пыль, но промелькнул в ней какой-то следок, было там что-то
такое... ближе, еще ближе...
Когда нос мой прижался к холодной поверхности, я сделал
резкий вдох.
Да! Гниль, гнильца... Еще раз, и... о, измена!
От него веяло смрадом, выдававшим неправедное
происхождение. Я нюхал, как пьяный, убийство, скрывавшееся за
изящной бледно-желтой элегантностью, кровавую дыру, с которой он
был сорван.
Я нюхнул еще раз: блеск, опрятность, белизна - все это
было обманом.
Какая мерзость! Я еще раз понюхал, с предвкушением, со
страхом, потом бросил его на стол и стал судорожно вытирать
губы, нос, пальцы краем купального халата, а меня уже снова к
нему тянуло.
Вошла без стука медсестра со старательно сложенной,
словно бы новой одеждой, и положила все на столик рядом с
черепом. Я поблагодарил ее. Она молча кивнула и вышла из
комнаты.
11
Одевался я в ванной, двери были полуоткрыты, и я мог
через короткий пустой коридорчик - двери комнаты тоже были
приоткрыты - все время видеть череп.
"Прелесть ты моя!" - подумал я. Часами я мог бы в него
всматриваться - такое это было блаженное омерзение, тревожащее и
волнующее, после всего того, что я пережил. Меня даже какой-то
испуг пронимал - не перед черепом, конечно, а перед самим собой,
поскольку что я, собственно, такого в нем отыскал?
Да, люблю обработанную со знанием дела кость. Но что же
так меня в нем привлекло, что я готов был смотреть и даже снова
нюхать со все большим омерзением, но не в силах от него
оторваться? Смерть того человека, у которого его отобрали? Но
это не имело ничего общего со сделанной из черепа безделушкой,
пресс-папье для бумаг, да, впрочем, мне вообще не было до этого
человека никакого дела. Во всяком случае, теперь я уже лучше
понимал, почему когда-то, очень давно, многие годы назад, вино
пили из черепов. Они придавали ему дополнительный вкус.
Я еще долго размышлял бы так, но вдруг услышал через
коридорчик скрип дверей докторского кабинета, ведущих в главный
коридор. Я прикрыл дверь в ванную, поспешно застегнул последнюю
пуговицу, осмотрел в зеркале лицо и выглянул, медленно,
нерешительно.
В комнате находились два человека в цветных пижамах.
Один из них, с неравномерно рыжими, словно бы крашеными и
местами вылезшими волосами, стоя ко мне спиной, читал, наклонив
голову, названия на корешках книг. Второй, коренастый, с
опухшими веками цвета крепко заваренного чая, сидел за столиком
с черепом и говорил:
- Брось. Оставь книги в покое. Ты ведь их знаешь уже
наизусть.
Я вошел в кабинет. Сидевший мельком глянул на меня. Шея у
него была белая и дряблая, не гармонирующая с лицом, смуглым и
явно многоопытным.
- Сыграем? - спросил он у меня, вытаскивая из кармана
свекольного цвета пижамы маленький стаканчик, из которого после
того, как была отвинчена крышка, на стол высыпались кости.
- Я не знаю, на что...- колебался я.
- Ну, как всегда, на звезды. Кто выиграет, тот называет.
Идет?
Он уже, гремя, помешивал кости.
Я ничего не сказал. Он выбросил их и сосчитал очки:
одиннадцать.
- Теперь вы, коллега.
Он подал мне стаканчик. Я встряхнул его и бросил кости -
выпали две двойки и четверка.
- Моя,- сказал он с удовлетворением.- Ну, тогда пусть
будет Маллинфлор. Ничуть не хуже, чем любая другая!
У него на этот раз выпало тринадцать.
- Хе, одного очка мне не хватило! - сказал он, криво
усмехнувшись. Я бросил кости, не тряся их. Две пятерки и
шестерка.
- Фью-ю,- протянул он.- Слушаем...
- Ну, не знаю...- пробормотал я.
- Смелее!
- Адмирадир...
- Высоко метите! Ладно, теперь я.
