потому Даттама не занимал. Черна ли, бела ли душа правителя -
Даттаму, увы, было все равно. Он думал так: черной ли, белой
краской выкрашу я модель, - разве изменит это свойства и связи?
- Да не знаю я ничего, - пробормотал Даттам.
- Ну, - сказал с досадой Харсома, - ты, Датти, право, не
человек, а канарейка, - если тебя не кормить, так с голоду у
корма умрешь! Это правда хоть, что дядя твой очень влиятелен
среди черни? Чуть ли, говорят, не пророк?
- Да что такое пророк?
- Если человек лжет другим, а сам про себя все знает, его
называют обманщиком, - пояснил Харсома, - а если он лжет другим
и верит в свою ложь сам, его называют пророком.
Даттам после этого останавливался у жалобных столбов доклада
нигде не видел.
* * *
Даттам сделал механический гравировальный станок и по
рекомендации Харсомы принес его одному человеку. Это оказался
тот самый императорский конюший Арравет, который вместе с
Рехеттой лазил по заброшенным шахтам.
Арравет обрадовался.
Конюший Арравет тоже был в некотором роде колдуном: дом, где он
жил, в земляном кадастре значился частью государева парка. А
приглядишься: высятся стены там, где по описи пустошь для
выездки лошадей, резные перила соткутся над призрачным озером...
и я так скажу: если всякая магия, помимо казенных чародеев,
черная, то и это черная магия.
Арравета называли одним из самых богатых людей империи. Однажды
поймали вора, который показал, что унес у Арравета двадцать
тысяч. Арравет, конечно, отперся: "Я - мелкий чиновник, откуда у
меня такие деньги?" Наутро вора нашли в городской тюрьме
задохнувшимся.
Арравет стал печатать на станке ходовой товар, - городские
истории и непристойные картинки, причем прямо приспособил под
это официальный цех.
О том, что количество труда в гравюре теперь уменьшилось, не
доложили, справедливую цену нарушили, деньги разделили между
сообщниками, - разве может все это хорошо кончиться?
Харсома, увидев картинки, расхохотался, и тут же закричал
Даттаму, что пойдет в веселый дом и не успокоится, пока не
перепробует каждой позиции. Арравет дал Даттаму и Харсоме целую
кучу денег, да-да, прямо-таки мешок. Даттам поблагодарил Харсому
и сказал:
- Сдается мне, что если бы не ты, я бы ни гроша не получил от
такого человека, как Арравет.
* * *
Записные книжки Даттама в это время были наполнены рисунками и
чертежами. В них были военные повозки с приделанными к ним
мельничными крыльями, движимыми ветром, и с хитроумной системой
трансмиссии к колесам; была лодка, в которой весла были заменены
пропеллером, вращаемым двумя лодочниками, мосты, в которых
настил покоился не на сваях, а плавал на бурдюках с воздухом, -
Даттам услышал, что варвары переправлялись через реки на мехах,
и попытался рассчитать количество воздуха и выдерживаемый им
вес; было изображение вечного двигателя со ртутью в семи
подвешенных к колесу мешочках - этот двигатель Даттам срисовал с
манускрипта в Небесной Книге, но двигатель не работал. Была там
и осадная башня с движущимися лестницами-платформами, которые
сами поднимали солдат кверху. Эту башню Даттам придумал сам.
Больше всего было набросков касательно машины для откачки воды
из глубоких штолен. Арравет часто говорил о том, что такая
машина ему очень нужна, потому что в стране мало железа сверху и
много - внизу. В государственных рудниках воду откачивали с
помощью древнего винта, изобретенного еще десять династий назад.
Этот винт вращает под землей слепой осел или штрафник, а люди
выливают в винт бадейки. Арравет такой винт использовать не мог.
Во-первых, это стоило бы слишком дорого, во-вторых, Арравет и
так боялся ареста, а если спустить сотню неквалифицированных
рабочих под землю, только чтобы они черпали воду - как есть
донесут!
За два месяца до экзаменов Даттам принес Арравету модель машины
для откачки воды и показал, как та работает.
* * *
Несколько раз Харсома приносил к своему другу разные документы.
