пыльной неподвижности полудня. Здесь ничто не могло меняться, поэтому
особенно дико было видеть утонувший в пыли железнодорожный состав.
Председатель совхоза с усердием мимического актера шагал вдоль поезда, не
двигаясь с места. Холеный кот, тот самый, которого несла приехавшая баба,
вышел из-за башни и улегся в позе спящего сфинкса в тени вагонных колес.
Окружающий мир жил по своим неведомым законам, Антон видел, что не
сумеет изменить в нем ничего. Он может кричать, плакать, лезть на кулаки,
мир этого даже не заметит и по-прежнему будет творить свое мерзостное
действо. А когда придет час, наигравшаяся нечисть расправится с самим
Антоном, и все равно ничего вокруг не изменится.
Антону не стало страшно, бояться он уже устал. Вместо того пришло
забытое с детства ощущение драки с бесконечно сильнейшим противником,
когда забываешь о правилах и о собственной шкуре, когда остается
единственная не мысль даже, а чувство: "меня ударили, а я - нет...". И
стремишься только достать и вцепиться. Но во что вцепляться здесь?
- Ненавижу!.. - выдохнул Антон.
Дремлющий в тени кот вскочил, одним прыжком взлетел на платформу,
выгнул спину и заплевался в сторону Антона. Поезд мягко дернул и, набирая
ход, поехал с площади. Неожиданно он оказался очень длинным. Мимо Антона
все быстрее и быстрее проплывали пассажирские и товарные вагоны, черные
нефтяные цистерны, рестораны и рефрижераторы. Мелькали платформы со
щебнем, полувагоны с брусом и досками, безоконные почтовые и красные
пожарные вагоны. Скорость все нарастала, погромыхивание колес на стыках
сменилось дробной стукотней. Проносились пузатые цементовозы,
саморазгружающиеся тележки и снова целые серии товарных и пассажирских
вагонов уже неразличимых в вихре.
Наконец, последний с красными фонарями вагон свистнул мимо, и Антон
увидел, что поезд уезжает с площади. Домики разъехались в стороны, открыв
перспективу, ограниченную грядой близких холмов. Было хорошо видно, как
развивший чудовищную скорость поезд: паровоз и три покалеченные платформы
- ползет по изумрудному склону, постепенно приближаясь к горизонту.
Антон не знал, что происходит, но чувствовал, что это свершается
помимо воли хозяев, и потому стоял, замерев в напряженном ожидании,
надеясь, что в башне ничего не заметят.
- Котик уехал! - трубный вопль резанул слух.
Чуть не сбив Антона с ног из склепа вырвалась приехавшая утром
бабища. Продолжая трубить, она помчалась вдогонку поезду.
"Скорее же!" - мысленно понукал Антон поезд. Паровозик послушно
рванул, скорость и без того чудовищная, увеличилась стократно, но на
движении это ничуть не сказалось, состав продолжал неспешно ползти. Бабища
в несколько громадных прыжков догнала его, вскочила на платформу, ухватила
котика, зажав его под мышкой, а потом принялась делать что-то со сцепкой
последнего вагона. Поезд поднажал еще, скорость, с которой он уезжал,
превысила все мыслимое, телеграфные столбы вдоль путей слились в ровную
серую ленту, пейзажа по сторонам было не разглядеть, лишь ежесекундно
мелькали одинаковые здания станций, мимо которых пролетал состав. Но при
этом убегающий поезд начал медленно, словно нехотя, приближаться. Бабища
монументом возвышалась на платформе.
Этого Антон спокойно наблюдать не мог. Он судорожно схватил ртом
воздух, напрягся, уперся взглядом в сцепку вагона и истово, изо всех сил
принялся отталкивать его. Должно быть, скорость еще возросла, просто
чувства не умели воспринимать такое. И вновь состав мучительно медленно
двинулся вверх по склону.
Бабища завыла. Выронив котика, она двумя руками ухватила антонов
взгляд и принялась выламывать его, пытаясь оторвать от сцепки. Дикая боль
вспыхнула в глубине лба под бровями. Антон мычал сквозь сжатые зубы, но
продолжал упираться. Он не знал, зачем это делает, просто ему удалось
достать обидчика, и он вцепился в него и бил, не раздумывая о причинах.