Он выбросил семь. Снова наступил мой черед. Выпали две
пятерки, третий кубик скатился со стола и полетел к ногам
другого человека, который, все также отвернувшись, продолжал
осматривать библиотеку.
- Что там, крематор? - спросил мой партнер, не двигаясь с
места.
- Шестерка,- бросил тот, едва ли глянув на пол.
- Счастливчик.
Сидевший показал плохо сохранившиеся зубы.
- Ну, пользуйтесь удачей!
- Звезда...- начал я.
- Э, нет! Второй раз шестнадцать! Так что - целое
созвездие!
- Созвездие? Созвездие Старичка Златоглазого! - вырвалось
у меня.
Мне показалось, что он пристально на меня посмотрел, а
веко его подрагивало, как мотылек. Тем временем второй
повернулся к нам и сказал:
- Уберите их! Доктор сейчас придет, все равно сыграть не
успеете.
Говорил он слегка заикаясь, лицом напоминал старую белку:
выступающие резцы, рыжие, словно кисточки, усики и бесцветные
глаза, окруженные глубокими морщинами. Приблизившись, он
обратился ко мне:
- Мы незнакомы. Разрешите? - Он подал мне руку.-
Семприак, старший крематор.
Я буркнул в ответ свое имя. Сидевший спросил:
- Ну, где же этот твой доктор?
Он все еще потряхивал стаканчиком с костями.
- Сейчас придет. А вы на амбулаторном лечении?
- Да,- сказал я.
- Мы тоже. Прямо с работы сюда, чтобы времени зря не
терять. Есть в этом определенное удобство, ничего не скажешь. У
вас случайно нет с собой зеркальца?
- Может, хватит? - вмешался сидевший.
Семприак не обратил на него внимания.
- Кажется, где-то было.
Я ощупал карманы и подал ему маленькое квадратное
зеркальце из полированного никеля, слегка подпорченное и
потемневшее от ношения. Он внимательно оглядел себя в нем, скаля
сгнившие зубы и корча гримасу за гримасой, словно стараясь
извлечь из лица то, что было в нем самым отвратительным.
- Гм,- наконец проговорил он с удовлетворением.- Почти
труп. Давно я уже так не старился! Физия - прямо хоть палачу
отдавай!
- Вы этим довольны? - с недоумением спросил я.
- Надо думать! Увидеть его не увижу, так хоть по крайней
мере...
- Кого вы не увидите?
- Ах, да, вы ведь не знаете. Брата. У меня есть брат-
близнец, он сейчас на миссии. Еще многие годы я его не увижу, а
уж насолил он мне, как только мог. Вот только в зеркальце я и
могу на его беду полюбоваться. Зуб времени, мой дорогой...
- Может, хватит? - повторил толстый уже с более явным
оттенком неудовольствия.
Я присмотрелся к ним более внимательно.
Худющий, с впалой грудью Семприак имел, однако, нечто
общее со свои плотным компаньоном. Они походили друг на друга
как разные, но в одинаковой мере изношенные платья. Оба
выглядели состарившимися за канцелярским столом служащими. То,
что в одном высохло и сморщилось, в другом обвисло складками.
Семприак - это было заметно,- старался держаться с изяществом:
то он отставленным мизинцем с длинным ногтем поглаживал ус, то
машинально поправлял воротничок, то его рука соскальзывала по
изборожденной морщинами шее. На нем была травянистая зеленая
пижама, шитая серебряной ниткой.
- Значит, вы на лечении? - попробовал он возобновить
прерванный разговор.- Надо же! Хе-хе, чего человек только не
делает ради собственного здоровья!
- Сыграем? - спросил себе под нос толстый.
- Фи! В кости? - Крематор хмыкнул в усы.- Примитив.
Придумай что-нибудь получше.
Кто-то заглянул в комнату через щель неприкрытой двери,
блеснул чей-то глаз, потом все исчезло.
- Это Баранн, конечно же. Вечно он не как все нормальные
люди,- буркнул игрок в кости.
Дверь отворилась. Вошел, шаркая ногами, высокий,
чрезвычайно худой, до болезненности, человек в полосатой пижаме.
