- Бюст и ноги", целиком посвященный отлету кур. Поручик считал, что за всю
историю Чанчжоэ не было более эротичного события, чем массовый вылет кур в
другие края.
- ...Вместе с курами, - писал Чикин, - город утерял свою эротичность, и
потому надо немедленно отыскать куриный клин, дабы обрести уверенность в
своем эротическом будущем. У меня, например, - пускался в откровения
поручик, - когда я увидел в небе парящих кур, напряглось мужское естество. Я
испытал такой подъем эротизма, какого не помню с одиннадцати лет! Напряжение
продолжалось почти восемь часов, и было такое ощущение, что я могу
оплодотворить вселенную... К сожалению, на следующее утро у меня не
случилось обычной эрекции, и что я ни делал, как ни манипулировал своим
предметом, он так и остался безучастным к окружающему миру. Все последующие
дни я безуспешно пытался вернуть своего друга к жизни, но увы!.. Поэтому я
смело делаю вывод, что куры унесли на своих крыльях наш чанчжоэйский
эротизм. А потому есть только один способ вернуть его - последовать за
курами!" Далее во всю страницу была напечатана карикатура: в небе летят
куры. Их гузки ощипаны и представляют собою голые женские зады. Все мужское
население, задрав головы, со слезами на глазах смотрит под облака и в
отчаянном порыве мастурбирует. И подпись под карикатурой: - Последний раз -
самый грустный!.." И еще:
- Да здравствует Ван Ким Ген - великий каженик всех времен и народов!.."
Еженедельник - Курьер" поддержал нацеленность народа на отъезд, вселяя в
людские сердца оптимизм - надежды на лучшее будущее. Главный редактор
издания прощался со своими читателями, обильно плача словами на газетных
страницах.
В эти же дни в последний раз собрались члены городского совета. Встреча
старых соратников была поистине грустна. Они прихлебывали сладкий кофе,
мешая его с горечью слез.
- Уважаемый митрополит! - проговорил г-н Бакстер. - В эти печальные для
всех нас минуты я хотел бы принести вам во всеуслышанье свои извинения. Все
эти долгие годы я был предвзят и доставлял вам множество неприятных
моментов. Но поверьте мне, что это не от злобы, а от нервического состояния
моей души.
Прошу вас простить меня и не помнить зла!
- Ну что вы, дорогой Бакстер! - умилился наместник Папы. - Это вы меня
простите за мою излишнюю горячность. Это я во всем виноват. Это мне
следовало быть более терпимым!
Они поднялись со своих мест, бросились друг другу навстречу, обнялись и
горячо поцеловались.
Глядя на эту душещипательную картину, не выдержали и остальные. Все
повставали со своих мест и принялись тискать друг дружку, расцеловывать,
заливая дорогие костюмы слезами.
- А все-таки мы были командой! - воскликнул г-н Персик. - Командой с
большой буквы!
- Да-да! - согласились остальные.
- Мы много сделали хорошего! - прибавил г-н Мясников.
- Да-да!
- Ой, как грустно! - прошептал г-н Туманян, утирая свои красивые глаза.
- Господа? - с надрывом, в котором было лишь естество, произнес г-н
Контата. - Давайте же немедленно разойдемся! А то мое сердце не выдержит
этого!
- Да-да!
Они разошлись в этот вечер, унося в своих душах любовь. И хотя их любовь
была грустна, каждому хотелось сделать в жизни что-то возвышенное и подарить
это возвышенное всему миру.
35
Генрих Иванович пьянствовал, не выходя из дома, несколько дней. Он лишь
звонил в близлежащий магазин и заплетающимся языком просил доставить ему
побольше водки.
Слух о том, что самый сильный человек города неудержимо пьет,
распространился на все окрестности.
В один из дней запоя, шестой по счету, Шаллера навестила Франсуаз Коти.
Она застала полковника в невменяемом состоянии и, преодолевая некоторое
отвращение к заросшему щетиной мужику, пахнущему перегаром, стала приводить
его в чувство.
Она волоком перетащила громадное тело в ванную, раздела его и принялась
поливать из кувшина холодной водой.