Требовалось совсем немного - вытравить кислотой имя или цифру, и
вписать другую, или состарить бумагу или шелк до подходящего
возраста. Даттам с досадой спросил:
- Почему ты не просишь об этом Арфарру? Он знает химию куда
лучше меня!
- Арфарра прекрасный человек, - ответил Харсома, - но он
способен с этакой бумагой отправиться прямо к "желтым курткам",
да еще и будет всю жизнь гордится своей верностью правопорядку.
* * *
За месяц до выпускных экзаменов надежный гость передал Даттаму
письмо от дяди. Отец Даттама умер, и было много хлопот с
виноградником, купленным в Нижнем Городе на имя жены. Харсома
выхлопотал Даттаму отпуск, и тот поехал в Варнарайн, но к его
приезду все уже уладили.
В эту поездку даже Даттам увидел, что влияние Рехетты сильно
выросло. Так получилось, что он единственный из старшин цехов
осмелился сцепиться со сворой наследника, и от этого имя его
гремело весьма широко. Строгостью своей жизни он вызывал
почитание народа, чем и пользовался для нападок на вышестоящие
власти. Алтари патрона цеха, небесного кузнеца Мереника, стали
появляться в самых разных уголках провинции.
Несколько гулящих девиц сожгли свои наряды и стали вести святую
жизнь из-за проповедей Рехетты, и в числе их была любовница
наместника; это рассердило наместника до крайности.
В честь Даттама Рехетта устроил молебен. Закололи барана,
накормили Небесного Кузнеца запахом и огнем, оставшееся съели
сами. Даттам от имени Арравета предложил мастерам из цеха
использовать свой гравировальный станок, но те решительно
воспротивились.
- И думать не смей об этих станках, - заявил один из мастеров.
Наш цех сейчас враждует с людьми экзарха. Если они прознают об
этих станках, они тут же навяжут их нам, чтобы испортить цену и
прогнать половину мастеров за ненадобностью.
А дядя Даттама насупился и сказал:
- Нынче в Варнарайне души чиновников почернели от алчности, а
зубы народа почернели от лотосовых корней. Люди наследника, как
оборотни, пьют кровь народа и сосут его мозг. В почетной охране
наместника - две тысячи головорезов, рыщут по деревням и
понуждают людей усыновлять чиновников... Луга и поля исчезают из
земельных списков, общие амбары пустеют, и народ, будучи не в
состоянии прокормиться, вынужден заниматься торговлей. Скоро в
Варнарайне не останется свободных людей. Увы, страшно подумать,
- что будет после смерти государя?
И, взяв модель из рук Даттама, спалил ее в жертвенном костре
небесному кузнецу Меренику.
Вечером дядя спросил племянника:
- Говорят, в столице ты связался со скверными людьми, которые
делают деньги в обход государства?
- Я изобретатель, - сказал Даттам, - и если выйдет так, что мои
изобретения нужны только бесам, я буду работать на бесов.
* * *
На следующий день Даттам пошел заверить подорожную. Казалось бы
- пустяковое дело, а чиновники в управе вдруг стали кланяться,
как болванчики, и отвели Даттама в кабинет ко второму секретарю
наместника, господину Харизу.
Ах, какой кабинет был у господина Хариза!
Яшма тушечницы белая, как бараний жир. Стол в золоте, на стенах
гобелены, на гобеленах красавицы, от которых рушатся царства,
перед гобеленами столик в золоте и нефрите, вино и фрукты,
черепаховая шкатулка с благовониями: все, знаете ли, совершенно
неподобающее чину и присутственному месту. Надо сказать, что
Хариз был тот самый чиновник, который много нажился на
Государевом Дне, но благодаря своей матери-колдунье избегнул
правосудия.
Сели, стали беседовать. Хариз все знал о Даттаме: поздравил его
с успехами в учении, - будущий, как говорится, опора трона,
слуга народа, - и вдруг вынул из черепаховой шкатулки
часы-яичко.
- Какую, - говорит, - гадость написали: будто вы эти часы
сделали в насмешку. Мол, епарх отдает деньги в рост. Часы
считают время, а он на времени наживается: и то, и другое
неправильно...
