отбросах. Впрочем, даже если там и живы разумные, им не удастся отсидеться
в теплых землях. Пройдут эпохи, но когда-нибудь страны соединятся, и по
дну бывшего моря хлынут орды глухого, беспощадного, ко всему привыкшего
зверья. Если они на его глазах так изменились, то что же будет потом...
Темнело. Воздух быстро холодел, и Зау поспешил к дому. Там тоже было
холодно, грелка работала плохо. Зау прикрыл дверь и начал раскладывать на
камнях набранные днем ветки. Еще один бессмысленный и опасный эксперимент.
Мысль не может успокоиться, хотя надежды на победу давно нет. Что делать,
таким он создал себя - сначала его покинут силы и только потом разум.
Огонь затрещал, вскинувшись по ветвям. Комната сразу осветилась, Зау
стал хорошо видеть. Он осторожно взял еще одну ветку, бросил в огонь,
быстро отдернув руку. В комнате постепенно становилось тепло, Зау ощущал
это по тому, как исчезала сонливость. И все же его не оставляло чувство
обреченности. Во все века огонь разводился лишь для того, чтобы хоронить
умерших, давний опыт с углем был не в счет. И теперь Зау казалось, будто
он хоронит самого себя.
Синие клубы дыма плотным слоем собирались под потолком. Дыму было
некуда деваться, постепенно он заполнил помещение, заставив Зау лечь на
пол. Но вскоре дым достал его и там. Несколько минут Зау лежал, не дыша и
часто моргая, чтобы умерить резь в глазах, потом выскочил на улицу
отдышаться и проветрить дом. Дым повалил следом из открытых дверей.
Почему-то его не становилось меньше, густые клубы выплывали из проема и
тут же сливались с затянутым облаками ночным небом. Зау сунулся в дом и
увидел, что в комнате горит пол. Должно быть, угли провалились между
подложенных камней. Зау плеснул в огонь запасенную заранее воду, потом
метнулся было к берегу, но сделав два шага, остановился. В темноте он не
видел абсолютно ничего и мог лишь разбиться, упав с обрыва.
Дом горел. Теперь с лихвой хватало и тепла, и света, только тушить
было нечем и незачем. Зау стоял и рассматривал свои праздно висящие руки.
Неужели это он? Неужели это его руки? Когда он успел стать таким? Это
скорее лапы Хисса, натруженные и уставшие. Завтра с утра ему снова
придется браться за работу. Одному, без помощников таскать бревна, строить
дом, ночами спасаться у костров... Для чего? Чтобы в одиночестве протянуть
еще несколько сотен мрачных лет? А потом? - Зау шевельнулся. - Потом он
доживет до своего предела и перед смертью расскажет историю жизни и гибели
могучей цивилизации говорящих. И может быть, если на материках Гондваны -
в Африке или Индии - есть еще разумные, они услышат его, и это поможет им
хоть в чем-то. Далеко Африка...
К утру пожарище остыло. Бледное солнце выбралось из-за горизонта и
тут же пропало среди облаков. С неба привычно засеяло мелкой водой. Зау,
вяло двигаясь, натаскал сучьев, выломал в лесу два ствола, но донести их
до берега не смог. Он понимал, что не сумеет разжечь насквозь промокший
хворост.
Перед закатом налетел ветер и разогнал тучи, выстрелив на прощание в
лицо снежным залпом.
Зау не мерз, он лишь чувствовал, как мороз сковывает его, убаюкивая
бездонной чернотой сна. Трудно ступая, Зау вышел к пожарищу. Под ногами
хрустел лед.
Остывшее солнце тяжело падало к горизонту, раздвигая размытые остатки
туч. Наступил вечер. Один из бесчисленных вечеров на планете Земля. Скорее
всего, для него этот вечер станет последним.
Ветер гнал к берегу мутные валы. Но ни один плавник не мелькал среди
белых гребней. И воздух не прочерчивала распяленная тень рамфоринха, лишь
несколько чаек-ихтиорнисов бестолково бились в воздушных струях. Свистел
ветер, и в тон ему с пустой земли доносилось тонкое подвывание. Молочники
дождались своего мокрого и холодного часа.
