недосягаемых границ Вселенной. Вопреки тому, что кажется вам, любая тьма
всегда содержит в себе свет, великое торжество солнечных лучей. Я это
видел. Я каждую ночь видел это, я составлял карты расположения звезд -
маяков Господа нашего на берегах тьмы. И здесь тоже есть свет! Не
существует уголка, вовсе лишенного света, сострадания и вечного сияния
души Всевышнего. Нет на земле такого места, что было бы отвергнуто Богом,
покинуто им, позабыто, оставлено во тьме кромешной. Куда обращались очи
Господни - там всюду свет. Мы должны идти дальше, видеть глубже! И
непременно найдем свет, если захотим. Искать же надо не только глазами, но
и при помощи умелых рук, знаний наших и сердечной веры; можно невидимое
сделать видимым, сокрытое явным. И вся наша темная земля тоже наполнена
светом, как уснувшая звезда.
Он говорил с той убежденностью, которая, как знали шахтеры, по праву
принадлежит проповедникам, великим проповедникам, чьи слова обычно звучат
под гулкими сводами соборов. Речи его как бы не имели отношения к той
мерзкой дыре, где рудокопы добывали свой хлеб насущный: иная жизнь
виделась в словах скрывающегося от мира безумца.
Позже, обсуждая это друг с другом, они лишь горестно качали головами.
"Безумие его растет", - сказал Пер, а Ганно промолвил: "Добрая у него,
бедняги, душа!" И все же не нашлось среди них ни одного, кто хотя бы
отчасти не поверил словам астронома.
- Покажи, как оно работает, - попросил как-то старый Бран, застав
Гуннара в глубокой восточной штольне наедине со своим загадочным
инструментом. Именно Бран тогда, в первый раз, пошел за Гуннаром, принес
ему еды и отвел к остальным.
Астроном охотно подвинулся и показал Брану, как держать инструмент,
нацеленный куда-то вниз, в пол шахты, и научил искать объект и настраивать
фокус, и попытался объяснить принципы действия прибора, и рассказать, что
Бран может увидеть; все это он делал неуверенно, так как не привык
объяснять столь сложные вещи неграмотному человеку, но достаточно
терпеливо, даже если Бран понимал не сразу.
Старик долго и торжественно разглядывал пол шахты и наконец сказал:
- Ничего не вижу, одна земля да пыль, да камушки.
- Может, лампа тебя слепит? - смиренно спросил астроном. - Лучше
смотреть в полной темноте. Я-то и так могу, уже наловчился. В конце концов
и здесь все дело в привычке и умении. Вот у вас все в забое с одного раза
получается, а у меня никогда.
- Да, пожалуй... Скажи, а что видишь ты?.. - Бран колебался. До него
только недавно дошло, кто Гуннар на самом деле. Ему было все равно, еретик
он или нет, но то, что Гуннар - человек образованный, мешало Брану
называть его "приятель" или "парень". И все же здесь, в шахте, да еще
после всего, что вместе пережито, "господином" он назвать его не мог. Да и
астронома это испугало бы.
Гуннар положил руку на рамку своего устройства и тихим голосом
ответил:
- Там... там созвездия.
- А что такое "созвездия"?
Астроном посмотрел на Брана словно откуда-то из далекого далека и,
помолчав, сказал:
- Большая Медведица, Скорпион, серп Млечного Пути летом - вот,
например, созвездия. Это группы звезд, их соединения, звездные семьи, где
одна звезда подобна другой...
- И ты их видишь? Отсюда? При помощи этой штуки?
Все еще глядя на него задумчивым и ясным взглядом в неярком свете
свечи, астроном кивнул, но ничего не ответил, только показал вниз на те
камни что были у них под ногами, на вырубленный в скале коридор шахты.
- На что же они похожи? - Бран почему-то охрип.
- Я видел их лишь мгновение. Только миг один. Я еще не научился как
следует, тут нужно иное мастерство... Но они там есть, Бран.
Теперь рудокопы часто не встречали его в забое, когда спускались туда
по утрам, и даже поесть с ними он приходил не всегда, но они всегда
оставляли ему его долю. Теперь он знал расположение штолен и штреков лучше
любого из них, лучше даже Брана, причем не только "живую" часть шахты, но
и "мертвую" ее зону - заброшенные выработки и пробные туннели, что вели на
восток и дальше - к пещерам. Там он чаще всего и бывал теперь, но они за
ним не ходили.