На согнутой левой руке у него висела одежда. В правой он держал
пухлый портфель, из которого торчал термос. На лице его
выделялся, словно стилет, нос, прекрасно гармонировавший с таким
же острым кадыком. Бледные бесцветные слезившиеся глаза имели
отсутствующее, слегка ошеломленное выражение, странно
контрастировавшее с его живостью.
Прямо с порога он выкрикнул:
- Привет, коллеги! Доктор приплывет не скоро. Шеф его
вызвал, коллеги!
- А что у него? Приступ? - равнодушно осведомился
толстый.
- Что-то в этом роде. Опущение мысли, хе-хе! Вы бы тут со
скуки померли, его дожидаясь. Пойдемте, все готово, дорогуши!
- Баранн. Ну конечно. Пьянка. Снова пьянка,- недовольно
бурчал толстый, вставая со стула.
Крематор тронул ус.
- А мы там одни будем?
- Одни. Еще будет аспирантишка, хозяин хаты. Он
приглашает. Хе-хе, молодой, быстро отрубится. Так что - пушки к
бою! Идем.
Я переступил с ноги на ногу, желая стушеваться, уйти на
задний план, но пришедший глянул на меня своими слезящимися
глазами.
- Коллега? Новый? - быстро заговорил он срывающимся от
воодушевления голосом.- Нам будет весьма приятно! Впрыскивание,
хе-хе, малюсенькое возлияние! Очень просим вас с нами!
Я попытался было отказываться, но они нисколько меня не
слушали, взяли под руки и повели, и так, между свекольной и
фиолетовой пижамами, пытаясь возражать и обмениваясь шутками, я
вышел с ними в коридор, вернее коридорчик, еще более тесный от
того, что половина выходивших в него дверей была открыта,
загораживая дорогу. Толстый любитель игры в кости шел впереди,
нанося удары то направо, то налево. Двери захлопывались, а
производимый этим грохот разносился по всему этажу, аккомпанируя
нашему и без того весьма шумному шествию. Замок одной из дверей
не защелкнулся, и я увидел зал, почти битком набитый старыми
женщинами в валенках, платьях с длинными юбками и с платками на
головах. По ушам ударил исходивший оттуда сварливый говор,
сливавшийся в равномерный гул.
- А здесь что? - спросил я в изумлении.
Мы шли дальше.
- Это склады,- бросил шедший за мной крематор.- Там
хранилище теток. Туда!
Он ткнул меня в спину пальцем. Я ощутил грубый запах его
бриллиантина, смешанный с запахом чернил и мыла.
В шедшего впереди толстяка словно бы вселился новый дух.
Он уже не просто шел, а вышагивал, размахивая руками,
посвистывая, а перед последней дверью даже поправил на себе
пижаму, словно та была фраком, галантно кашлянул, после чего
отворил обе створки столь резким движением, что не удержал в
руках ручку двери.
- Милости прошу в сии скромные хоромы.
Некоторое время мы состязались в любезности, споря, кто
должен войти первым. Среди голых стен - лишь в ближайшем к двери
углу был огромный старомодный шкаф - стоял большой, овальный,
покрытый снежно-белой скатертью стол, сплошь заставленный
бутылками с блестящими крышечками и блюдами с едой.
Напротив, в глубине комнаты, у наваленных кучей складных
деревянных стульев, какие часто можно видеть в кафе под открытым
небом, суетился юноша с весьма буйной шевелюрой, тоже в пижаме:
он отбирал ужасно скрипевшие стулья, отбрасывая в сторону самые
шаткие.
Толстый тут же бросился помогать ему, а худой инициатор
этого необычного торжества по имени, как я не сразу запомнил,
Баранн со скрещенными на груди руками, словно полководец на
холме перед битвой, окинул взглядом все, чем был завален стол.
- Извините,- прозвучало сбоку от меня.
Я дал дорогу улыбавшемуся юноше, который под мышками и в
обеих руках нес бутылки вина. Избавившись от своей ноши, он
возвратился, чтобы представиться:
- Клаппершлаг.
Затем уважительно пожал мне руку.- Аспирант... со
вчерашнего дня,- добавил он, неожиданно покраснев. Я в ответ
улыбнулся. Ему было самое большое двадцать лет. Черные волосы