Солнце скрылось, лишь карминовая полоса заката кровавила небо. Быстро
темнело, беспомощные глаза не могли служить Зау. Но все же, повернувшись к
лесу, Зау увидел полукруг горящих точек. Заметив движение, молочники
отскочили, переливчато перекликаясь. Даже эти, новые, они были ничтожно
слабы по сравнению с ним, но они умели ждать, а за их спинами стояли тьма
и холод.
Зау шагнул вперед, сознавая, что бесцельно тратит остатки сил.
Огненная цепь рассыпалась, охватывая его со всех сторон.
Полоса заката обуглилась, слившись с чернотой.
Молочники выли.
"Оставлять этой пакости Землю, - с трудом подумал Зау, - обидно..."
Святослав ЛОГИНОВ
ЗАМОШЬЕ
Наша родина Псковшина да Доншина
КОМАР
Весь август с Петрова дня держалась мокрая жара, травы никак не могли
отцвести, а маслята и волнушки в березняке сгнивали, не успев появиться на
свет. Зато в сентябре, когда все - и дачники, и деревенские кинулись на
мох за ягодой, в низовом бору высыпало видимо-невидимо лубянок и толстых
слизких серух. И хотя Настя знала, что внучка с мужем не сегодня-завтра
прикатят забирать клюкву, но все же отправилась в сосняк. Жить зиму чем-то
надо, а кадка, в которой обычно солились грибы, с самой весны сохнет
кверху дном в клетушке.
Идти в сосняк тем же путем, что и на мох: полем мимо огородов, а
потом через ивовые заросли по дороге пробитой трактором. Так просто через
иву не пройдешь - кусты переплелись и стали стеной. Сейчас стена
поднималась сухая, безлистная и просматривалась насквозь. Кусты погибли
летом, после того, как полный день кружил над полями самолет, поливая их
сверху какой-то пакостью. Летчик попался нежадный - досталось и огородам,
и ивняку по ту сторону поля. Огороды оклемались, картошка выбросила новую
ботву и пошла в рост. Лишь у дачников (свои баловством не занимаются)
сгорел горох на грядках. А вот ивняк засох, стоял черный и хрусткий. После
зимы выгонят в поле коров, Ванька-пастух по бездельной привычке начнет
палить сухую траву, с нею заполыхают мертвые кусты, а там и лес возьмется
негасимым низовым пожаром. Потом на пожарище явится вездесущая ивовая
поросль, и через несколько лет все станет по-старому, только леса будет
меньше, а ивы больше. Дело знакомое, так уже бывало.
Налитая водой тракторная колея выходила к лесу и обрывалась. Дальше
машине пути нет, трактористы, собравшись за ягодами, оставляли здесь
трактора и шли своими ногами. Тропа на мох уводила прямо. Настя сошла
вправо, где в черничном кочкарнике приглядела грибные места.
Желтая лубянка, каждая побольше блюдца, гриб спорый и чистый. Червь
ее портит редко, боится белого сока. Попадались и подберезовики с черной
головой и синеющей мякотью. Их Настя тоже брала - сушить. А то Леночка
приедет, спросит ведь сушеных грибков. Скоро набирка оказалась полна.
Настя присела на поваленную соснину, переложить грибы в заплечный короб.
Сзади захрустели под тяжелыми сапогами ветки. Нюрка, соседка и
дальняя свойственница перешагнула через соснину и уселась рядом с Настей.
- Ага, - гулким басом сказала она, - а я-то гадаю, кто все грибы
обломал...
- Лес большой, - отозвалась Настя. - Все не оберешь.
- Не говори, - прогудела Нюрка, - повадилось народу...
Она развязала мешок, принялась быстро перекладывать грибы. Берестяная
набирка была у Нюрки чуть не с ведро, и короб вдвое побольше настиного. За
глаза Нюрку звали Хап-бабой. Она была чуть не самой молодой в деревне,
всего год как вышла на пенсию, и единственная держала справное хозяйство.
Остальные по старости и одиночеству уже не могли исполнять всех работ.
- Комарья-то сколько, ворчала Нюрка, на секунду распрямляясь и
отмахиваясь рукой. - Когда они только пропадут, ироды? Сентябрь уже.
- А вот будет январь, так и пропадут, - подзудила Настя.
