ли расклеены по волисполкомам короткие извещения, подписанные самим Ан-
тоном. Извещалось полное прощение всем мужикам, преступившим по недомыс-
лию закон и совесть, буде явятся они к Антону начиная с 12-го сего мая.
О дезертирах и барсуках не кинуто было ни одного, хоть крохотного, хоть
сколько-нибудь намекающего на прощенье, слова.
На дуплистой березе, возле самых барсуковских землянок, было обнару-
жено Юдой точно такое же объявление, только слова в нем стояли какие-то
смутные, скользкие: "...смотря по вине". Меньше чем через час об этом
знали уже все, а через два часа был созван в Семеновой зимнице совет для
обсужденья плана действий. Когда расселись верховоды по темноте, - а
большая часть толпилась снаружи, за открытой дверью, - уже вторично, при
свете спички, зажженной Жибандой, прочел вслух Семен Антоново посланье.
И, не давая времени барсукам впадать во вредные раздумья, тут же стал
говорить. Первые его слова были встречены дружным ворчаньем, потом слу-
шали внимательней. А Семен говорил в тот раз складно и сильно как никог-
да, всего себя вливая в горячие, искренние слова. Лицо его стало как-то
сердито и внушительно в черной оправе бороды. Невдалеке стояла Настя, и,
чувствуя ее побуждающий взор на себе, еле поспевал Семен за вихрем своих
мыслей.
- ... слыхивано, что и в соседних губерниях завирушки вышли. Уж и
пушки будто бы... Там вплотную сошлись. Уж я и наказывал проезжим, чтоб
звали их, всех барсуков, хоть со всего света, к нам, на объединенье. Мы,
как съединимся, так и вдарим с сорока концов. Коли каждый по камню бро-
сит, и то гора выйдет. А нам на Антонову милость итти не след. Ишь, су-
дом застращал! А какой нам с тобой, к примеру, Евграф Петрович Подпря-
тов, суд? И тебе тоже, Кирилл, и тебе, Лаврен! Не сами ли вы солому тас-
кали под исполкомские-то стены? А не ты ль, Гарасим, Мурукова вверх по-
дымал и оземь брякал?! Наш суд - пуля, страшный суд!.. Что ж ты, Гара-
сим, вертишься? Ты в меня, Гарасим, соколом гляди! Не гоже коноводу Га-
расиму воробьишка представлять из себя... И на тебя уж готова пуля, ле-
жит в Антоновом кармане! Ужли ж так застращены, что и до кустов добежать
не впору будет? Да еще и кто он есть, Антон!
- Значит власть настоящую имеет, коли прощенье сулит! - глухо, но
слышно вставил рассудительный Попузинец. - Какая ты власть! - осмелев от
одобрительного молчанья остальных, поднял он голос. - Ты наш, свой, мы
тебе и повиноваться не можем! А он, эвона, пахать велит...
- Это девствительно... Ничего я яровых в сей год не запахал, - раз-
думчиво сказал бородач из двадцать третьей.
- Сказано... наделов будут лишать, - прибавил приятель бородача, ко-
выряя в затылке.
- Так разве ихняя только власть прощает? - наступал, озлобляясь, Се-
мен. - Вот, погодите, придет подкрепленье, скинем ихнюю руку, так и мы
прощать будем. Этак-то легко прощать, если кнут в руке держать...
- Не затем воюем, чтоб прощать, - сердито вставил Гарасим.
- Это уж девствительно. Прощенье только людей портит, - добавил боро-
дач из двадцать третьей.
Настроенье решительно изменялось в сторону твердой обороны до самой
той поры, пока не объявится подкрепленье. - Мишка, закуривая, зажег
спичку, а Семен скоса взглянул на Настю, и вся сила, отхлынувшая-было,
вновь прилила к нему, как полая вода, ломающая плотины. Настя сидела в
углу с полуоткрытыми глазами, а рукой делала движенья, точно гладила ко-
го-то, стоящего перед ней. - Он говорил теперь еще безжалостней, как бы
в исступленьи, точно пинал и ворочал гору, возлегшую на его пути. Уже не
слышалось возражений. Задеты были мужиковские сердца, заговорила кровь,
сама земля. Гарасим потерянно теребил поясок рубахи. Юда грыз ноготь и
умным выжидающим взглядом мерил соотношение смутного, белевшего в потем-
ках Семенова лица с Настей, еле приметно раскачивавшейся в такт Семено-
вым словам. Бородач из двадцать третьей, с напряжением выпятивший грудь,
выглядел как на исповеди: просветленный, виноватый, необычный. Приятель
его, верный подголосок бородача, потряхивал головой, жалко плакал, чесал
затылок, оглядывался по сторонам и подтягивал вверх штаны, - все это ра-
зом.