Через полчаса процедур Генрих Иванович стал подавать признаки жизни. Он
что-то бессвязно замычал, попытался было обнять девушку за талию, но рука
подвела, соскользнула и ударилась о чугун ванны.
- Что же это вы, Генрих Иванович, так расклеились? - спросила Франсуаз, с
какой-то грустью разглядывая голое тело полковника. - На что вы стали
похожи!
Подышите нашатырем!
Коти сунула Шаллеру под нос пузырек, полковник нюхнул, вздрогнул, и в
глазах у него прояснилось.
- Франсуаз! - пьяно улыбаясь, вскричал он. - Я счастлив вас видеть!
- Мне тоже приятно!
Полковник оглядел себя и радостно констатировал:
- Я голый! Между нами что-то было?
- Посмотрите у себя между ног! Разве с этим может что-то быть?!
Шаллер посмотрел туда, куда указывала девушка, и скривился.
- Вы правы, - согласился он, стыдливо прикрывая свою наготу руками. -
Отвернитесь! Я вылезу.
Коти отвернулась и стала прибирать волосы на затылке.
Вылезая из ванны, Генрих Иванович отметил, что на шее девушки нет перьев,
только нежные завиточки.
- Я заварю вам крепкого чаю! - предложила Франсуаз и вышла в комнату,
оставляя после себя запах собственного тела с примесью каких-то духов.
Полковник заволновался, шагнул следом, но в голове у него что-то ударило,
трепыхнулось в груди сердце, и он решил, что эротические действия
сегодняшним днем преспокойно могут отправить его на тот свет.
- Для вас тут письмо! - услышал Генрих Иванович.
- Да-да,сейчас.
Он обмотал бедра полотенцем и, ступая мокрыми ногами, вышел в комнату.
- Где письмо?
- На столе, - указала девушка, заваривая крепчайший чай прямо в чашке. -
Пейте!
- Что-то не могу разобрать, что здесь написано, - пожаловался Шаллер. - Я
немного не в форме! Поможете?
- Похоже, это что-то личное, - сказала Франсуаз. - Удобно ли?
- Читайте! - уверенно ответил полковник и густо хлебнул из чашки.
Девушка развернула вчетверо сложенный лист, еще раз взглянула на Генриха
Ивановича и начала:
- - Уважаемый Генрих Иванович! Хотел лично с вами поговорить, но, к
сожалению, не вышло по причине вашей неожиданной - болезни". Откладывать
более не могу, так как уезжаю сегодняшним вечером, а потому пишу вам,
надеясь на понимание, а в конечном счете и прощение.
Так уж случилось в моей жизни, что я издавна испытывал интерес к вашей
жене как к особе поистине незаурядной. Поначалу мой интерес сводился лишь к
уважению ее личности, но потом, с течением времени, в особенности с момента
вашего семейного разлада, я стал испытывать к Елене влечение другого рода.
Не буду распространяться, каким образом ко мне пришло понимание, что я люблю
вашу жену, но сегодня я доподлинно знаю, что это так.
Ваша самовлюбленность, словно шоры, застила вам глаза на события,
происходящие вокруг. Ваша жена - гений. Все это время она писала
Чанчжоэйские летописи, самоотверженно трудясь, отключившись от внешнего
мира. Вы, как человек достаточно тонкий, чувствовали, что Елена творит
великое, но не могли внутренне справиться с некоторой завистью по отношению
к ее таланту.
В те дни, когда вы отсутствовали, я навещал Елену, поддерживая ее
организм насильственным питанием. Неужели вы действительно думали, что
человеческий организм может столь долгое время обходиться без пищи?!
При моих посещениях ваша жена часто приходила в себя, и со временем между
нами установились доверительные отношения. Елена сама расшифровывала для
меня свои записи, отсекая тысячи бессмысленных страниц, за которыми она
пыталась укрыть истинный смысл рукописи.
Не буду долго распространяться о том, как в конечном итоге мы пришли к
решению, что остаток жизни проведем вместе. Самое главное, что мы пришли к
согласию, а потому сегодняшним вечером покидаем Чанчжоэ навсегда.
Прошу простить меня еще раз за то, что высказал это все в письменной
форме, но другого выхода у меня не было, так как вы были не в форме.