- Ну тебя, - обиделась Нюрка. - Как ты их только терпишь? Так и
вьются над тобой.
- Пусть вьются. Они меня не кусают. Покружат и улетят.
- Ври-и-и!.. - протянула Нюрка. - Вон на лбу сидит, как нажрался.
Настя провела ладонью по лицу, с легким удивлением глянула на
окровенившиеся пальцы.
- Значит, ему надо, - сказала она.
- Коли надо, зачем раздавила-то?
- А чтобы не хапал больше, чем унесть может.
Нюрка поняла насмешку, сердито засопела, отбросила в сторону
последний гриб - смявшийся старый подберезовик с мокреющей губкой, по
которой уже ползали желтые черви, затянула мешок и поднялась.
- Гляди, Наська, - пробасила она, - доегозишься. Семьдесят лет бабе,
а дурная, ровно девчонка.
- За мою дурь с меня и спросится, - ответила Настя и тоже поднялась.
Добрать опустевшую набирку было делом нескольких минут, и Настя
двинулась к тропе. Уже при самом выходе ей снова повстречалась Хап-баба.
- Наська! - крикнула она издали. - Я там комара пришибла! На тропе
лежит, бедненький, смотри не задави!
Вот шалая баба! - Настя в сердцах плюнула и пошла в сторону деревни.
И лишь через несколько шагов поймала себя на том, что зорче обычного
смотрит под ноги, словно и впрямь может среди стоптанного мха углядеть
прибитого Нюркой комара.
На болотную ягоду год случился удачным, и хотя целыми толпами бежали
с поезда городские, Насте они не были помехой. Пришлых поджимал обратный
поезд: не поспеешь на "шанхай" - куда деваться с ягодой? Городские паслись
по закраинам, лишь длинноногие мужики успевали дошагать к островам в
середине мха, но времени им оставалось совсем немного, и, стоптав ягоду,
мужики убегали пустые.
Настя же, натянув поверх сапог сшитые из пластиковых мешков чулки,
захаживала в такие места, где другие старухи опасались появляться. Парни в
высоченных болотниках, конечно, портили ягоду и там, но все стоптать не
могли, так что меньше чем по ведру Настя со мха не притаскивала. Нюрка
тоже не боялась мокрющих мест, и иногда Настя замечала посаженный на
верхушку усохшей сосенки ком мха, а где-нибудь неподалеку и согнутую спину
товарки. Подходить друг к другу на мху, выхватывать из-под рук ягоду было
не принято, и Настя сворачивала в сторону.
Осень шла богатая. В холодной кладовке добирался второй мешок клюквы,
в кухне над печкой множились вязки черных грибов. Двухведерная кадушка
была уже полна, и пожелтевшие лубянки доходили под толстым слоем
смородинного листа. Со дня на день должна была приехать Леночка.
К концу сентября пошли заморозки, по утрам трава седела инеем. Грибы
пропали, только городские ковыряли зеленухи и опят, которые Настя за
тонконогость почитала поганками. Зато клюква размягчела и стала сладить,
на нее слетелась вся птица, клики журавлей прорезали холодный утренний
туман.
Настя с мешком за плечами возвращалась со мха. Издали она заметила,
что верхушки яблонь в саду возле дома ходят ходуном. По тому как открыто,
по хозяйски обтрясали яблони, Настя сразу поняла, что Леночка приехала.
Возле дома стояли сколоченные из бревен тракторные санки. На краешке
санок сидел зять Володя и сосредоточенно курил. Увидав Настю, он
поднялся.
- Вот и хозяйка! - сказал он. - А я уж хотел уезжать, не повидавшись.
Леночка, разроняв собранные яблоки, бежала из сада.
- Бабуля! А я ключей не нашла!
- Ты еще реже приезжай, так и вовсе позабудешь, и где ключи лежат, и
где дом стоит.
Дома Настя первым делом стала затапливать печь. Раз приехала Леночка,
значит, на столе должна быть драчена. В плите ее как следует не
изготовишь.
Володя вытащил и уложил на санки оба клюквенных мешка.
- Негусто однако, - заметил он. Знал бы, что тут столько, Саню с
трактором подряжать бы не стал.
- Бабушка, это что, все?.. - страшным шепотом спросила Леночка. - Тут