Когда же он вновь появлялся в их забое, то они разговаривали с ним
как-то застенчиво и не смеялись.
Однажды вечером, когда рудокопы возвращались, таща последнюю
вагонетку, к главному стволу, он внезапно выступил им навстречу откуда-то
справа, из темноты пересекающихся туннелей. Как всегда, одет он был в свою
затрепанную куртку из овчины, почерневшую от грязи и перепачканную глиной.
Его светлые волосы тронула седина. Глаза были по-прежнему ясные.
- Бран, - сказал он, - пойдем, теперь я могу тебе показать.
- Что показать?
- Звезды. Звезды под нами, под скалами. На четвертом уровне старой
шахты - огромное созвездие. Там, где белый гранит выступает полосой в
черной породе.
- Знаю я это место.
- Вот там; прямо внизу, у той стены, где белый камень. Созвездие
большое, яркое, его свет пробивается сквозь тьму. А звездочки - как
сказочные феи, как ангельские очи. Пойдем, посмотрим на них, Бран!
Пер и Ганно стояли рядом, упершись спинами в вагонетку, чтоб не
катилась: задумчивые мужчины с усталыми, грязными лицами и большими
руками, скрюченными и огрубевшими от заступа, кирки и салазок. Они были
растеряны и одновременно полны сострадания и беспокойства.
- Да мы тут домой собрались. Ужинать. Лучше завтра сходим, - сказал
Бран.
Астроном перевел взгляд с одного лица на другое и ничего не ответил.
Мягкий хрипловатый голос Ганно произнес:
- Поднимайся-ка с нами, парень. Хотя бы сегодня. На улице
темным-темно и, похоже, идет дождь. Ноябрь ведь. Сейчас тебя там ни одна
живая душа не заметит, вот и пойдем ко мне, посидим у очага в кои-то веки
вместе, горяченького поедим, потом под крышей выспишься, а не под
землей...
Гуннар отшатнулся. Лицо его словно вдруг погасло, скрылось в густой
тени.
- Нет, - сказал он, - они выжгут мне глаза.
- Оставь его в покое, - сказал Пер и отпустил вагонетку; тяжело
груженная вагонетка покатилась к выходу.
- Потом проверь, где я сказал, - повернулся Гуннар к Брану. - Шахта
не мертва. Сам увидишь.
- Хорошо. Потом вместе сходим, посмотрим. Доброй ночи.
- Доброй ночи, - откликнулся астроном и свернул в боковой туннель,
как только рудокопы тронулись в путь. У него с собой не было ни лампы, ни
свечи, и через секунду его поглотила тьма.
Утром в забое его не оказалось. Не пришел.
Бран и Ганно пробовали его искать; сначала довольно лениво, потом
как-то целый день. В конце концов они осмелились дойти даже до самых пещер
и бродили там, время от времени окликая его. Впрочем, даже они, настоящие
старые шахтеры, не осмеливались в этих бесконечных пещерах звать его по
имени во весь голос - так ужасно было слышать в темноте гулкое
несмолкающее эхо.
- Он ушел вниз, - сказал Бран, - еще дальше и вниз. Так он говорил:
иди вперед, нужно идти вперед, чтобы найти свет.
- Нет здесь никакого света, - прошептал Ганно. - И никогда не было. С
сотворения мира.
Но Бран был старик упрямый, с пытливым и доверчивым умом; и Пер его
слушался. Однажды они вдвоем отправились к тому месту, о котором говорил
астроном, туда, где крупная жила светлого твердого гранита пересекала
более темный массив и была оставлена нетронутой лет пятьдесят назад как
пустая порода. Они привели в порядок крепеж - в старой штольне несущие
балки совершенно сгнили - и начали врубаться в гранит, но не прямо в белую
жилу, а рядом и ниже, там, где астроном оставил знак - вычертил на
каменном полу свечной копотью что-то вроде карты или схемы. На серебряную
руду они наткнулись сантиметров через тридцать, под кварцевым слоем, а еще
глубже - теперь здесь работали уже все восемь человек - кирки обнажили
чистое серебро, бесчисленные жилы и прожилки, узлы и узелки, сверкающие в
кварцевой породе подобно созвездиям, скоплениям звезд в беспредельности
глубин, в бесконечности света.
