Проект между тем переживал один тяжелейший кризис за другим. Я
ответственен за них постольку, поскольку) уступив Тотелю и Латтону,
разрешил улучшать историю на широком фронте, то есть не в отдельных местах
и моментах, но на всем ее пространстве. Такая стратегия, называемая
интегральной, привела к затемнению картины событий; чтобы овладеть
ситуацией, я разместил в каждом столетии группы наблюдателей, а Латтону
поручил создать тайную хроницию для борьбы с временным хулиганством.
Это хулиганство, которое не привиделось бы мне и в кошмарном сне,
стало причиной пресловутой "метельной аферы". Она была делом кучки
распоясавшихся юнцов, среди которых, увы, попадались наши курьеры,
лаборанты, секретарши и прочий вспомогательный персонал. Множество
средневековых побасенок о сношениях с дьяволом, об инкубах и суккубах, о
шабашах ведьм, о злых чарах колдуний, искушениях святых и т.д. возникло
под влиянием "дикого" хронотуризма, излюбленного занятия молодежи,
лишенной моральных устоев. Индивидуальный хроноцикл представляет собой
трубу с небольшим седлом и выхлопной воронкой, так что нетрудно принять
его за метлу, тем более при недостаточном освещении. Юные срамницы
вылетали на прогулки, преимущественно ночные, и пугали раннесредневековых
селян, носясь над их головами на бреющем полете; к тому же у них хватало
бесстыдства отправляться в XII или XIII век в полном дезабилье (топлесс).
Неудивительно, что за неимением лучших определений в них видели голых
ведьм верхом на метлах. По странному стечению обстоятельств в
расследовании аферы и отыскании виновных мне помог И.Босх, уже пребывавший
в ссылке: он не терял присутствия духа при виде простого времяги и как
живых изобразил в своем "адском" цикле отнюдь не чертей, а десятки
нелегальных хроноциклистов. Это далось ему тем легче, что многих он знал
лично.
Прикинув общее количество жертв хронолиганских выходок, я сослал
безобразников на семьсот лет назад, в XX век ("молодежные бунтари"). Между
тем фронт работ расширился на сорок столетий с лишним; Н.Беттерпарт,
главный руководитель МОЙРЫ, заявил, что ситуация выходит из-под контроля,
и потребовал подкреплений в виде аварийных бригад хроношютистов. Мы
привлекли множество новых сотрудников, которых немедленно посылали туда,
откуда поступали сигналы тревоги, хотя сплошь и рядом это были почти
необученные кадры. Их концентрация в нескольких столетиях стала причиной
серьезных инцидентов наподобие переселения народов. И как ни пытались мы
замаскировать выброс каждого такого десанта, все же в XX веке (примерно в
его середине) начались толки о "летающих тарелках", поскольку циркуляция
слухов облегчалась возникшими к тому времени средствами массовой
информации.
Но это был сущий пустяк по сравнению с новой аферой, виновником, а
затем и главным героем которой оказался сам шеф МОЙРЫ. В хроношифровках
сообщалось, что его люди не столько следят за ходом исправления истории,
сколько сами включаются в исторический процесс, а вдобавок, игнорируя
директивы Латтона и Тотеля, проводят собственную темпоральную политику;
особенно в этом усердствует сам Беттерпарт. Не дожидаясь снятия с
должности, он испарился, то есть бежал, в XVIII век, где мог рассчитывать
на своих хроницейских, и не успел я оглянуться, как он уже был императором
Франции. Столь гнусный поступок требовал сурового наказания; Латтон
предложил бросить резервную бригаду на Версаль в 1807 году, но этот план
был неприемлем, такое вторжение вызвало бы неслыханные пертурбации во всей
позднейшей истории - человечество поняло бы, что находится под опекой.
