сработанного "оптимизатора". Невзирая ни на чье заступничество, я выгнал
Плетцлиха с работы, а когда его застали ночью в хроноратории (мучаясь
угрызениями совести, он хотел - вы только представьте себе! - "поправить"
содеянное), я потребовал для него в качестве меры наказания полного
изъятия из времени.
В конце концов, уступив нашептываниям Розенбайсера (о чем теперь
сожалею), я взял на вакантное место инженера Диндалла. Я не догадывался,
что это свояк профессора. Последствия кумовства, в насаждении которого я
невольно участвовал, не заставили себя ждать. Диндалл был изобретателем
ТОРМОЗа (Торсионно-Молекулярного Замедлителя), впоследствии
усовершенствованного хроноинженером Филлоном. Они рассуждали так:
поскольку при хроноклазмах высвобождается чудовищная, гигахронная энергия,
лучше превратить ее в чистое излучение, нежели допустить образование
взрывной волны (вроде той, что выжгла Марс). Эта недоработанная идея
(благие намерения не в счет!) стоила мне многих огорчений. ТОРМОЗ и в
самом деле преобразовывал кинетическую энергию в радиационную, но какой в
этом смысл, если от этого излучения в самый разгар мезозоя начисто вымерли
все звероящеры и Бог знает сколько еще других видов?!
Филлон утверждал, что в этом не было ничего плохого, поскольку
благодаря ему на опустевшую сцену эволюционного процесса вышли
млекопитающие, от которых произошел человек. Как будто это было
предрешено! Устроив звероцид, нас лишили свободы антропогенетического
маневра, да еще требовали за это похвал! Диндалл сделал вид, будто
сожалеет о случившемся, и даже выступил с самокритикой; но то, что он
будто бы добровольно подал в отставку, - неправда. На самом деле это я
заявил Розенбайсеру, что, пока его свояк остается в Проекте, ноги моей не
будет в дирекции.
После серии неудач я собрал весь коллектив и предупредил, что отныне
буду вынужден прибегнуть к драконовским мерам против всех, кто нарушает
безопасность прошлого, и что виновный уже не отделается потерей
насиженного местечка! Говорят, что аварии вполне извинительны и даже
неизбежны при освоении столь беспрецедентной технологии: в свое время, на
заре космонавтики, сколько ракет разлетелось в куски! Однако эта мерка
неприложима к нашей деятельности, разворачивающейся во времени и потому
несравненно более опасной.
Ученый совет отрекомендовал мне нового времяведа, профессора Л.Нардо
Д'Авинчи. Перед началом очередного эксперимента я предупредил его и
Бошковича, то никакие силы не склонят меня к снисходительности в случае
серьезных инцидентов, вызванных халатностью. Я показал им докладные
записки, представленные Ученому совету за моей спиной Бесшабашным,
Филлоном и Диндаллом; записки, полные противоречий. Авторы то ссылались на
объективные трудности, то пытались представить последствия своих ошибок
как заслуги. Я предупредил их, что ошибаются те, кто считают меня
профаном: знания четырех правил арифметики вполне достаточно для подсчета
количества солнечной материи, изведенной без пользы. Взять хотя бы любую
урановую планету - свалка отбросов, аммиачная клоака, непригодная для
использования... На Марсе и Венере я тоже поставил крест и дал "добро"
последней попытке исправления Солнечной системы. Программа предусматривала
переделку Луны в оазис для притомившихся космонавтов будущего, а заодно -
в пересадочную станцию на пути к Афине.
Вы не знаете, что такое Афина? Ничуть этому не удивляюсь.
Усовершенствованием этой планеты занималась бригада Гештирнера, Старшита и
Астрояни. Проект еще не видывал таких неумех. Подвел ТУМАН (Телехронная
Установка Мюонного Автоматического Наведения), лопнул ЗАДОК (Запасной
Диссипатор Острых Коллизий), и в результате Афина, до тех пор кружившая по
орбите между Землей и Марсом, разлетелась вдребезги - на девяносто тысяч
осколков, из которых образовался так называемый Пояс Астероидов. Что
касается Луны, то господа оптимизаторы буквально изуродовали ее
поверхность. И как она еще не раскололась совсем! Так возникла известная
головоломка для астрономов XIX и XX веков, которые никак не могли понять,
откуда такое обилие кратеров, и придумали на этот счет две теории -
вулканическую и метеоритную.
