гигантский пик, облепленный серыми облаками, вздымающийся из серого моря.
Затем картинка изменилась, и Аррен вдруг ясно увидел крутые склоны горы.
Он словно превратился в птицу - чайку или сокола, что парила на восходящих
у берега потоках. Ветер бил в лицо, и Аррен смотрел на утес в две тысячи
футов высотой. На одном из его уступов стоял маленький домик.
- Это Ре Альби, - сказал Сокол, - здесь живет мой учитель, Огион,
который когда-то давным-давно утихомирил землетрясение. Он пасет своих
коз, собирает травы и хранит молчание. Интересно, бродит ли он, как в
былые времена, по горам, ведь он уже очень стар. Но я тут же почувствую,
обязательно почувствую, даже сейчас, если Огион вдруг умрет.
Голосу мага недоставало уверенности, и на миг образ заколыхался,
словно сам утес начал внезапно разваливаться на куски. Затем картинка
прояснилась, голос Сокола окреп.
- Он любил бродить по лесам один, особенно поздним летом и осенью.
Так он впервые пришел ко мне, когда я был подростком из горной деревушки,
и дал мне мое Имя. И мою жизнь вместе с ним.
Образ в зеркале воды вновь сменился. Зритель словно стал птицей,
сидящей на ветке дерева и смотрящей на залитые солнцем высокогорные луга
между голой скалой и вечными снегами вершины, на крутую тропу, что
терялась внизу в Золотисто-зеленом сумраке.
- Нигде на свете не царит такая тишина, как в этих лесах, - с тоской
произнес Сокол.
Изображение подернулось дымкой и пропало, лишь слепящий диск
полуденного солнца отражался в воде.
- Если... - начал Сокол, глядя на Аррена странным, насмешливым
взглядом, - если я когда-нибудь вернусь туда, то даже ты не сможешь
разыскать меня.
Впереди виднелась низкая голубоватая полоска земли, похожая на
сгусток тумана.
- Это Селидор? - спросил Аррен, и его сердце бешено забилось.
- Я думаю, Обб или Джессайдж. Мы не проплыли и половины пути, парень.
Этой ночью они петляли по проливу, разделяющему два острова. Огней
они не заметили, но воздух был настолько пропитан смрадом гари, что их
легкие просто разрывались на части. Когда забрезжил рассвет, они
оглянулись назад и увидели, что восточный остров, Джессайдж, насколько
видел глаз, превратился в выжженную пустыню, над которой курился голубой
дымок.
- Они сожгли посевы, - сказал Аррен.
- Да. И деревни тоже. Мне знаком этот запах.
- Разве здесь, на Западе, живут дикари?
Сокол покачал головой.
- Фермеры, горожане.
Аррен взглянул на почерневшие руины, на засохшие деревья садов, и
помрачнел.
- Чем им помешали деревья? - спросил он; - Почему природа должна
расплачиваться за их ошибки? Те люди, что выжигают землю, поссорившись с
другими людьми - дикари.
- Ими никто не управляет, - сказал Сокол. - У них нет короля, нет
людей, облеченных властью или магической силой. Все поразъехались или
свихнулись, пытаясь найти проход сквозь смерть. Так обстоят дела на Юге и,
боюсь, во всем Земноморье.
- И всему причиной один-единственный человек... Тот о котором говорил
дракон? Это кажется невероятным.
- Почему нет? Если изберут Короля Островов, он будет править в
одиночку. Один-единственный человек может с одинаковым успехом и
управлять, и разрушать, быть Королем или Анти-Королем.
В его голосе опять проскользнула насмешка или вызов, который вывел
Аррена из себя.
- У Короля есть слуги, солдаты, курьеры, придворные. Он правит через
своих слуг. Где же слуги этого... Анти-короля?
- В наших мозгах, парень. В наших мозгах. Предатель - твос
собственное "Я", которое вопит: "_Я _х_о_ч_у _ж_и_т_ь_, _м_н_е
п_л_е_в_а_т_ь _н_а _т_о_, _к_а_к_у_ю _ц_е_н_у _з_а_п_л_а_т_и_т _м_и_р _з_а
м_о_ю _ж_и_з_н_ь_!" Маленький предатель притаился в темных закоулках наших
душ, как паук в коробочке. Он говорит со всеми нами. Но лишь немногие
понимают его: колдуны, певцы, поэты. И герои - те, что пытаются сохранить
свою личность. Быть самим собой удается нечасто. Остаться самим собой
навеки - это ли не благословенный покой?