Клятвенно обещаю вам, что смогу уберечь Елену.
Ваш доктор Струве.
Р.S. Я знаю, что убийцей подростков был г-н Теплый, учитель Интерната для
детей-сирот имени Графа Оплаксина, погибшего в боях за собственную совесть.
Для такого вывода у меня есть веские основания. Подозреваю, что и вы это
знаете. Пока не понимаю, что заставило вас сокрыть столь важные для
следствия факты! Полагаю, что не соучастие, а заблуждения слабого человека,
А потому вас от собственного сердца прощаю. Уверяю, что преступник понесет
заслуженное наказание".
Франсуаз Коти положила письмо на стол и уселась в кресло. Прерывая
драматическую паузу, она спросила:
- Вы хоть знаете, что куры улетели?
- Нет... Что значит улетели?
- Народ не смог смириться с перьевыми придатками и решил извести весь
куриный род. А они, спасаясь бегством, улетели. Сейчас в городе не осталось
ни одной курицы! Слышите, какая тишина!
Генрих Иванович с подавленным видом сидел на стуле. Полотенце сползло с
его бедер, обнажая мускулистый живот.
- Мне вас жаль! - искренне сказала Коти. - Так бывает, когда все
наваливается разом!
- Я совершенно запутался, - обреченно вздохнул полковник. - Мне из всего
этого не выбраться.
- Вы ее любили?
- Она всегда чем-то меня притягивала. За долгие годы совместной жизни я
так и не понял чем... Да-да, я ее любил! - страстно произнес Генрих
Иванович.
- Вы говорите так, потому что она от вас сбежала! - улыбнулась девушка. -
Не уйди она от вас, вы бы ее, может быть, завтра убили от ненависти.
Зарезали бы или задушили!
- Почему вы так решили? - вздрогнул Шаллер, вспоминая свою безуспешную
попытку проткнуть спину Елены спицей.
- Есть в ваших глазах что-то такое... И потом, мне кажется, что вы ее
вовсе не любили. Просто вас терзала мысль, что в вашей жене, возможно, есть
большой талант, больший, нежели в вас. Доктор Струве прав". Это - ревность,
иногда напоминающая любовь... Вы меня понимаете?
- Зачем вы пришли?
- Попрощаться.
- Вы уезжаете?
- Да. Сегодня вечером.
- Надолго?
- Скорее всего, я больше не вернусь в Чанчжоэ.
Я одна, а в мире есть столько мест, которые стоит посмотреть!
- Возможно, вы и правы... Вам действительно кажется, что я изо всего
этого выпутаюсь?
- Муха не бьется в паутине вечно. Она либо выпутывается из нее, либо
погибает.
- Веселенькая перспектива!
- Ну что ж, Генрих Иванович, - девушка встала из кресла и оправила
платье. - Прощайте! И знайте, что вы были мне милее, чем все мужчины этого
города!
Постарайтесь поскорее прийти в себя и ни о чем не жалейте! Каждая минута
нова, и с каждой новой минутой в нас родится новый человек!.. Прощайте, мой
милый Шаллер!
Франсуаз Коти обняла полковника, ласково провела ноготками по его
обнаженному животу и поцеловала в подбородок.
- Ах, Франсуаз! - растрогался Генрих Иванович. - Вы - единственная, кто
меня понимает! Не уезжайте! Прошу вас! Я люблю вас! Дорогая!..
Он крепко обнял ее за талию, прижался лицом к груди и по-детски, громко
вздохнул.
- Ну вот, - с сожалением произнесла девушка. - Две минуты назад вы с
пылкостью говорили, что любите сбежавшую от вас жену! А сейчас так же пылко
говорите, что любите меня!
Генрих Иванович попытался было что-то ответить, но Коти встряхнула
волосами и закрыла ему рот ладонью.
- Вы не любите меня. Просто вам нужно было немножко нежности, и я вам ее
дала.
И не спорьте! Это так на самом деле!.. А теперь прощайте!.. Хотите, чтобы
я вам написала?
- Конечно!
- Я вам напишу... И передавайте привет вашему мальчишке!
- Какому?
- Который за нами подглядывал. Помните?