- Это уж девствительно! - и, хныкая этим словом, занятым в долг у
приятеля, толкал соседа в бок.
Какой-то, не особого роста, высунул из толпы кулак и перекричал Семе-
на: "до конца биться... Круши, вали!". Тут-то, снаружи же раздался вдруг
гул голосов. Задние из толпившихся за землянкой куда-то побежали. Кто-то
удивленно свистнул, кто-то упал, и над ним засмеялись, кто-то выстрелил,
- суматоха и замешательство усилились.
- Тинтиль-винтиль, а ведь это за нами, братцы, пришли! - вслух дога-
дался Стафеев.
- Узнай поди, - дрогнувшим голосом, потому что оборвался на полусло-
ве, велел Семен.
Но Жибанда не успел сделать и трех шагов по тесноте, - Петька Ад,
длиннорукий и усердный, с искаженным лицом, остановился перед Семеном.
- Ты что?.. - Семен отвел рукою от себя Настю, протеснившуюся к нему.
Петька Ад глубоко вздохнул, высунул язык и снова спрятал его, еще бо-
ле ширил круглые глаза, а говорить не мог.
- Ой... бег со всех сил, дух заперло... - махом выдохнул он и опять
побаловался языком. - Как я разводящий ноне... подхожу к дуплу...
- Там кто часовой?
- Тешка... А он уж и стрелять нацелился!
- Да говори толком, чорт! - озлился Семен.
- Счас, счас, вот только дух переведу. Комиссар пришел! - крикнул
Петька и бессильно присел тут же на пол.
Семен не успел переспросить. Снаружи раздались крики: "ведут, ведут".
- А?.. А? Кого ведут? - всполошился приятель бородача и заметался
между барсуками.
- Чорта, папаша, поймали. Чорт по малину пошел, его тута и сграбаста-
ли! - зло и спокойно ответил Юда и похрюкал по свиному.
- Так какая ж малина ноне? Ведь не пора ей, друг! - поверил чистосер-
дечно приятель бородача.
- Огня, огня... - покричал кто-то.
Бегунов зажег-было светильник, но его тотчас же опрокинули, и снова
стояли потемки. В дверь вводили пойманного на поле.
- Огонька-а бы! - жалобно прокричал тот же голос.
Мишка чиркнул спичкой и поднял высоко над головой. Толстые, короткие,
уродливые тени испуганно заметались по стенам. Но спичка потухла и снова
на стены нахлынула тень. Кто-то зажег лучину и осветил неизвестного гос-
тя.
- Это ты сейчас и пришел?.. - едко спросил Семен у стоявшего перед
ним Половинкина. Он узнал его сразу, хотя от прежнего Воровского продко-
миссара оставалось только несколько неуловимых черт.
- Семен Барсук, это ты? - спросил Половинкин в упор и громко.
- Я, ну! - чему-то смутился Семен.
- Тебе письмо от брата! - и протягивал на разжатой ладони записку,
смятую чуть не в шарик. Лучина потухла, но при ее последней вспышке уже
различил Семен насмешку на Половинкинских усах.
Общее недоумение охватило всех: еще не совсем забыт был Брыкин. Сам
Семен ощутил странное волненье, сходное с тем, какое испытал в давней
юности при встрече с Павлом. Семен взял записку и стиснул ее в кулаке.
Никто не видал из-за темноты ту жалкую улыбку, которая набежала при этом
на Семеново лицо. Опять зажгли лучину. Все молчали, глядели в Семена
ждущими, выспрашивающими глазами. Юда, надув щеки, ловко сыграл на гу-
бах, и все поняли, что хотел сказать этим Юда.
- Ну, я пойду, - сказал Половинкин, вопросительно окидывая Семена, и
почти повернулся уходить. - А может, убивать будете?.. - вдруг нереши-
тельно повернулся он.
- Мы тебя на сей раз не тронем, один ты... - тихо отвечал Семен и
знал, что барсуки его слушают так внимательно, как никогда. - Ступай,
пожалуй.
- Может, глаза завяжете? - уже с нескрываемой насмешкой спросил Поло-
винкин.
- Нет, так ступай... - сказал Семен, чувствуя, что приступает к горлу
гнев: - Брыкина, дружка твоего, мы прикончили... слышал? - ударил он
словом.
- Повесили, что ли?
- Не-ет, просто так... из ружья! - сказал Жибанда, в развалку подходя
со стороны.