Аррен пристально взглянул на Сокола.
- Ты считаешь, что они не правы. Но объясни мне, почему. В начале
нашего путешествия я был ребенком, не верящим в смерть. Я кое-чему
научился, вряд ли многому, но все же чему-то. Я научился верить в смерть,
но не обучен смиряться с ней, приветствовать свою или твою гибель. Если я
люблю жизнь, разве не должен я ненавидеть конец ее?
В Бериле Аррена обучал фехтованию маленький лысый хладнокровный
человечек лет шестидесяти. Мальчику он никогда не нравился, хотя Аррен
знал, что это великий мастер. Но однажды во время тренировки юноша нащупал
слабое место в обороне своего учителя и обезоружил его. Аррену навсегда
врезалось в память нежданное, несвойственное ему выражение счастья,
надежды и радости, внезапно осветившее холодное лицо мастера - равный,
наконец-то равный ему! С этого дня тренировки стали еще напряженнее, но
теперь на лице старика постоянно играла все та же улыбка, которая
вспыхивала особенно ярко, когда Аррен загонял его в угол. Сейчас на лице
Сокола застыло то же самое выражение.
- Жизнь без конца, - сказал маг. - Бессмертие. Каждый человек жаждет
этого, и крепость его здоровья зависит от силы этого желания. Но будь
осторожен, Аррен. Ты - один из тех, кто может добиться желаемого.
- И тогда?
- Тогда - вот этот упадок на островах. Забытые ремесла. Онемевшие
певцы. Ослепшие глаза. Тогда - будет править ложный король. Вечно править.
И всегда одними и теми же. Не будет рождений, появления новой жизни. Не
будет детей. Только такой ценой мертвые смогут обрести жизнь, Аррен. Ведь
смерть - это залог новой жизни. Равновесие - не косная структура. Это
движение, вечное становление.
- Но какую опасность для Равновесия Всего Сущего может представлять
жизнь и поступки одного-единственного человека. Это, без сомнения,
невозможно, этого нельзя допустить... - Он запнулся.
- Кто дает разрешение? Кто запрещает?
- Я не знаю.
- Я тоже.
- Тогда почему вы так уверены в этом? - спросил Аррен почти сердито.
- Я знаю, сколько зла может причинить миру один единственный человек,
- ответил Сокол, и его покрытое шрамами лицо нахмурилось, хотя скорее от
боли, чем от гнева. - Я знаю это, ибо сам когда-то натворил нечто
подобное. Я совершил похожее зло, движимый той же гордыней. Я приоткрыл
дверь между мирами. Лишь на чуть-чуть, совсем крохотная щелочка, только
чтобы доказать, что я сильнее самой смерти. Я был молод и не сталкивался
еще со смертью - совсем как ты... Понадобилась вся сила, все мастерство и
сама жизнь Верховного Мага Неммерле, чтобы захлопнуть дверь. Ты можешь
видеть на моем лице следы той ночи. Но его она убила. О, дверь между
светом и тьмой можно открыть, Аррен. Это нелегко, но вполне осуществимо.
Но захлопнуть ее вновь - это совсем другое дело.
- Но ваш проступок, конечно, был менее тяжким...
- Почему? Потому что я - хороший человек? - Во взгляде Сокола вновь
блеснул холод, похожий на клинок фехтовальщика. - Что значит "хороший
человек", Аррен? Всегда ли это тот, кто не сеет зла, не открывает дверь во
тьму и не имеет тьмы в себе? Присмотрись внимательнее, парень. Оглянись
вокруг. Тебе понадобится все твое умение, чтобы пройти туда, куда ты
должен пройти. Загляни в себя! Разве ты не слышишь голос, говорящий:
"_П_о_й_д_е_м_!" Разве ты не противишься ему?
- Да. Но я... я думал, что это его голос.
