Канал Волга-Москва. Многочисленные шлюзы. Вода еще грязнее,
чем в Москве-реке. Около четырех часов вечера прибыли в
Северный порт.
-==II. ПО ПОВОДУ МАЙСКОГО СНЕГА==-
-==2.1. Акварельная дохлость==-
***
Большая часть сентября была дождливой и холодной, только в
конце месяца (22 числа, в субботу) заметно потеплело. С утра
был густой туман, а в полдень уже вовсю светило солнце и
башенный термометр на правом крыле Главного здания показывал
двадцать с чем-то градусов.
Колька сидел на лавочке в южной половине университетского
сквера, ближе к химфаку. Место там глухое, прохожих почти не
бывает. Круглый фонтан, сложенный из каменных блоков, возле
фонтана - несколько более или менее поломанных парковых
скамеек. Вокруг - подстриженные по ниточке кусты густых
охряных тонов - красные, желтые, и коричневые. И каштаны; они
пока что зеленые. Даже плоды на них вызревают; самих плодов,
однако, Колька не обнаружил, но на дорожке валялись зеленые
рогатые скорлупки. А дальше, за невысоким чугунным заборчиком,
виднелся пейзаж акварельной бледности, дохлости и
прозрачности, точно нарисованный краской с избытком воды: небо
с едва различимым оттенком голубизны, ослепительное пятно
вокруг солнца и ряд частично облетевших бледно-желтых деревьев
вдоль шоссе.
Колька вынул из сумки рукопись своего очередного рассказа -
исписанную разноцветными шариковыми стержнями школьную тетрадь
без обложки; в тетрадь было дополнительно вложено множество
отдельных листков. Некоторое время Колька с задумчивым
выражением лица читал эти бумаги, одновременно кушая кусок
яблочного пирога, накануне самолично им же, Колькой,
испеченного. (Яблоки (кислые, жесткие или начавшие гнить -
которые не очень вкусны в натуральном виде) нарезываются и
запекаются с мукой и яйцами), то и дело смахивая падающие на
его рукопись крупные коричневатые крошки.
На солнце было сидеть достаточно жарко, даже несколько
припекало, так что Колька, одевшийся утром чрезмерно тепло,
теперь ощущал неприятный жар, от которого не спасал
появлявшийся время от времени прохладный ветер; возникала лишь
удушливая смесь тепла и холода, как если когда заболеешь и
температура еще только начинает подниматься.
В половине второго Колька встал и направился к зданию
факультета. На первых двух курсах по субботам было лишь две
пары занятий, а теперь, собаки, устроили третью, после
перерыва. Лекция по математической физике кончается лишь в
четвертом часу, так что домой Колька раньше четырех не
попадет.
Лекцию читает преподаватель по фамилии А. - сын известного