Неожиданно оказалось, что склеп за спиной полон народу: какие-то существа
пытались выбраться наружу, и приходилось, раскорячившись в дверях, держать
еще и их. Обе розовые хозяйки лезли с боков, твердя в унисон: "Ай, гость!
Ай, гость!" - и щипались мягкими бескостными пальцами. А сверху в
пространство дверного проема ввинчивались длиннейшие телескопические шеи.
На их концах серыми мешками болтались головы, с унылым любопытством
глазеющие на происходящее.
Бесконечно долго подползал состав к гребню пологого холма, и все это
время нельзя было ни отвести в сторону изодранный взгляд, ни вдохнуть
полной грудью, ни расслабиться хотя бы на долю секунды. И все же, когда
казалось сердце лопнет от перенапряжения, паровоз коснулся колесами
окоема. Зацепившись, он словно реально обрел свою призрачную скорость и
мгновенно исчез, лишь ударил болезненно в глазницы сорванный взор.
Тогда Антон ухватил взглядом за край горизонта и задернул его, словно
молнию на куртке.
Потом он шагнул в сторону, выпуская тех, кто был в склепе. Ему было
все равно, что станут с ним делать сейчас. Он все-таки сумел ударить
врага, а остальное его не интересовало.
Наружу никто не вышел, склеп был пуст. Пусто было в башне, пустынно
на площади, лишь фигура с кожаной папкой продолжала бессмысленное
подвижничество. Антон заметил, что сквозь председателя просвечивают
пыльные деревца и голубой штакетник оград.
Антон отер со лба пот, хотя жарко ему казалось скорее по привычке.
Солнце, впаянное в синеву, жгло условно, лишь обозначая понятие жары, но
не создавая ее. И вовсе не струи горячего воздуха поднимаются вверх,
заставляя дрожать и расплываться окружающее, а на самом деле дома, башня,
и холмы колеблются, истаивая, словно кусок рыхлого дорожного сахара.
Беспокойство овладело Антоном - он никак не ожидал столь всеобщей
реакции на происшедшее.
- Что вы еще задумали?! - крикнул он и не услыхал своего голоса.
Призрачные деревья, выцветшее призрачное небо с солнечным пятаком в
зените.
Жуткое подозрение пришло на ум. Антон опустил взгляд и убедился, что
сквозь его ноги просвечивает нетронутая уличная пыль.
Дико вскрикнув, Антон бросился в просвет между разошедшимися домами.
Под подошвами сандалий тонко зазвенели железнодорожные шпалы.
Сначала Антон бежал. Потом задохнулся и перешел на шаг. Потом
успокоился.
- Все-таки, я победил, - сказал он себе. - Я ушел из этой проклятой
деревни. У меня есть дорога, а дороги ведут к людям. Дойду. Жаль, когда
мимо столба пробегал, не посмотрел, сколько там километров. Ничего, у
следующего посмотрю.
Идти становилось все труднее, Антон брел, стараясь не признаваться,
что ноги хуже слушают его. Он упрямо не смотрел вниз, лишь на потемневшее
небо, где росла, набухая светом и округляя ущербные бока, луна.
"Уже ночь, - подумал Антон. - Должно быть, кто-то собак спустил."
Луна округлилась, заняв четверть неба. Тогда Антон неожиданно
заметил, что рядом идет кто-то, трясет его за плечо и кричит:
- Что ты наделал, дурак?! Что же ты наделал?!
- Магна, - сказал Антон. - Пришла. А я, видишь, сам выбрался. Ты не
бойся, я их всех победил и уничтожил. Ты знаешь, там такое творилось! Там
такие чудовища!..
- Это ты чудовище! - надрывно крикнула Магна. - За что ты их убил?!
- Ты не понимаешь, - пытался вразумлять Антон. - Там все как есть не
по-людски...
- А тебе что до того? Они занимались своими делами, тебя не трогали,
а ты... Какое же ты страшное чудовище!
- Ладно, Магна, - примирительно сказал Антон. - Не сердись. Я же не
знал. Пойдем отсюда.