Смешные потуги! Автором мнимых вулканических кратеров является
хроноинженер Гештирнер, ответственный за ЗАДОК, а создателем "метеоритных"
кратеров - Астрояни, который прицелился в Афину три миллиарда лет назад и
пустил ее в распыл; при этом выброс хроноклазма, болтаясь в пространстве,
затормозил до предела осевое вращение Венеры и подбросил Марсу два
неестественных спутника с их дурацким движением против всех правил. И уж
чистым идиотизмом со стороны этого специалиста была переделка поверхности
Луны в форменный артиллерийский полигон, на который в течение миллиарда
лет сыпались обломки Афины. Один кусок хронотрактора, размазанного взрывом
по отрезку в 2950000000 лет, достиг доисторических времен, плюхнулся в
земной океан и продырявил его дно, попутно затопив Атлантиду. Узнав об
этом, я лично выгнал из Проекта виновников столь многоплановой катастрофы,
а что касается ответственных за операцию в целом, то к ним я применил
санкции в соответствии с моим вышеупомянутым решением. Апелляция к Ученому
совету нисколько не помогла им.
Профессора Д'Авинчи я сослал в XV век, а Бошковича в XVIII, чтобы они
не могли сойтись и плести интриги. Как известно, Леонардо да Винчи всю
жизнь пытался соорудить себе хронопед, но безуспешно. Так называемые
"геликоптеры" Леонардо и другие его машины, столь удивительные, что так и
остались не понятыми современниками, были плодами неудачных попыток удрать
из ссылки во времени.
Бошкович вел себя, можно сказать, рассудительнее. Это был человек
необыкновенно одаренный, с аналитическим складом ума - как-никак математик
по образованию. В XVIII веке он стал непризнанным мыслителем. Он пробовал
популяризовать идеи теоретической физики, но никто из современников не
понял ни слова в его трактатах. Чтобы смягчить горечь изгнания, я направил
его в Рагузу (Дубровник), так как в душе ему симпатизировал; однако я
считал необходимым сурово карать ответственных лиц, несмотря на все
возражения Ученого совета.
Итак, первая фаза Проекта кончилась полным провалом, и я наложил
безусловное вето на продолжение каких бы то ни было испытаний в рамках
программы ГЕНЕЗИС. И без того достаточно было загублено капиталовложений.
Колоссальные пустоши на спутниках Юпитера, сожженный дотла Марс, дважды
отравленная Венера, разрушенная Луна (так называемые масконы, концентрации
массы под лунной поверхностью, - на самом деле глубоко зарывшиеся в грунт
и вплавившиеся в лаву остатки головок ТУМАНа и ЗАДКа), перекошенная земная
ось, дыра в океанском дне и, как следствие этого, все расширяющаяся
трещина между Евразией и обеими Америками - таков не слишком утешительный
баланс предпринятых операций. И все же я запретил себе предаваться унынию
и предоставил арену для творческой оптимизации Историческому отделу.
Этот отдел, напомню, состоял из двух секторов: Человеческих дел (доц.
Гарри С.Тотель) и Нечеловеческих дел (инж.-телотворитель Годлей);
заведовал отделом профессор П.Латтон, который с самого начала насторожил
меня радикализмом и бескомпромиссностью своих взглядов. Поэтому я
предпочел по-прежнему не трогать истории как таковой; начать надлежало с
создания разумных особей, которые сами привели бы историю в цивилизованный
вид. Итак, я умерил энтузиазм Латтона и Тотеля (что было непросто - уж
больно им не терпелось заняться историоправством) и велел Годлею начать
Эволюцию Жизни на Земле. Чтобы избежать упреков в стеснении свободы
творчества, я предоставил проекту ГОПСА (HOPSA - Homo Perfectus Sapiens
(Человек разумный совершенный (лат.)) широкую автономию. Я лишь призвал
руководство проекта (О.Годлея, Г.Омера, И.Босха, В.Эйка) учиться на
ошибках Природы, которая испаскудила все живое и сама же забила всякой
дрянью наиболее перспективные пути, ведущие к Разуму; впрочем, винить за
это ее не приходится, ведь действовала она вслепую, бездумно. Мы же должны
работать по плану, не упуская из виду цели, то бишь ГОПСА. Временщики
обещали следовать моим указаниям, поручились за успех и приступили к
работе.