Даттам побледнел и стал глядеть на гобелены. Говорили, будто
Хариз решает за наместника все дела, городскому судье протоколы
приносит на подпись пачками, а допрашивать любит прямо рядом с
кабинетом, за красавицами, от которых рушатся царства. А
господин Хариз взял персик и стал очищать кожицу. О слушатель!
Разве справедливый человек, когда зубы крестьян почернели от
весенних кореньев, будет есть тепличный персик?
- А что вы, - спросил секретарь Хариз, - думаете о механизмах
вообще?
Даттам ответил:
- Разве можно улучшить совершенное? Государь установил
церемонии, расчислил цены, учредил цеха и села. Если бы
государству требовалось вдвое больше, скажем, фарфоровых ваз, то
людей в фарфоровом цеху было бы вдвое больше, или работали бы
они не треть дня, а две трети. Но государство заботится не о
вещах, а о людях, которые делают вещи. Если ныне удвоить
производительность труда, то куда же деть лишних рабочих?
- Это похвально, - сказал господин Хариз, - что в таком молодом
возрасте вы думаете лишь о благе ойкумены. Я слыхал, вы
построили водоотливное колесо... А вот епарх вашего цеха и в
самом деле берет взятки. Ах, если бы такой человек, как вы, были
на его месте...
И господин Хариз любезно протянул очищенный персик юному гостю.
Надо сказать, что никто из мира людей подслушать этого разговора
не мог. Но в левом углу на полке стояли духи-хранители; господин
Хариз побоялся оскорбить небо и потому предложил персик, что на
языке плодов значит "десять тысяч". Но Даттам был непочтителен к
богам и сказал:
- А сколько получат мастера?
Господин Хариз удивился:
- Вы же сами заметили, что они больше трудиться не станут.
- Я подумаю, - сказал Даттам.
Тут глаза Хариза стали как дынные семечки.
- Э, господин студент, что ж думать над очищенным персиком?
Сейчас не съешь - через час испортится.
Даттаму делать было нечего, он съел персик и откланялся с
подорожной.
Только ушел - из-за гобелена с красавицами вышла старуха, мать
Хариза. Цоп, - косточку от персика, бросила ее в серебряную
плошку, посмотрела и говорит:
- В этом юноше три достоинства и один недостаток. Достоинства
таковы: душа у него - пустая: вечно будет желать, чем наполнить.
Любит число и разум: людей жалеть не будет. Таит внутри себя
беса, - вечно, стало быть, будет снаружи... . Недостаток же
один: судьба его - с Рехеттой и твоими врагами. Он в душе решил:
ты его сделаешь епархом цеха, а он тебя обманет...
А у господина Хариза был близнец, только он сразу после родов
умер. Старуха кликнула близнеца, пошепталась с ним, стукнула в
лоб косточкой от персика:
- В златом дворце - златой океан, в златом океане - златой
остров, на златом острове - златое дерево, на златом дереве
златые гранаты, в златом гранате - златой баран, в златом баране
- покой и изобилие... Иди к тому океану, принеси мне того
барана. А при входе предъявишь пропуск Даттама.
* * *
По приезда Даттама вызвал к себе начальник училища и спросил:
- Господин студент, отчего вы отлучились накануне экзаменов?
- Но вы мне предоставили отпуск для устройства домашних дел, -
изумился Даттам.
Начальник училища выпучил глаза и закричал:
- Как вы смеете такое говорить! Никакого отпуска предоставлено
не было! Самовольно покинув училище, вы лишили себя права
сдавать экзамены!
Даттам кинулся к Харсоме. Того не было. Даттам побежал к
Арравету. Арравет принял его в гостиной: шелк, как облачная
пелена, не стены - золотая чешуя, в левом углу сейф - золотой
баран с драконьим глазом. Арравет написал письмо начальнику
училища, запечатал и отдал Даттаму:
- Этот дурак не знал, кому чинит гадости. Успокойся, завтра же
тебя восстановят!
Помолчал и добавил:
- Эти негодяи, приспешники Падашны, думают, что им все
позволено. Но нельзя безнаказанно издеваться над законами судьбы
и природой человека.
- А в чем природа человека? - спросил Даттам.
Арравет допил вино, распустил золотой шнурок у шеи:
- Человеку свойственно стремиться к собственности, и люди
