божественного. А с тех давних времён пастуший бог сохранил любовь к
свободным одеждам из некрашеной шерсти, каких уже много поколений
никто не носит, и к жирным блюдам, щедро заправленным чесноком,
которым разило от господа весьма ощутимо. Впрочем, Ист тоже не был
привередлив в еде и таких ароматов не боялся.
- Что, не ожидал? - с вызовом спросил Жель, усаживаясь на бережок
напротив Иста.
- Не ожидал, - Ист пожал плечами и, в свою очередь тоже задал
вопрос: - Это что же, все боги в обычной жизни себя приукрашивают?
- Не все, - коротко ответил Жель, и лишь тогда Ист понял, что задал
глупый вопрос. Сам-то он без нужды облик не менял, а Хийси и вовсе
всегда ходил в подлинном обличье. Так что, ответ Желя было несложно
предугадать.
- И что ты хотел сказать мне, покровитель стад и нив?
Жель поморщился, но, помня, где сидит, вымученно проговорил:
- Вообще-то нивы принадлежат лежебоке Франу, а мне только стада и
пастбища. А вот луга и... эти, клеверища! - они спорные. Я бы давно
этот вопрос решил, да разве с Франом договоришься... От него никакого
ответа не добиться. Вроде и дела ему до покосов нет, а чуть что -
моё! Дрянной божишко.
- В этом вопросе я судить не могу, - Ист выдержал паузу и добавил
умное слово: - Не компетентен.
- Я, собственно, не из-за этого тебя искал, - Жель почесал
указательным пальцем нос. - Мы тут кое с кем беседовали и решили, что
твои споры с Гунгурдом касаются только тебя и Гунгурда. Другие боги не
будут вмешиваться в это дело.
- Вы очень добры, - заметил Ист. - Только я хотел бы уточнить.
когда ты обмолвился, что вы "тут" беседовали, следует ли это понимать,
что вы разговаривали возле источника правды? Только что ты упоминал
совсем другой источник.
- Именно так и следует понимать, - сухо ответил Жель. - Сначала мы
разговаривали здесь, потом, когда всё самое важное было решено,
перешли туда. Здесь удобно работать, там отдыхать. Но я ещё не кончил
рассказывать о главном. Тому из нас, кто встретится с тобой первым,
поручено передать, чтобы ты больше не говорил таких слов... ну тех,
что произнёс, когда поднимал народ против храма. С Гунгурдом у тебя
война, и ты можешь делать с ним, что угодно. Ты отнял у него Норгай -
один из лучших городов мира, и мы готовы признать Норгай твоим. Но
говорить, что кроме тебя нет никаких богов - не надо. Ты, видимо,
произнёс эти слова в запальчивости, однако впредь... ну, ты понимаешь.
Я уже говорил, войны и свары меня не радуют. Я, конечно, не прочь,
если другие боги сцепятся друг с другом, но участвовать в этих делах
самому - увольте! А ведь твои слова можно расценить как объявление
войны всем богам одновременно. Странно, что ты не понимаешь таких
простых вещей.
- Теперь понимаю, - кивнул Ист. - Просто я слишком недавно стал
бессмертным и ещё не привык соразмерять силу сказанного. Постараюсь
больше не говорить опрометчивых слов.
- Я хотел бы добавить кое-что от себя, - быстро произнёс Жель,
видимо опасаясь, что Ист сейчас исчезнет. - Рядом с Норгаем
расположен один из моих оракулов, народ на поклонение ходит, особенно
в праздник стойл...
- Понятно. Я не полезу туда без достаточно веской причины.
- Ты замечательно формулируешь свои обещания, - Жель кисло
улыбнулся, рассматривая Иста холодными глазами. - Теперь я склонен
верить рассказам сплетников, которые говорят, будто ты, как и старый
Харги, способен пить из источника.
Ист покосился на струящийся родник, покачал головой.
- Я не пробовал пить оттуда, но думаю, что не смог бы, - он коснулся
ладонью воды. Вода была горячей, почти кипяток.
- Надеюсь, мне не надо макаться туда? - с тревогой спросил пастуший
бог. - Я старый грешник и слишком поздно понял, что врать без нужды
не следует. А эта водица не знает разницы между вероломным обманом и
дружеским розыгрышем, - лицо бога исказилось и он быстро добавил: -
Похоже, опять заврался. Строгий ручеёк, не люблю здесь разговаривать.