Более смышленый Тотель разработал план "естественного", то есть
криптохронного, наказания Наполеона; началось сколачивание
антинаполеоновской коалиции, военные походы и прочее; увы, шеф МОЙРЫ сразу
почуял, в чем дело, и перешел в наступление первым. Недаром он был
профессиональным стратегом и теорию знал в совершенстве; он по очереди
разбил всех врагов, которых напускал на него Тотель. Одно время казалось,
что в России ему крышка, но и оттуда он как-то выкарабкался, а между тем
пол-Европы обратилось в руины и пепелище. Наконец, отодвинув в сторонку
своих подчиненных-историотворцев, я сам разделался с Наполеоном. Впрочем,
мне ли этим хвастаться!
С Эльбы Наполеон бежал потому, что я не успел позаботиться о более
подходящем месте ссылки, заваленный множеством дел. Отныне виновные в
служебных проступках, не ожидая дисциплинарных последствий, сами бежали в
глубокое прошлое, провозя контрабандой средства для приобретения славы или
ореола небывалого могущества (отсюда взялись алхимики, Калиостро, Симон-
маг и десятки иных). До меня доходили слухи, проверить которые я не мог:
например, будто бы Атлантида затоплена вовсе не в результате рикошета во
время операции СОТВОРЕНИЕ, а по приказу д-ра Болоньи, умышленно, дабы
помешать мне дознаться, что он там натворил. Словом, все валилось у меня
из рук. Я уже не верил в успех и, что еще хуже, стал подозрителен. Поди
разбери, где тут следствие оптимизации или, напротив, ее прекращения, а
где - злостное самоуправство хроницейских, надзирающих за данным
столетием.
Я решил приняться за дело с другого конца. Взял "Всеобщую историю" в
двенадцати томах и начал ее изучать; наткнувшись на что-нибудь
подозрительное, тут же высылал мобильную инспекцию. Так, скажем, было с
кардиналом Ришелье; наведя справки в МОЙРЕ и убедившись, что это не наш
агент, я велел Латтону послать туда толкового ревизора. Эту миссию он
поручил некоему Райхплацу; что-то насторожило меня: я заглянул в словарь и
остолбенел, убедившись, что Richelieu и Reichplatz значит одно и то же, а
именно "богатое место". Но было поздно: Райхплац к тому времени втерся в
высшие придворные сферы и стал серым кардиналом Людовика XIII. Я не тронул
его; после наполеоновских войн я уже знал,) чем кончаются такие попытки.
Тем временем назревала очередная проблема. Некоторые столетия просто
кишели ссыльными; хрониция не могла уследить за всеми, кто мне назло
распускал слухи, насаждал суеверия, а то и прямо пытался подкупить
ревизоров. Тогда я начал отправлять всех, кто чем-нибудь проштрафился, в
одно время и одно место, а именное Древнюю Грецию. В результате именно там
раньше всего развилась высокая культура; скажем, в Афинах оказалось больше
философов, чем во всей остальной Европе. Это было уже после высылки
Латтона и Тотеля, которые злоупотребили моим доверием. Латтон, один из
самых твердолобых радикалов, саботировал мои указания и проводит
собственную политику (ее изложение содержится в его "Государстве"), крайне
антидемократическую, мало того притеснительную: взять хотя бы порядки в
Срединное Империи, в Римской империи германской нации, а также кастовый
строй в Индии. Даже то, что с 1868 года японцы верят в божественность
микадо, - дело его рук. Но не поручусь, что именно он просватал некую
Шикльгрубер, чтобы родился тот самый ребенок, который спалил пол-Европы.
Это я слышал от Тотеля, а он Латтона недолюбливал.
Когда Латтон организовал государство ацтеков, Тотель послал туда
испанцев. Получив в последний момент донесение МОЙРЫ, я велел задержать
экспедицию Колумба, а в Южной Америке тем временем развести лошадей:
кавалерия Кортеса не устояла бы перед конницей индейцев. Но смежники
подвели, лошади сдохли еще в четвертичный период, когда никакими индейцами
и не пахло, и боевые повозки остались без конной тяги, хотя колеса были
доставлены вовремя; что же касается Колумба, то у него в 1492 году дело
выгорело, потому что он подмазал кого следовало. Вот так выглядела
пресловутая оптимизация. Мне вменяли в вину даже то, что я направил в
Грецию Г.С.Тотеля и П.Латтона, как будто там без них не хватало философов.