- Его. И твой тоже. Каким еще образом он может общаться с тобой и со
всеми, кто в силах услышать его, если не с помощью ваших собственных
голосов?
- Но вы же не слышите его?
- Потому что я не желаю слышать его! - отрезал Сокол. - Я, как и ты,
родился для власти. Но ты еще молод и стоишь на границе возможного, в
стране теней, в королевстве грез, слыша голос, призывающий: "Пойдем". Как
и я когда-то. Но я уже стар. Я сделал свой выбор, совершил то, что должен
был совершить. Я стою на стороне дня и смотрю в лицо собственной смерти. И
я знаю, что существует лишь одна сила, имеющая какую-то ценность. Это
способность не брать, но принимать. Не обладать, но давать.
Джессайдж теперь остался далеко позади, превратившись в голубое
пятнышко на поверхности моря.
- Тогда я - его слуга, - сказал Аррен.
- Да, а я - твой.
- Но кто же он?
- Я думаю, человек.
- Тот, о ком вы говорили когда-то... колдун с Хавнора, который
вызывал мертвых? Это он?
- Очень может быть.
- Но вы сказали, что в те далекие годы, когда вы встречались с ним,
он был уже стар... Может, он уже умер?
- Возможно, - ответил Сокол.
И они замолчали.
Этой ночью все море пылало. "Ясноглазка" рассекала носом крупную
зыбь, и в наполненной светом воде отчетливо просматривалось перемещение
каждой рыбешки. Аррен сидел, подперев голову рукой, локоть которой
упирался в планшир, и наблюдал за причудливыми переливами серебристого
свечения. Он опустил руку в воду и, когда поднял ее снова, пальцы мягко
светились во тьме.
- Смотрите, - сказал он, - я тоже волшебник.
- Этим даром ты не обладаешь, - заметил его компаньон.
- Я помогу вам, чем смогу, и без него, - сказал Аррен, не отрывая
взгляда от неуемного свечения волн, - когда мы встретим нашего врага.
Мальчик надеялся - и эта надежда жила в нем с самого начала, - что
Верховный Маг отправился в путешествие, взяв с собой лишь его одного,
потому что Аррен обладал некоей врожденной силой, берущей начало от его
далекого предка Морреда, которая могла бы проявиться в самый тяжкий час: и
он таким образом спасет себя, своего господина и весь мир от всеобщего
врага. Но позднее, когда Аррен вспомнил об этой затаенной мечте, ему
показалось, что теперь он смотрит на нее свысока. Это напомнило юноше о
том, как в далеком детстве он захотел примерить корону отца, и
расплакался, когда ему отказали. Данная мечта была столь же
несвоевременной и детской. Он не обладал магической силой. И никогда не
будет обладать ею.
Конечно, придет время, когда он будет вынужден принять корону отца и
станет Правителем Энлада. Но сейчас все это казалось таким незначительным,
а дом его - таким крохотным и далеким. Это не было проявлением неверности.
Просто его преданность приобрела большие масштабы, переросла границы его
родного острова. Аррен также узнал свои сильные и слабые места, научился
грамотно расходовать свои силы. Но какая от всего этот польза, если он не
обладает магическим даром, и ему по-прежнему нечего предложить своему
господину, кроме верной службы и стойкой привязанности? Хватит ли данных
качеств там, куда они отправляются?
Сокол сказал лишь следующее:
- Чтобы увидеть свет свечи, нужно поместить ее в темное место.
Но Аррен, как ни пытался, не нашел в данной фразе ничего
утешительного.
Когда они проснулись на следующее утро, воздух и вода имели сероватый
оттенок. Небо над мачтой сияло голубизной сапфира, но над водой стлался
туман. Для северян, уроженца Энлада Аррена и гонтийца Сокола, туман был
желанен, как старый друг. Он мягко обволок лодку, значительно сузив
пределы видимости, и они после долгих недель залитого солнцем и
продуваемого всеми ветрами открытого пространства словно очутились в
хорошо знакомой комнате. Они вновь оказались в зоне привычного климата,
находясь сейчас примерно на широте Рокка.
И в каких-то семистах милях к востоку от этих объятых туманом вод,