- А как ты стадам покровительствуешь? - спросил Ист, стараясь не
замечать корчи собеседника.
- Да никак. Поклонение принимаю. Иной раз, когда молитвы ослабевать
начинают, падёж насылаю - ящур или сибирскую язву. А когда людишки
страху хлебнут, избавление даю. Ещё праздники во имя моё устраиваются,
тоже полезно. Мои праздники мирные, бесхитростные, людям в радость.
Где народ буйный, там бараньи бои предпочитают или корриду, а возле
твоего Норгая - ярмарка бывает, сырная. Сыровары съезжаются отовсюду,
целую неделю народ одним сыром питается. Мне в жертву тоже сыр
приносят. Терпеть не могу сыра, особенно овечьего. А норгайская кухня
как раз им и славится. Там Индия неподалёку, так мяса едят мало,
больше молоко. Вся моя сила в тех краях держится на молоке да на сыре.
- Горожане будут ездить на ярмарку, - пообещал Ист, - и будут есть
столько сыра, сколько захотят.
- Благодарю! - Жель вскочил, отряхивая одежду. - Я знал, что мы
сумеем договориться.
- До встречи! - Ист тоже поднялся. - Желаю тебе удачно оттягать у
лежебоки Франа спорные клеверища.
* * *
В городе Монстреле на самом берегу широкого залива Ист начал строить
дом. Он выбрал этот город, отчасти потому, что там не было знаменитых
храмов и учёных монастырей, которые всегда привлекают внимание мелких
колдунов, не опасных, но способных испортить существование кому
угодно. То есть, оракул, конечно, был, и паломники стремились туда
широкой рекой, но располагалось всё это за стенами, а в самом городе
служители Басейна не появлялись, власть здесь была светская. К тому
же, Роксалана обмолвилась, что прежде в этом городе не бывала, хотя
слышала о нём достаточно много. В Монстреле располагалась резиденция
герцога Лиезского, дальней роднёй которому приходилась пленённая
некогда супруга дер Наста. В Снегарде о Монстреле рассказывали
множество небылиц, представлявших южного соседа местом несказанно
богатым и населённым исключительно дураками и ротозеями, которых сам
Хаймарт велел ощипывать, едва на гузке у них проклюнется хоть какое-то
подобие пуха.
Неудивительно, что у Иста сложилось подспудное убеждение, что
Монстрель - место, где мечтает жить каждый. А Роксалана была готова
жить где угодно, лишь бы рядом с Истом. Словно отыгрываясь за многие
годы, когда она разрушала чужую любовь, ведьма-разлучница торопилась
вырастить своё чувство и всё взять от него, что можно. Когда по утрам
Ист уходил по своим неведомым делам, Роксалана металась по старому
дому, не находя места. Ни разу она не пыталась подглядеть за Истом,
догадываясь, что может навлечь на любимого беду. И лишь вечером, когда
Ист появлялся, тихо спрашивала:
- У тебя всё в порядке?
- Конечно, я же люблю тебя, - отвечал Ист и целовал её.
Странно устроены люди. Одним и тем же словом они называют множество
самых разных чувств. Мучительную неразделённую страсть, когда человек,
не находя спасения, сгорает в одиночку, радостное предчувствие любви,
состоящее, кажется, из сплошных вздохов, томлений, нежных улыбок и
прочих прелестных глупостей, злую муку, вызванную неоправданной
ревностью - всё люди равно зовут любовью. А на самом деле, любовь -
это совсем просто. Встретились двое и припали друг к другу, срослись,
что и ножом не разъять, как заметил умудрённый жизнью телослов из
города Соломоники, где знают толк и в анатомии, и в любви.
Двое припали друг к другу и не думали ни о мстительном Гунгурде, ни о
требовательной Амрите. Комната гаданий пребывала запертой со всеми
своими амулетами, лишь вавилонское зеркало, древностью способное
поспорить с богами, было повешено в спальне и безучастно отражало в
полированной глубине картины короткого человеческого счастья.
Волшебная медь много повидала на своём веку и могла бы кое-что
рассказать о любви, если бы её захотели спросить.
Частенько и днём мятежный Норгай оставался без присмотра, и тогда
полные сутки Ист с Роксаланой не разжимали рук, даже если, устав от
страсти, покидали пропахший фимиамами дом и отправлялись бродить по
свету. Когда впервые Ист, выбравшись с Роксаланой за городские стены,
подвёл её к истиной тропе, чуть видной в пригородном лесочке,
Роксалана остановилась и испуганно попятилась.