Клевета! Из чистого человеколюбия я разрешил им самим выбрать время и
место ссылки. Правда, Платона я поселил не совсем там, куда он просился, а
в Сиракузах; я знал; что здесь, посреди непрерывных войн, он не сможет
осуществить свою излюбленную идейку о "государстве философов". Гарри С.
Тотель, как известно, стал наставником юного Александра Македонского и
допустил чудовищные по своим последствиям упущения, поскольку был просто
помешан на составлении энциклопедий, построении классификаций и разработке
общей методологии Теории Совершенного Проекта. Между тем у него за спиной
творились жуткие вещи: главный бухгалтер сбежал накануне ревизии, потом,
сговорившись со знакомым аквалангистом, выловил золото Монтесумы,
затопленное в канале во время бегства отряда Кортеса, и в 1922 году они на
пару пустились в биржевую игру; краденое не впрок, и дело кончилось
знаменитым биржевым крахом 1929 года. Не думаю, будто я был несправедлив к
Аристотелю, - кому как не мне обязан он славой, которой никак не
заслуживал за массу проколов в Проекте? Еще говорили, будто под видом
ссылок и ротации персонала я развел кумовщину и кадровую чехарду и всегда
был готов подыскать для старых дружков теплое местечко в каком угодно
столетии. Словом, на меня вешали всех собак, всякое лыко ставили мне в
строку.
Не буду вдаваться в детали и умолчу о намеках на мою особу, которых
полно у Платона и Аристотеля. Они, понятно, не питали ко мне благодарности
за ссылку, но я оставлял без внимания чей бы то ни было ропот, коль скоро
решалась судьба человечества. Другое дело - Греция; ее упадок я пережил
тяжело. Неправда, будто я сам вызвал его массовым производством философов;
все дело в том, что Латтон протежировал эллинам из-за Спарты, мечтая
устроить ее на манер своей заветной утопии, а так как после его увольнения
никто спартанцам не помогал, те не устояли перед иноземным нашествием. Но
что я мог сделать? Локальный протекционизм исключался, ведь мы обязаны
были окружить заботой все человечество; а между тем проблема ссылок
расстраивала самые грандиозные планы. В будущее я никого сослать не мог -
там за этим следили; провинившиеся все как один рвались на Лазурный берег,
и мне приходилось уступать. Множество лиц с высшим образованием
сконцентрировалось в Средиземноморском бассейне, и именно там начался
подъем западной цивилизации, а потом и культуры.
Что до Спинозы, то он, не спорю, был безусловно порядочный человек,
однако по недосмотру допустил крестовые походы. Спиноза занял вакансию
после Латтона. Хотя сам он обладал кристально чистым характером, однако,
ввиду феноменальной рассеянности, подмахивал бумаги не глядя и предоставил
неограниченные полномочия) Левенгерцу (Львиному Сердцу). Кто-то там в XIII
веке набедокурил, начались поиски виновного, Левенгерц бросал туда тайных
агентов целыми хронобусами, и разыскиваемый - не помню, кто именно, -
спровоцировал крестовые походы, чтобы затеряться в возникшей неразберихе.
Я не знал, как быть со Спинозой - Греция уже трещала по швам от подобных
мыслителей, - и сначала велел гонять его взад-вперед через все столетия с
сорокавековой амплитудой; отсюда возникла легенда о Вечном жиде. Но при
всяком прохождении через наше время он донимал меня жалобами; в конце
концов я направил его в Амстердам - он любил мастерить, а там мог заняться
шлифовкой алмазов.
Меня часто спрашивали, почему никто из ссыльных не признался, откуда
он прибыл. Поглядел бы я тогда на него! Такой правдолюбец мигом очутился
бы в желтом доме. Разве не сочли бы до XX века сумасшедшим человека,
утверждающего, что из обычной воды можно сделать бомбу, способную разнести
весь мир на куски? А ведь вплоть до XXIII века хронавигация была