- Напрасно... - холодно откликнулся Половинкин. - Не стоило на такого
пули тратить. На сук бы - и все.
- Может, к дружку своему хочешь? Места хватит там! - и Мишка, играя,
больно шлепнул Половинкина по спине.
- Да уж что! Под землей места просторные, - охотно согласился Поло-
винкин, словно не было ему больно от Мишкина шлепка. - Ну, я пошел...
меня там подвода ждет! - И пошел из темноты землянки на растворенную
дверь.
Барсуки расступались перед ним - негодующие, недоуменные, путающиеся
в подозрительных соображениях, уже озлобленные, но безмолвствующие. Они
ждали от Семена приказания... но Половинкин уже уходил, ушел, а Семен
все кусал губы, мял в руках непрочитанную записку, трогал щеки себе,
прислушиваясь к чему-то, делал тысячи почти незаметных движений, которы-
ми выдавал свою растерянность.
... Ночью в сторожевую землянку пришел Жибанда. Полуодетая Настя си-
дела у стола, без сна. Она с вопросом подняла глаза на Мишку и движеньем
головы закинула волосы назад.
- Ты не спишь? - сказал, оглядывая землянку, Мишка. - Что же дверь-то
у тебя незаперта стоит? Я поговорить с тобой пришел... Не прогонишь?
- Дверь?.. Гостя жду, - сухо ответила та и, вытянув полуголые руки
поперек стола, зевнула. - Длинное будешь говорить?
Мишка глядел ей куда-то в шею.
- А это правда, злая ты! - раздельно и сипло произнес он и подошел
ближе. - Красивая, а злая... Ты не бойся, я с тобой в последний раз го-
ворить буду. Ты уж выслушай, а там как знаешь...
- Бежать, что ли, хочешь? - тихо посмеялась Настя и потянулась,
сильно выдаваясь грудью вперед.
- Ах, злая-злая... - качал Жибанда головой и не сводил глаз с голой
Настиной шеи. - Что это ты, так и сидишь все? Злость копишь?
- Говорю тебе, гостя жду... - и подняла распрямленные брови с доса-
дой, что таким непонятливым стал Мишка. - Ну, садись, чего ж стоять!
Рассказывай, куда же ты побежишь?.. Сам к себе в карман спрячешься?
Мишка сильно вздохнул и уже вытаращил-было глаза, но поборол минутную
свою вспышку, - покряхтел и сильно пригладил правый ус.
- Ты не смейся, не собака... Смотри, зашибить тебя могу. Раз я тебя
люблю, значит и власть над тобой имею!
- Откуда ж твоя власть? - кусала губы Настя. - Спас ты меня... так
ведь я тебе заплатила! - она встала, взяла с гвоздя кожан, накинула на
плечи и снова села.
- Зачем ты маешь меня, Настька, так? Я к тебе не без дела пришел!..
Пришел сказать, что полный каюк нам. У мужиков не спокойно, Юда там... -
Мишка, точно отчаявшись, скривил губы и погладил усы. - А вот в соседней
губернии и вправду, говорят, начинается. Вот я и говорю тебе, что мне
сердце велит! Лето мы с тобой в лесах перекочуем, а потом сызнова
гульнем. А здесь нашей свечке неделя сроку всего, а там потухнет. - Миш-
ка стал говорить тише. - Семен из упрямства не пойдет! Он ровно безумный
какой-то теперь... разъела его нужда эта, подкрепленье, подкрепленье!
Расея! - сипло захохотал он, а руки держал в боки. - Расея! словно Ра-
сея-то за морем, гора такая... А мы и есть Расея! Я - Расея! - сердито с
раздутыми ноздрями ткнул себя Мишка в грудь. - И откуда он слова-то та-
кие выковыривает, дурак... - Он оглянулся на дверь.
- Ничего, это ветер, - предупредила Настя. - Ты говори, говории... Я
его сейчас жду... Вот до его прихода и говори!..
Мишка раскачивался на табуретке, как бы томимый жаждой и страстью,
глядел на голые руки и тяжело опускал взор.
- ... себя обманывает и нас всех в яму ведет. Он тебя не любит. У не-
го свое есть! А ты ему заместо вина, ты пьяная... ты как отрава пьяная,
как вино! Ишь, как ноздря-то ходит, ишь! Ходи, ходи, бубни-козыри!.. -
словно в смертном недуге выкрикивал Мишка. - А ты мне всякая мила. Ну,
что ж, и Дунька во мне другого голубила... и ты меня чужими словами тра-