- Стой! - ты хоть знаешь, что это такое?
- Это начало одного из лесных путей, - честно ответил Ист.
- Туда нельзя: шагнёшь - назад не выберешься! Никто и не узнает, что
с тобой сталось, заплутаешь вконец. Это та магия, о которой все знают,
но никто не смеет прикоснуться. Лесная нежить бродит по этим путям,
потому что ей никуда не надо.
- Я бегаю по этим тропам с двенадцати лет, - успокоил подругу Ист,
- и, покуда, ещё не заплутал. Эти тропы куда понятней, чем дороги
людей. Они идут так, как хочется им самим и потому всегда ведут к
цели. Бороться с ними - всё равно, что плыть против течения, тебя
захлестнёт и утопит. Гораздо умнее - довериться текучей воде, тогда
тебя легко вынесет на нужный берег. Не бойся, идём.
- Я и не боюсь... - прошептала Роксалана и, отчаянно зажмурив глаза,
покрепче сжала руку Иста и шагнула за ним следом.
Где-то в глубине опьянённой души у неё оставалась трезвая струнка, и
там родилась и запомнилась мысль: "Теперь ясно, почему боги охотятся
за этим мальчиком. Умеющий с детства ходить земными путями,
когда-нибудь сможет пройти и по небесной тропе. Коснувшийся природной
магии и не сожжённый ею, легко способен сравняться с богами."
"А не околдовал ли он и меня? - мелькнула другая, недостойная
мыслишка, но тут же Роксалана успокоила сама себя: - Ну и пусть
околдовал, зато сегодня я счастлива."
Она так и не смогла понять, как Ист ходит по своим дорогам, каким
чутьём выбирает ту стёжку, что в три шага приведёт к цели, но верила
ему, доверяла и была спокойна, если крепко держалась за руку любимого.
Что делать, даже ведьма иногда может вновь стать девчонкой.
Они любили друг друга под чёрным бархатом южного неба, по которому
жемчугом выложен звёздный крест; а бывало, что постелью им служил
глубокий снег, а над головами беззвучно развёртывались лучистые
полотнища полярного сияния. На экваторе их не тревожили москиты, на
полюсе не касался мороз. Мир пребывал в безмятежности, и лишь в
глубине души порой начинала вибрировать трезвая струна, напоминая, что
время идёт, скоро явится госпожа и спросит, как выполнила задание её
покорная служанка.
Иногда Роксалана всё же пугалась или начинала выспрашивать, что
творится с теми, кто по глупости или незнанию ступил на волшебные
дороги. Тогда Ист привёл её в тундру, где уже близилась зима, хотя
Соломоникам предстояло ещё два месяца летней жары.
Здесь ковром лежал колючий олений мох расцвеченный ягодами клюквы и
серебрящийся по утрам инеем. Жидкие кусты стлались по земле, так что
подберёзовики с лёгкостью перерастали берёзы. Здесь покуда царствовал
вечный день, солнце лишь ненадолго ныряло под кромку горизонта.
Роксалана удивилась, вспомнив, что дня три назад побывала в царстве
вечной ночи. Неужто на земном круге есть место, где беспросветная тьма
владычит в то время, когда на дальнем севере не закатывается солнце?
Роксалана хотела спросить об этом Иста, но забыла о своём недоумении,
потому что в это время из-за груды замшелых валунов вышел белый зверь.
Это был волк небывалой величины, которому жёлтые степные волки не
достали бы и до плеча. Зверь зевнул, продемонстрировав сияющие ножи
клыков, а потом произнёс свистящим, осипшим голосом:
- Тебя давно не было, любопытный мальчик. Я вижу, ты нашёл себе
подругу.
- Да, Белый, - ответил Ист и уселся в мох, так что лицо человека
пришлось напротив морды зверя.
- Твоя подруга не из наших, - сообщил волк, клацнув зубами на
невидимую мошку.
- Она человек.
- Она не просто человек. От неё пахнет чужой силой.
- Я знаю. Но она любит меня, а я люблю её.
- Это я тоже чую. Любовь легко заметить, она сладко пахнет.
- Как твои дела, Белый?
Волк вновь зевнул, тонко проскулив от наслаждения. Потом некстати