Дав им свободу действий, я уже не вмешивался и не контролировал их в
течение полутора миллиардов лет, но горы получаемых мной анонимок побудили
меня провести переучет. От увиденного волосы встали дыбом. Первые
четыреста миллионов лет они забавлялись, как дети, пуская в воду панцирных
рыбок и трилобитов; а потом, заметив, как мало времени осталось до конца
миллиардолетки, ударились в штурмовщину. Монтировали элементы ни в склад
ни в лад, одни диковиннее других; то выпускали горы мяса на четвереньках,
то одни лишь хвосты, то какую-то пыльцу; одних зверюг выкладывали
брусчаткой, другим втыкали куда попало рога, клыки, хоботы, щупальца. И до
того это выглядело уродливо, омерзительно, бестолково, что страшно было
смотреть: сплошной абстракционизм и формализм под флагом воинствующего
антиэстетизма.
Их самодовольство привело меня в бешенство, а они утверждали, что
времена прилизанных творений прошли, я, мол, ничего не смыслю, "не
чувствую формы" и т.д. Я промолчал; ах, если бы этим они ограничились! Да
где там! В этом избранном коллективе все норовили подложить друг другу
свинью. Никто и не думал о Человеке Разумном, а только о том, как бы
завалить проект товарища по работе; стоило кому-нибудь внедрить в Природу
свой образец, как сослуживцы уже мастерили монстра, спроектированного с
таким расчетом, чтобы загрызть и дискредитировать изделие конкурента. То,
что назвали "борьбой за существование", проистекало из зависти и
интриганства. Когти и клыки Эволюции - результат отношений, сложившихся в
секторе Нечеловеческих дел. Вместо сотрудничества я увидел дикое
разбазаривание средств и подсиживание сослуживцев, и больше всех радовался
тот, кому удавалось прихлопнуть дальнейшее развитие на линии, порученной
смежникам. Отсюда столько тупиковых ветвей на Древе Жизни. Что я говорю -
жизни; они устроили что-то среднее между паноптикумом и погостом. Не
освоив средства, выделенные на один образец, запускали в работу следующий;
бездарно растранжирили шансы двоякодышащих, а потом и членистоногих,
загубив их трахеями; век пара и электричества вовсе не наступил бы, если б
не я: они просто-напросто забыли о каменноугольном периоде, то есть о
посадке деревьев, из которых предстояло возникнуть углю для паровых машин.
Во время ревизии я буквально рвал на себе волосы: планета была усеяна
монстрами и кадаврами, причем особенно озоровал Босх. Когда я спросил его,
кому нужен этот Rhamphorhynchus (Подотряд птеродактилей (лат.)) с хвостом,
украденным у детского воздушного змея, и не стыдно ли ему за Proboscidea
(Хоботные (лат.)), и зачем на спине у ящериц шипы частоколом, он ответил,
что мне не понять творческой страсти. Тогда я потребовал показать, где в
таком случае намечено возникновение Разума; вопрос, конечно, был
риторическим - ведь они друг другу наглухо заколотили все обещавшие успех
направления. Я не навязывал им готовых решений, однако в самом начале
упомянул о птицах, в частности, об орлах; между тем они все летающее
снабдили крошечными головками, а все бегающее (например, страусов) довели
до полного кретинизма. Оставались лишь две возможности: либо изготовление
Человека Разумного из маргинальных отходов, либо так называемая пробивная