Урсула ЛЕ ГУИН
ДЕВЯТЬ ЖИЗНЕЙ
Внутри она была живой, а снаружи мертвой, ее черное лицо было покрыто
густой сетью морщин, шрамов и трещин. Она была лысой и слепой. Судороги,
искажавшие лицо Либры, были лишь слабым отражением порока, бушевавшего
внутри. Там, в черных коридорах и залах, веками бурлила жизнь, порождая
кошмарные химические соединения.
- У этой чертовой планеты нелады с желудком, - проворчал Пью, когда
купол пошатнулся и в километре к юго-западу прорвался пузырь, разбрызгав
серебряный гной по закатному небу. Солнце садилось уже второй день. -
Хотел бы я увидеть человеческое лицо.
- Спасибо, - сказал Мартин.
- Конечно, твое лицо - человеческое, - ответил Пью. - Но я так долго
на него смотрю, что перестал замечать.
В коммуникаторе, на котором работал Мартин, раздались неясные
сигналы, заглохли и затем уже возникло лицо и голос. Лицо заполнило экран
- нос ассирийского царя, глаза самурая, бронзовая кожа и стальные глаза.
Лицо было молодым и величественным.
- Неужели так выглядят человеческие существа? - удивился Пью. - А я и
забыл.
- Заткнись, Оуэн. Мы выходим на связь.
- Исследовательская база Либра, вас вызывает корабль "Пассерина".
- Я Либра. Настройка по лучу. Опускайтесь.
- Отделение от корабля через семь земных секунд. Ждите.
Экран погас, и по нему побежали искры.
- Неужели они все так выглядят? Мартин, мы с тобой куда уродливее,
чем я думал.
- Заткнись, Оуэн.
В течение двадцати двух минут Мартин следил за спускающейся капсулой
по приборам, а затем они увидели ее сквозь крышу купола - падающую
звездочку на кроваво-красном небосклоне. Она опустилась тихо и спокойно -
в разреженной атмосфере Либры звуки были почти не слышны. Пью и Мартин
защелкнули шлемы скафандров, закрыли люки купола и громадными прыжками,
словно артисты балета, помчались к капсуле. Три контейнера с оборудованием
снизились с интервалом в четыре минуты в сотне метров друг от друга.
- Выходите, - сказал по рации Мартин, - мы ждем у дверей.
- Выходите, здесь чудесно пахнет метаном, - сказал Пью.
Люк открылся. Молодой человек, которого они видели на экране,
по-спортивному выпрыгнул наружу и опустился на зыбкую пыль и гравий Либры.
Мартин пожал ему руку, но Пью не спускал глаз с люка, в котором появился
другой молодой человек, таким же прыжком опустившийся на землю, затем
девушка, спрыгнувшая точно так же. Все они были высоки, черноволосы, с
такой же бронзовой кожей и носами с горбинкой. Все на одно лицо. Четвертый
выпрыгнул из люка...
- Мартин, старик, - сказал Пью, - к нам прибыл клон.
- Правильно, - ответил один из них. - Мы - десятиклон. По имени Джон
Чоу. Вы лейтенант Мартин?
- Я Оуэн Пью.
- Альваро Гильен Мартин, - представился Мартин, слегка поклонившись.
Еще одна девушка вышла из капсулы. Она была так же прекрасна, как
остальные. Мартин смотрел на нее, и глаза у него были, как у перепуганного
коня. Он был потрясен.
- Спокойно, - сказал Пью на аргентинском диалекте. - Это
всего-навсего близнецы...
Он стоял рядом с Мартином. Он был доволен собой.
Нелегко встретиться с незнакомцем. Даже самый уверенный в себе
человек, встречая самого робкого незнакомца, ощущает известные опасения,
хотя он сам об этом может и не подозревать. Оставит ли он меня в дураках?
Поколеблет мое мнение о самом себе? Вторгнется в мою жизнь? Разрушит меня?