- Ну нет! - Магна мстительно рассмеялась. - За все надо отвечать,
миленький. Чтобы сделать то, что ты сотворил, надо принять правила иного
мира, стать его частью. Тебя больше нет, ты исчез вместе со всеми.
Посмотри на себя!
Антон опустил взгляд и ничего не увидел.
- Нет, - хрипло сказал он. - Я не хотел так. Магна, ты должна мне
помочь, ты же не можешь бросить меня...
- Могу, сказала Магна, - потому что здесь нечего бросать. Прощай.
Она легко пробежала по вспыхнувшему лунному мосту и скрылась. Антон
остался один. С трудом переставляя неуправляемые ноги, он двинулся вперед.
- Оставила, - шептал он, - бросила меня...
Луна погасла, зажглось медное солнце. С каждым шагом Антон двигался
все медленней и неуверенней. Дорога плавно уходила вдаль. Единственным
ориентиром на ней был одинокий километровый столб. На нем чернела
поваленная на бок восьмерка - символ бесконечности.
"Все равно дойду, - подумал Антон. - Одним километром уже меньше."
ГАНС КРЫСОЛОВ
Господь, спаси мое дитя!
Немецкая народная баллада.
Всюду жили чудеса. Они прятались под метелками отцветшей травы, в
позеленевших от жары лужах, среди надутых белых облаков, украшавших небо.
Чудеса были любопытны, они тянулись к Гансу, старались дотронуться,
согнувшись в три погибели выглядывали из-под кустов. Ганс не обижался, он
и сам был любопытен. Если смотрят - значит так им лучше, не надо мешать.
Вот и сейчас Ганс знал, что кто-то притаился за ветками, не решаясь выйти.
Ничего, в свой срок покажется и он.
Ганс развязал котомку, достал ржаной сухарь и начал громко грызть.
Оставшиеся крошки собрал на ладони, широко раскрыл ее, показывая всем, и
тихонько посвистел. С ближайшего дерева слетела пара пичуг - незнакомых,
их Ганс видел первый раз. Усевшись на краю ладони, птички принялись быстро
клевать. От частых осторожный уколов больно и сладко зудела кожа.
- А теперь, что надо сделать? - спросил Ганс.
Пичуги вспорхнули, но через минуту вернулись снова, уронив на ладонь
по тяжелой перезревшей земляничине. Слизнув ягоды, Ганс поднял к губам
дудочку и взял тонкую ноту, пытаясь повторить утреннюю песню синицы. Но
замер, не услышав даже, а просто поняв, что тот, кто возился за кустами,
дождался своего часа и вышел.
Ганс медленно поднял взгляд. Перед ним стояла босоногая девочка лет
семи, в замаранном и во многих местах заштопанном платьице. Девочка
держала за руку мальчугана четырех лет. Сразу было видно, что это брат и
сестра. Мальчуган стоял, вцепившись в руку защитницы, и сопел, насторожено
разглядывая Ганса. Руки и щеки детей были густо измазаны зеленью, землей и
земляничным соком.
Ганс улыбнулся.
- Ты тут колдуешь? - спросила девочка.
- Я тут обедаю, - сказал Ганс.
Он достал из сумки еще один сухарь, протянул:
- Хочешь?
- Ты колдуешь, утверждающе произнесла девочка. - Я видела. И место
тут волшебное, мы всегда приходим колдовать на эту поляну, потому что
здесь под землей самая середина ада.
- Да ну?! - удивился Ганс. - И как же вы колдуете?
- Надо взять лапу от черной курицы, старую змеиную кожу, и три капли
крови невинного младенца, положить все в горшок, который ночь простоял на
кладбище, залить водой и варить целых три дня. Если потом обрызгать себя
этим варевом, то сразу станешь невидимым.
- И получается? - с интересом спросил Ганс.
- Три дня варить надо, - пожаловалась девочка. - Вода выкипает, а
добавлять нельзя.
- А где ты собираешься взять кровь невинного младенца?
- А он на что? - девочка дернула за руку брата. - Гансик, ты ведь
дашь крови?
- Дам, - важно сказал мальчик.
- А я его потом колдовать научу. Так всегда делают. Когда я была
невинным младенцем, старшие девочки у меня тоже кровь брали. Кололи палец
